О мудаках

      Вообще-то по молодости брат Шэнь был мудаком. И, говоря на чистоту, я его недолюбливал. Причем под словом "недолюбливал" следует понимать "с удовольствием придушил бы при первой же возможности". Но возможности не выдалось. Ни первой, ни второй. И, наверное, это было к лучшему. Я не знаю, почему Шэнь Цинцю вдруг так изменился. Хотя, возможно, дело было и не в нем вовсе. Возможно, изменился я сам. Ведь невозможно же в самом деле ненавидеть того, кто спас тебе жизнь. Я долго размышлял, пытаясь понять, почему старший брат поступил так, снова и снова устремляя свой взор к пику Цинцзин, наблюдая за его лордом и учениками. И, как ни странно, по всему выходило, что помогать, вот так просто и безвозмездно, было вполне в характере Шэнь Цинцю. Странным казалось лишь то, что я не замечал этого раньше.       Так что пришлось признать, что мой старший брат не так уж и плох. А в чем-то, пожалуй, даже хорош. Меня никто не попрекал моей ошибкой, никто не заявлял высокомерно "вот видишь! Я же говорил, что он отличный парень!" Но все равно первое время побороть укоренившуюся внутри неприязнь было непросто. А осознание того, что я был неправ, заставляло злиться и скрипеть зубами. Иногда мне даже казалось, что брат Шэнь такой добрый теперь мне назло. Мол, "на, выкуси, шиди-Лю. Ты брызжешь ядом во все стороны, а я практически святой и, заметь, даже не сержусь на тебя за твое хамство. Ну и кто тут теперь мудак?" Самое обидное заключалось в том, что он и правда не злился. И это бесило еще больше.       Но когда он подставился под удар, защищая этого недотепу Бинхэ, и позволил неисцелимому яду отравить свою кровь, я растерялся. Нет, разумеется, я разозлился на него. А как же иначе? Но, к своему собственному удивлению, меня бесило вовсе не это высокомерное показное самопожертвование. Я злился потому, что Шэнь Цинцю действительно мог умереть. И было бы ради чего! Да я сам бы этого мелкого выродка прихлопнул, а этот святоша собой его закрывает! Как будто этот жалкий мальчишка стоит жизни великого горного лорда!       И пусть он по-прежнему вел себя несколько высокомерно, ленился, сваливая свои обязанности на учеников, и нежился в роскоши, как молодая госпожа. Теперь все это раздражало не так уж сильно. Высокомерие? Что ж, мастер Шэнь был одним из великих горных лордов. Есть, чем гордиться. Леность? Зато ученики не расслабляются. Им полезно. А что до пристрастия к роскоши, так Шэнь Цинцю вовсе незачем терпеть лишения. В самом деле, он казался слишком хрупким и изящным. И если бы я заметил вдруг, что мой старший брат отправляется в путь пешком или верхом, то сам заставил бы его сесть в повозку.       Му Цинфан иногда посмеивался надо мной. Незаметно, одними глазами. Так что и возмутиться вроде было нечему, но в то же время не заметить насмешку невозможно.       — Ну так что, брат Лю? — как-то поинтересовался он. — Больше не считаешь Шэнь Цинцю высокомерным неженкой?       Он сказал это спокойно и как бы между прочим. Но я остро чувствовал, что брат Му смеется надо мной, и зубы сами собой начинали скрипеть.       — Что с того, что он высокомерный неженка? — процедил я в ответ. — Имеет право! А ты что, имеешь что-то против?       Му Цинфан удивленно посмотрел на меня, дугой выгнув бровь, и я запоздало понял, что перед братьями мне уж точно нет смысла защищать права лорда Цинцзин. Все они любили Шэнь Цинцю. И только я, как дурак, годами кипел от злости, едва заслышав его имя.       Стало ли мне стыдно за это теперь? Стало. Но я скорее откусил бы себе язык, чем признался бы в этом. От досады на себя, зубы заскрипели еще сильнее, так что продолжать разговор с братом Му я попросту не мог.       