Тихий камень

      — Ну что, Рыжик, знакомься с нашим нахлебником, — с воодушевлением говорит Рома, отпуская мой локоть и поднимая огромного рыжего кота с пола.       Мы стоим на пороге его комнаты в новой квартире, которую они теперь снимают с матерью. Рома протягивает мне кота, и я аккуратно беру его на руки.       — Какой классный! — восхищаюсь, не сдерживая эмоций. Кот тяжёлый, откормленный. Не боится; чувствую мокрый холодный нос, изучающий мой подбородок. — Откуда он? Почему ты мне о нём ничего не говорил?       Рома пожимает плечами.       — Сюрприз хотел устроить, — отвечает, положив тёплую ладонь мне на шею. — Нашёл его ещё тогда, когда ты… — его рука слегка напрягается, — в общем, месяца три назад, — мямлит последние слова себе под нос. Рома всегда осекается, если нечаянно разговор уходит в тему-которую-нельзя-упоминать. Думаю, ему тяжело дались последние месяцы, но я очень благодарен ему за то, что не бросил моих родителей в тяжёлый период. Ну и, конечно же, меня. А о том, что происходило с ним во время моей комы, мне так никто и не рассказал.       — И как его зовут? — интересуюсь, активно наглаживая шерстяной комок счастья. Кот обнимает меня своими мягкими лапами, щекоча усами лицо.       — Вот в том-то и проблема, что никак! — удивляет меня Рома и плюхается на диван, потянув меня за собой. Сажусь рядом. — Возлагаю на тебя эту ответственность.       — Хм… Давай, назовём его Илюхой? — предлагаю почти не раздумывая.       Рома недоумевающе смотрит на меня, сдвинув брови:       — Чего-о?       — Ну, понимаешь… — опускаю кота на пол. Он трётся об меня, задевая хвостом мои коленки. Урчит, когда чешу за ушком. Ромины пальцы тем временем легонько чешут за ухом меня. Сбивает с мысли, но я всё же вспоминаю, о чём говорил, и продолжаю: — В детстве, в младших классах, у нас в столовой жил котёнок. Я тогда как раз понял, что могу… мог видеть левым глазом на ярком свете. И он стал одним из первых «подопытных». Именно там меня прозвали Рыжиком, а котёнка Илюхой — моим именем. Только вот пропал он куда-то потом…       — Ничего себе история, а ты мне не рассказывал, — говорит с обидой в голосе и несильно дёргает меня за мочку уха.       — Ай! — перехватываю его ладонь и опускаю вниз. Смотрю Роме в глаза. — Я много чего тебе ещё не рассказывал. Как и ты мне, — пожимаю плечами. Кот, благодарно мурлыкнув за мои нежности, отходит по своим делам.       Рома как-то стыдливо уводит взгляд вниз, потом, будто задумавшись, — вверх, и выдаёт:       — У меня появилась идея! — и улыбается. Глаза аж светятся.       — Какая? — спрашиваю, подозрительно сощурившись.       — Давай я буду каждый вечер присылать тебе какой-нибудь факт о себе. Поверь, вживую некоторые факты мне будет стрёмно рассказывать, ха-ха.       Никогда не откажусь от возможности узнать его ещё лучше, так что, конечно же, соглашаюсь:       — Я буду только рад. А что мне сделать взамен? — думаю, он предполагает, что и я должен ему ответную услугу.       — Рыжик, мне ничего не надо взамен, — серьёзным тоном говорит Рома. Его тёплые слова словно крепкие объятия. Нет, это и правда объятия, а тепло слов чувствую благодаря его дыханию, направленному мне в шею. Я растворяюсь…       — Ребята, ну что, готовы? — Дёргаюсь от внезапного голоса из недр квартиры и отстраняюсь. — Пойдёмте! — кричит из кухни Светлана, мать Ромы.       — Нас твоя мама зовёт, — говорю ему, но он снова меня прижимает к себе, проскальзывая шершавой щекой по моей и утыкаясь носом в ключицу. Из-за такой близости я чувствую его учащённое сердцебиение. Или это моё? Не разобрать теперь уж. Мы с ним так за всё время и не говорили о том инциденте, что произошёл между нами перед ДТП. Но я уже и без слов понимаю, что Рома тянется ко мне, несмотря на прежние сомнения. Сейчас, я уверен, они тоже есть, но порой мне кажется, что он хочет мне что-то сказать, но упорно не говорит. Думаю, ему кажется, что ещё не время. И он, собственно, прав. Точнее, был прав.       — Рыжик, марш на выход! — слышу уже другой голос.       — И моя мама тоже зовёт, — шепчу ему куда-то в копну волос.       — Ничего, немного подождут… — отвечает Рома, нежно поглаживая меня по голове. Думаю, пора намекнуть, что можно уже и поговорить, иначе я точно скоро умру от таких неоднозначных прикосновений. Ох…       Мы наконец-то едем на природу. Как же давно никуда не выбирался с родными. После того, как я очнулся, меня ожидал длительный курс реабилитации: физиотерапия, дыхательные и физические упражнения, массаж и многое другое. Сейчас чувствую себя уже намного лучше. Правда, теперь я окончательно ослеп, ухудшилась память и плохо работает правая рука. Но врачи сказали, что третья проблема может пройти со временем. Пока на пианино я точно нормально не смогу играть, но Арсений Викторович, когда навещал меня в больнице, сказал, чтобы я приходил когда угодно и тренировался, развивал моторику, особенно на лепке — придётся всё-таки доделывать бюст Ромки. А также сказал, что будет меня ждать. Приятно. Я выпал ненадолго из жизни, но руки дорогих мне людей потихоньку затягивают меня обратно.       Папа с нами не поехал, так как простудился, поэтому остался дома дочитывать всё того же Маркеса. Боже, когда он это уже сделает? Зато мы познакомились с мамой Ромы. Они совершенно не похожи: ни внешне (мне её показали при знакомстве), ни характером, — но я чувствую, как она им дорожит, по крайней мере сейчас. Наверное, когда она наконец развелась с его отцом, то сблизилась с Ромой и стала больше ценить и понимать сына. Надеюсь, теперь она его слышит.       — Ром? — тихо обращаюсь к нему, пока мы едем в машине. Моя голова очень удобно располагается у него на плече. Его левая рука слегка разминает мою правую ладонь, прощупывая каждую косточку и массируя мягкие участки. Наверное, он делает это уже по привычке. Рома всё время, от начала и до конца, помогает мне с восстановлением. Сначала я психовал и не хотел, чтобы он видел меня в разбитом — в прямом и переносном смысле — состоянии, и тем более не хотел, чтобы он помогал мне с такими, казалось бы, обычными вещами, как, например, дойти самостоятельно до туалета или есть при помощи ложки. Молчу уж про самые первые дни моей новой жизни… Но Рома всё равно постоянно приезжал и настойчиво заставлял меня терпеть его присутствие, его искреннюю поддержку, его подбадривающую улыбку, ласковые руки… и я сдался. Он стал мне намного ближе, чем раньше, и даже если никогда не решится на что-то большее, то я не стану давить. Мне уже хорошо оттого, что Рома просто находится рядом.       — М-м-м? — сонно интересуется.       — А как прошла вчерашняя встреча с отцом? — спрашиваю ещё тише, чтобы не услышала Светлана.       — Нормально, не видел бы его ещё сто лет, — усмехается, но я чувствую нотку грусти в этой усмешке. — Вот придумываю план, как от него отвязаться.       — Думаю, мы найдём способ, — успокаиваю его, слегка сжимая его ладонь, и она расслабляется.       — Надеюсь, — вяло отвечает, видимо, погружаясь в дремоту.       За окном конец августа. Тепло, но уже пахнет осенью. Мы приезжаем всё на то же излюбленное место. Свежий ветерок уже не кажется приятным дополнением лета. Я помогаю Роме ставить палатку. Ну, как помогаю? Вот вроде что мама, что папа — инженеры, а я ничерта не могу сообразить, что и куда. Технические способности явно от них мне не передались. Поэтому больше для виду и моральной поддержки околачиваюсь рядом. Мама со Светланой сидят неподалёку, активно болтают и смеются, с характерным звуком откупоривая бутылку вина — ну всё, сдружились.       Мама после всего, что произошло, сблизилась с Ромой. Или у неё просто не было выбора, даже и не знаю. Но сейчас она видит в нём будто второго сына. Если бы не Светлана, то, наверное, так бы и воспринимала. Насчёт моего отношения к Роме мама ничего больше не говорит, даже завуалированно, как она любит, но я чувствую, что она всецело доверила меня ему. Видимо, решила, что сами разберёмся. Я надеюсь. Зная её, не удивлюсь, что это очередной хитрый план.       