Разговоры под шато

Он был словно парижское утро, словно трепещущий рассвет, дразнящие волны и ветер, приносящий свежесть и умиротворение. Он любил искать чудных существ в очертаниях облаков, считать звёзды и дышать каждый день полной грудью. Он мог часами перечитывать цитаты в книгах, перебирать чеки в карманах старых курток, рассматривать фотографии в альбомах. Он был таким разным, что невозможно было описать его одним словом. Он излучал тепло и спокойствие, энергию, любовь. Его пухлые губы, изогнутые в искренней улыбке, пушистые ресницы, голос, сладкий как мёд, — все это не могло остаться незамеченным. В его объятиях было так тепло и уютно, что хотелось уснуть, как на мягкой цветочной поляне. Но невинные детские кудри и румяные щеки ярко контрастировали с глубокими глазами, серьёзность и задумчивость которых пугала и завораживала. Часто он, словно потерянный, блуждал взглядом по лицам прохожих или наоборот сидел подолгу, уставившись в одну точку. Его будто что-то терзало внутри, мешало беззаботно жить. Что-то давало трещину в его абсолютно счастливом состоянии, надломляло его. Но яркость и свет его чистой души, затмевали всё вокруг так сильно, что ни одна живая душа, кажется, не замечала, что с каждый днём он угасает все больше и больше. ~ Они сидели вдвоём на крыльце недавно отстроенного книжного магазина и наблюдали за проходящими мимо людьми, снующими туда-обратно. В воздухе витал фруктово-ягодный аромат красного Шато, смешанный с запахом улицы и дождя. Кроули коротко вздохнул, когда Азирафаель, его лучший друг, небрежным движением пригладил непослушные волосы и совсем по-детски потер руками глаза. Кроули никогда не верил в эту добрую невинность ангелов, пока не встретил своего, который сейчас так сонливо улыбается ему. — Ты снова уснул, — шутливо толкает его Кроули, который никогда не признается, как сильно на самом деле дорожит этими моментами. В них было что-то сокровенное, что-то неправильное, но что-то такое искреннее, что заставляло его падшее сердце сбиваться с ритма. А Азирафаэль мягко смотрит на него, внимательно, но недоверчиво, будто решается на что-то. Он снова становится задумчивым и отрешенным. Приятный сумрак, как-то внезапно сгустившийся над городом, вбирает в себя тишину, оглушавшую все внутри, пока Азирафаэль молчит. — Ты знаешь, милый, это тяжело передаваемое ощущение, когда тебя переполняет чувство ненужности. Когда всё вокруг серое, мрачное и холодное, — ангел морщится на последнем слове, но грустно продолжает, — И хочется лишь крепких объятий от нужного человека, пустых разговоров, глупых споров в "Ритце". Хочется быть просто счастливым, — он тяжко вздыхает, словно жалеет о сказанном, и его взгляд, пронзающий секунду назад всю душу собеседника, направлен куда-то в сторону. Ангел меланхолично терзает свою губу от волнения и сжимает ладони. — Что ты имеешь в виду?.. — настороженно шепчет Кроули, не надеясь, что изрядно выпивший друг услышит его. — Но наверное, я счастлив. Счастлив, когда, проснувшись, успеваю застать рассвет, раскрываю окно и вдыхаю сладкий цветочный запах. Когда перебираю свою коллекцию книг. Когда мечтаю о любви, — ангел задумчиво потирает руки и запрокидывает назад голову в каком-то непонятном порыве и улыбается. — Теперь считаешь меня, наверное, недалёким? Кроули старается запомнить его таким, искренним и мечтающим о чем-то высоком, расслабленным, нежным. Он следит взглядом за тем, как дрожат его ресницы, как приглушенный свет фонарей мягко обрамляет его пушистые светлые волосы, и мысленно осуждает себя за желание дотронуться до них. Прохладный туман начинает рассеиваться, и вдалеке показываются первые верхушки чьих-то домов, освещенные уличными фонарями, что зажглись так рано. Легкая дымка тумана придает какого-то шарма и очарования старому городу. Кажется, время течет медленнее обычного, теряет свой ход, плутая в пространстве, и совершенно останавливается, когда демон произносит вполголоса: — Азирафаэль, как бы хотел сделать тебя счастливым, — он всё также не надеется что собеседник сможет разобрать его волнительный шёпот, — Наверное, последние шесть тысяч лет, не меньше. Но я не знаю как! Кажется, я разучился радоваться жизни так, как это делаешь ты. Забыл, каково это чувствовать свободу, пока несешься по ночной трассе, чувствуя как мотор рычит под капотом, пока Меркьюри поёт о любви, — он печально улыбается и робко глядит на ангела, боясь, что сказал лишнее. Боясь впервые в жизни, что тот его не услышал, — Я не хочу провести эту бесконечность в серой квартире в компании с плохим вином. Но, кажется, эти многие тысячи лет отняли у меня всё. С приоткрытых губ Азирафаэля срывается вздох, полный удивления, и он наконец-то смотрит демону прямо в его глаза, словно пытается прочитать душу и услышать мысли. Туман над улицей почти исчез, и теперь над крышами домов легко разглядеть кусочек золотого вечернего неба, обнимающего город, покрытый блеклыми тонами. И почему-то сейчас Кроули решается дотронуться до взъерошенных волос Азирафаэля. Они непослушные, но мягкие, как характер его солнечного ангела, и легко струятся сквозь пальцы, словно самый дорогой шёлк. Кончиками пальцев он ведет ниже, пока не прикасается к бархатистой коже и нервно сглатывает, когда нащупывает пульсирующую жилку на шее. Эти невесомые, трепетные прикосновения пьянят сильнее вина, и демон чувствует, как ангел податливо прижимается к его руке, — Кроули, — он смущенно краснеет, но всё равно продолжает, — Пожалуй, ты — единственное, что делает меня по-настоящему счастливым. — Азирафаэль, я.. — Да-да. Я тоже, мой дорогой. ~