Нет. По всему выходило, что Шэнь Цинцю не изменился. А если и изменился, то не то чтобы кардинально. Может, помягче с учениками стал, да и только. Но почему-то его улыбки больше не казались фальшивыми, а вежливость — показной. Стал ли он от этого менее высокомерным? Да ничуть. Вот только меня это больше не задевало. Совсем.       В общем, Шэнь Цинцю был мудаком. Но он был нашим мудаком! Что бы он там ни натворил по молодости, никого это не касалось! И уж точно это не касалось старого хрена из Ху­ань Хуа! А задерживать брата из-за голословных обвинений демонического отродья — и вовсе смешно! Что этот сморчок в золотых тряпках о себе возомнил? А брат Шэнь, будь проклята его напыщенная вежливость, согласился отправиться в водную тюрьму! Что за уступчивость? Опять он не хотел создавать проблем? Не допускать конфликтов? Не терять лицо, опускаясь до споров и брани? Можно подумать, мы с братьями не разнесли бы этот чертов дворец в пыль, защищая Шэнь Цинцю! Я бы точно разнес. И может разнесу еще. Хотя бы за то, что вместо того, чтобы укрыться за моей спиной, старший брат с гордо поднятой головой отправился гнить в их подвалы. И самому Цинцю за это стоило бы врезать! Не сильно конечно. Просто чтобы он понял, что он мудак. И впредь предоставил бы мне защищать его гордость. Хотя бы раз.       Мысль об этом немного успокаивала. Патрулируя небо над Хуаюэ, я представлял, как брат Шэнь смотрит устало и немного виновато из-за своего веера и обещает не поступать больше так опрометчиво. "Конечно, брат Лю. Я знаю, что ты всегда придешь мне на выручку. Прости, что заставил волноваться. Этот старший брат больше не станет подвергать себя опасности"... Здравый смысл подсказывал, что таких слов я от Шэнь Цинцю никогда не услышу. И все же думать о них было приятно. На душе как-то сразу легче становилось. Еще становилось легче от того, что наши ученики с готовностью вступали в бой и ставили на место всех этих лживых сплетников, чернивших имя старшего брата.       Я кружил над городом, погруженный в собственные мысли, когда услышал голос, многократно усиленный духовной энергией, звавший меня по имени. И голова тотчас опустела, а сердце пропустило удар. Я и сам не заметил, как на всей скорости полетел на зов. Удивление, досада и странное ликование мешались со свистом ветра в ушах. Пусть себе дворец Хуань Хуа стоит, где стоял. Потом как-нибудь разгромлю его. Сейчас злиться совсем не получалось. Ведь брат Шэнь позвал меня. Понял наконец, что я могу его защитить, что за моей спиною его место.       Шэнь Цинцю стоял на крыше. Справа что-то мелькнуло: кажется какой-то недотепа с меча свалился — я не обратил внимания. Резко затормозив, я сложил руки на груди и попытался скрыть рвущуюся наружу радость. Старший брат должен был понять, как безответственно вел себя, соглашаясь на заключение.       — Ну что еще? — Осведомился я, стараясь заставить свой голос звучать сердито. Но когда Цинцю с мольбой в голосе попросил забрать его, сил злиться не осталось. Хорошо бы их хватило на то, чтобы справиться с этим странным волнением и тревогой, внезапно сдавившей грудь.       — Мой яд опять куролесит, так что я не могу лететь на мече. Если ты меня не заберешь, все, что мне останется — спрыгнуть с крыши, — проговорил он.       Сердце болезненно сжалось, и мне ничего не оставалось, кроме как вздохнуть и протянуть ему руку.       — Залезай, — сказал я.       В бездну все. Потом его отчитаю. Главное, что сейчас он здесь, со мной, в безопасности. И черта с два я позволю ему снова влезть в неприятности.       Шэнь Цинцю определенно был мудаком. Но я готов был насмерть стоять за этого мудака.