Снова слышу пение кукушки. Ну уж нет, на этот раз я спрашивать не стану.       Спустя полчаса палатка наконец готова, и мы с Ромой решаем пойти прогуляться к озеру. Взяв с собой рюкзаки с заранее приготовленными бутербродами и заваренным шиповником в термосе, прощаемся с мамами, которым явно уже не до нас, поэтому слышим: «Да-да, идите, идите», — и снова, как и в мае, шагаем по холмам, болтая о всяких пустяках. Он ведёт меня под локоть, рассказывая мне смешные истории про Илюху, накопившиеся за три месяца моего незнания о его существовании. Они были бережно записаны в заметках смартфона с прикреплёнными фотографиями. Это так мило, что с моего лица не сползает улыбка. Пока Рома показывает мне фотографии кота, я замечаю на одной из них то самое блюдечко, что он взял на память. Кажется, будто ветерок, гуляющий рядом с нами, проник и в меня, перебирая внутренние органы.       Слышу кваканье лягушек: подходим к озеру. Я бы с удовольствием искупался, но ребра до сих пор дают о себе знать неприятным нытьём.       — Как тут классно! Смотри, — показывает мне экран смартфона, когда мы подходим к краю холма. Вижу изображение глади воды, неба и, видимо, радуги.       — Ого, впервые нормально вижу радугу. Очень красиво! — поражаюсь странному явлению в небе.       — М-да, тучи надвигаются. Мы, конечно, вовремя поехали, — произносит Рома, перемещая для меня смартфон в разные стороны, чтобы показать округу.       — Ничего, я люблю дождь, — отвечаю, не отрываясь от экрана. — Посидим в палатке, на крайняк, — пожимаю плечами. Мне всё равно, дождь, снег или ураган, главное — вместе. Нет, ну на ураган, конечно, не всё равно. А вот всё остальное…       — Ага. — Выключает смартфон и кладёт в карман. — Ну что, пойдём вниз?       — Давай, — киваю и как всегда следую за ним, куда поведёт. Кажется, мы всё же никогда не поменяемся местами. Только сейчас мне почему-то всё равно.       — Только чур, — помогает мне спускаться со склона, держа за руки, — за лягушками не охотиться, — подмигивает. Мне аж дурно становится от вновь нахлынувших воспоминаний. Какой же я дурак тогда был, боже. Хотя, наверное, перенеси меня назад во времени, я снова поступил бы так же. Как был дураком, так им и остался. Многие поступки прошлого кажутся сейчас такими глупыми, но именно в те моменты они казались важными и нужными. Кто я, чтобы осуждать себя прошлого? Ведь благодаря ему я сейчас там, где нахожусь, и с тем, с кем хотел находиться и тогда.       Оказавшись внизу, мы усаживаемся на большие камни, поближе к воде. Кажется, сегодня Рома чем-то очень воодушевлен, и его настрой передаётся мне. Хочу поделиться с ним своими мыслями более глубоко, а не поверхностно, как раньше. Думаю, пора увереннее избавляться от недосказанностей.       — Я тут размышлял, — говорю я, снимая кеды и носки и опуская ноги по щиколотку в холодную воду, — насчёт того, что ты как-то мне сказал по поводу наших меток.       — Эм… Ты про что? — спрашивает Рома, повторяя за мной действия, прижав мои пальцы на ноге своими. Вижу перед собой переливающуюся на солнце водную гладь.       — Ну, — спустя несколько секунд любования зрелищем всё же продолжаю свою мысль, — ты говорил, что из-за тебя я ослеп и всё такое… Мне кажется, что здесь не угадаешь, из-за кого именно, кто и почему. Возможно, ты прав, а может быть, ты стал, как сам говоришь, наказанием, потому как родился слепой я, и типа это случилось очень кстати. Короче, я вот к чему — пофиг.       — Что пофиг? — уточняет, так же смотря на дрожащую поверхность воды.       — На всё это пофиг, Ром, — поворачиваюсь к нему, заглядываю в синие глаза, что устремляются на меня, и подмигиваю им.       — Красноречиво! — смеётся.       — Да… Ну, я мог бы в стихах, но, прости, сейчас они мне сложновато даются, — хватаю маленький попавшийся под руку камушек и кидаю его в озеро. Вижу, как оно гуляет круглыми волнами в месте падения.       — Точно! Стих. Я тут… Короче, слушай, — неуверенно говорит Рома, потирая смущённо переносицу. Встаёт на высокий камень.       — Ой, аккуратнее, Ром! Там скользко, — переживаю я и поднимаюсь, протягивая руки.       — Не бздеть! — наигранно строго говорит Рома, берёт меня за пальцы левой руки и, откашлявшись, продолжает: — Я тут кое-что сочинил для тебя.       — Мне уже страшно, — усмехаюсь я и вижу укоризненный взгляд. — Кхм… кхм. Прости, я внимательно слушаю.       — Только не смеяться! Это мой первый раз. Да-да. Итак, — он выпрямляет спину и с выражением (когда только он успел всему этому научиться?) продолжает свою речь: Не думал я и не гадал, Что мне судьба подарит. Но вдруг тебя я повстречал И ей я благодарен. С тобой спокойно и тепло, И весело, и интересно. С тобой мне очень повезло, Душа моя прелестная. Ты — вдохновение для меня, А я — слуга тебе покорный. Твои глаза меня пленя Сразили зеленью не сорной. Ты воздух, ветер и вода, С тобой всегда я буду, Ты шелест трав и музыка, Ты — моё рыжее чудо!       — Вау, я… — С каждой строчкой казалось, будто этот человек, стоящий передо мной, единственный, кто издаёт звук вокруг. К концу стихотворения слова звучали эхом в голове и барабанной дробью в сердце. И пусть стих достаточно простой и отчасти походит на детский, но его смысл настолько острый, что прекрасная рана в груди уже никогда не зарастёт. — Спасибо, это было очень трогательно.       — Не слышу аплодисментов! — кланяется Рома, а я, выскользнув из его руки, несколько раз хлопаю для него в ладоши.       Спустившись с валуна, Рома отводит меня ближе к насыпи холма, и там мы расстилаем на каменистом берегу небольшой плед, да садимся обедать, положив наши босые ноги друг на дружку, удобно примостившись. Ну как удобно: камни всё время норовят оставить как можно больше синяков на теле, будто соревнуясь в собственных неведомых для нас, простых смертных, играх.       — Ну что, пойдёшь купаться? — интересуюсь я, попивая горячий шиповник, как всегда обжигая губы и язык. С детства люблю этот кислый напиток, не могу удержаться и не начать пить сразу. Он напоминает, как мы с родителями раньше ездили к бабушке на дачу, а она его постоянно заваривала. Тогда я мог, наверное, выпить за раз весь термос. Я специально разливал по нескольким металлическим кружкам, и пока доливал в последнюю, в первой уже немного остывало. Приходила бабушка и хохотала надо мной. Сейчас её уже нет, но, когда я пью шиповник, то всегда будто слышу её добрый смех.       — Эй, ты вообще слушал стихотворение? — с наездом обращается ко мне Рома, слегка пиная в коленку.       — Конечно, — не особо уверенно подтверждаю.       — Мысль не уловил, что ли? Балда… — разочарованно качает головой. — Теперь я от тебя ни на шаг.       Ни на шаг.       Эти слова крутятся у меня в голове всё время, пока мы сидели на берегу; всё время, пока мы спешно собирались из-за начавшегося мелкого дождя; всё время, пока мы шли и идём в сторону привала. Эти слова дали мне слишком весомую надежду на то, что Рома и правда согласится быть со мной вместе не просто, как соулмейты, а по-особенному… Думаю, он уже прочитал книгу, что я ему дал в тот роковой день.       Крупные, редкие капли дождя насквозь пропитывают одежду, и становится довольно прохладно. Хотя, возможно, меня слегка трясёт и не от этого, а от моего внутреннего волнения перед тем, что именно я узнаю в ближайшее время. В ближайшее, так как я не собираюсь больше тянуть с неизвестностью в наших взаимоотношениях.       Дождь усиливается. Чуть не поскальзываюсь, но меня крепко удерживают, не давая упасть.       — Аккуратнее, держись крепче. Дорогу немного размыло, поэтому лучше давай вот сюда… Ага… По траве пойдем, а то в грязи повязнем, — громко объясняет мне Рома, куда идти, но мы всё равно поскальзываемся и оба падаем. — Чёрт! ты в порядке?       — Да, ха-ха, блин.       — Ну что, всё ещё любишь дождь? — ржёт надо мной. Шутник.       — Уже немного меньше, — подхватываю я, и подхватывают меня.       — Пойдём, — поднимает меня под локти, — там дерево с густой кроной, постоим под ним, пока немного дождь не ослабнет.       Мы добираемся до места, где капли почти не долетают до нас. Волосы Ромы облепили его голову и лицо, и он как собака трясёт головой, разлохмачивая пряди. Я достаю из водонепроницаемого рюкзака небольшое полотенце и протягиваю ему:       — На, держи, тебе нужнее, — мои волосы ещё толком не отросли после операции, так что я могу обойтись.       — Спасибо, — отвечает Рома, взяв полотенце, но тем не менее вытирает не свою голову, а мою. Думаю, пора.       — Кстати, как тебе книга? — решаю вдруг спросить я, и волна жара охватывает меня из-за каверзного вопроса, проходя от макушки моей и без того измученной головы до самых пят. Я, конечно, не собираюсь на него давить, но если есть вероятность того, что у нас всё может получиться, то я хотел бы об этом знать.       Рома перестаёт вытирать мои волосы, стягивает полотенце мне на плечи и вздыхает с… облегчением? Он и правда ждал, когда я буду готов об этом поговорить?       — Рыжик, — смотрит на меня так, будто мы не виделись с ним все эти три месяца и вот наконец-то встретились. — Я хочу тебе кое-что сказать. Прости меня за всё.       — Тебе не за что извиняться… — сбивчиво пытаюсь ответить я, но Рома не даёт мне договорить, наклоняясь к моим губам и касаясь своими.       Не успеваю ничего понять, как меня уже крепко обнимают, прижимая к себе, одной рукой поглаживая по моим влажным волосам, а второй притягивая за талию. Так решительно, и я понимаю, что это и есть ответ на все вопросы о нас. От этой мысли я немножко снова схожу с ума. Обнимаю в ответ, крепко хватаясь за его мокрую футболку. Дыхание сбивается. Чувствую, как его лёгкие пытаются насильно втянуть как можно больше воздуха, и я повторяю за ним. Мне уже не нужно никаких слов, он передаёт их здесь и сейчас, но иным способом. Нежность прикосновений его языка, губ, рук… Приоткрытые глаза до момента зрительного контакта — и зажмуренные после. Мы целуемся посреди природы, и я не чувствую, что все наши желания и действия неправильны. Они настолько же естественны, как и то, что нас сейчас окружает.       Не знаю, сколько прошло времени перед тем, как перестал лить дождь и мы окончательно оторвались друг от друга, больше не возвращаясь к поцелую. Рома отстраняется, хватает мои щёки в ладони и полушёпотом с одышкой говорит:       — Ну что, Рыжик-бесстыжик, пойдём?       Я одобрительно киваю в ответ, так как говорить, похоже, разучился. Рома берет меня за руку, переплетая пальцы, и тянет вперёд за собой. Мне не верится, что это происходит со мной, что он всё-таки решился, что он понял меня, мои мысли и перестал бояться.       —  Так вот, насчёт книги, — вдруг говорит Рома, отдышавшись. Я всё ещё вспоминаю, как это делать, но стараюсь внимательно слушать, держась за него крепче. — По названию я толком не мог предположить, о чём она. А на деле оказалось, что про проблемы личности и общества. Про то, что нужно быть самим собой. Про то, что один человек может изменить всё твоё восприятие мира и себя самого. Про то, как всё это может быть страшно, непонятно, но порой так необходимо. В общем, — чешет голову, — меня книга приятно удивила, она на многое открыла глаза...       — Поздравляю с просвещением, — немножко нервно говорю улыбаясь.       — Спасибо, великий сенсей. Что бы я без тебя делал, — шутливо отвечает.       — Жил бы обычной размеренной жизнью, — пожимаю плечами. — Теперь ты можешь запросто отвязаться от отца, рассказав ему про нас.       — Хах, точно! Спасибо за идею. Про нас… Знаешь, я готов быть «мы», только если это ты и я.       Ох…