Мукуро было холодно

Мукуро холодно. Постоянно и неизменно. Летом - почти фантомно, пока Наги не дотронется до ледяной руки и не поведёт его к себе, в медпункт, где к запаху стерильности и чистых бинтов не примешивается другой - корицы и шоколада. Она вручит ему неизменно большую чашку чая, которую Мукуро из вежливости, конечно же, выпьет, так и не почувствовав разливающегося внутри тепла. А потом он встанет, почти искренне улыбнувшись, скажет, что всё хорошо, что не болит у него ничего после утренних-то процедур с перевязкой, и исчезнет в фиолетовой дымке, едва выйдя за дверь. Мукуро живет не в самой дальней, и уж точно не в самой холодной комнате, но он всё равно мёрзнет. Выходя на большой балкон и бродя между иллюзорными цветами, он, пожалуй, даже чувствует тепло солнца... до тех пор, пока не замирает у самого края. Белое ограждение между твёрдым бетоном и слишком ярким миром заставляет остановиться и очнуться. Краски вокруг снова блекнут, а тело прорезает такая знакомая за эти годы боль. Мукуро, облокотившись руками на каменные перила, совсем не надеется отобрать у них крохи тепла, добытые у солнца, он просто смотрит, бесцельно блуждая взглядом по открывающейся картине. Вдали видны желтеющие поля и крошечные коричнево-землистые домики, а дальше - скрывающийся за горизонтом лес. Наверху синеет безоблачное небо, яркое и пустое - Мукуро, пожалуй, даже может сравнить его со своей нынешней жизнью. А внизу, - прямо под его балконом - Тсуна убегает от Реборна; рядом, в гуще зеленой травы, сидя с книжкой, курит Гокудера, а чуть дальше Ямамото точит меч. Почти семейная идиллия, чтоб ее. Мукуро не замечает, как летит время. Он всё так же безразлично, но уже без плохо скрытой жестокости поглядывает на членов своей семьи. Взгляд бесцельно скользит по лицам. Они уже не те дети, что были несколько лет назад: стали старше и увереннее и уж точно - сплоченнее, - постоянная работа в команде, как-никак - научились немного понимать друг друга и не громить особняк по пустякам. Тсуна - всё такой же улыбчивый, но чуть менее наивный, чем раньше - объявляет очередной день успешно завершенным и, чуть пригубив вино, раздаёт задания на завтра, а потом почти привычным взмахом руки распускает хранителей. Гокудера, этот взрывной мальчишка, так и не бросивший курить, подсаживается к боссу поближе, начиная тихий разговор, явно о какой-то совершенно важной документации, будто его руки не тянутся к очередной пачке сигарет, а взгляд то и дело не устремляется к призывно открытому окну. Ямамото, так и не разучившийся лучезарно улыбаться, берёт под руку Хару и предлагает партию в шахматы, выводя девушку из столовой и по пути начиная разговор о каких-то мелочах. Сасагавы и Ламбо, этих неугомонных сгустков энергии, к великому счастью Мукуро, нет уже месяц - очередное задание, где требуется максимум шума и разрушений. На Кёе взгляд задерживается всегда на пару секунд дольше, но только потому, что встречается с неизменно задумчивой и почти грустной серостью глаз. На лице Мукуро непроизвольно появляется его обычная гадливая улыбочка, а глаза чуть прищуриваются, как бы свидетельствуя - наблюдатель в очередной раз замечен. Кёя тогда едва заметно, - как для иллюзиониста, то очень явно - кривится и переключается на босса, который почти не вздрагивает, замечая столь пристальное внимание, или на кого-то другого более или менее подготовленного к ледяной волне безразличного презрения. Он встаёт неизменно плавно, поправляя едва заметные складочки на тёмном кинагаши, и тихо удаляется сквозь едва заметную дверь, ведущую вниз. Пожалуй, из всех них Мукуро единственный, кто не изменился так сильно, застыв в тех десяти годах, проведённых в воде. Он тихо хмыкает и исчезает в неизменном фиолетовом тумане, так и не встав со стула. Ускользая, иллюзионист всегда видит нечитаемый взгляд скрывающегося за дверью Кёи и укорительный - Тсуны. Мукуро не замечает взрыва на одном из нижних этажей и уж точно не замечает, как в его полупустом крыле, буквально в соседних комнатах, появляется человек. Мукуро опять холодно, и он с безразличием рассматривает свои белые руки с синеющими ногтями, за которые так отчаянно хватается Наги, стараясь его согреть. И боясь потерять. Он не смотрит в зеркало, а потому не замечает кругов под глазами, так явно выступающих на бледном худом лице, крови, пропитывающей бинты и пачкающей очередную любимую белую футболку, и уж точно не замечает, что насквозь пропитан запахом корицы и шоколада, чай с которыми пьёт едва ли не по двадцать раз на дню. И Мукуро, уж конечно, не замечает боли, когда снимает футболку уже точно испорченную кровавыми цветами, и отдирает от себя бинты, срастающиеся с раной, твёрдые от засохшей крови, а периодически расцвеченные едва заметными сине-зелеными следами. На это Наги морщится, в который раз прося его быть аккуратнее и не лезть ни в какую грязь, и вкалывает ему антибиотики. А потом Мукуро застывает, позволяя теплым пальцам касаться ледяной кожи, осматривая неровные края незаживающих ран. В какую-то секунду он почти дёргается, задерживая дыхание, ощущая жгучее прикосновение антисептика к обнажённым мышцам и нервам, а потом выдыхает от целебного холода очередной мази, которая совершенно точно не подействует. Мукуро хочет уехать подальше от особняка Вонголы, на какое-то задание: сложное, опасное, с реальной возможностью уйти в мир иной. Но таких нет... ну, или есть, только он о них не знает, не слышит на собраниях, за осмысленным взглядом пряча желание исчезнуть отсюда поскорее и подальше. Близкие, наверное, напрягают Мукуро, периодически спрашивая, с ними ли он, здоров ли он, не хочет ли он прогуляться или попробовать доказать в тренировке, что противнику нужно выбирать соперника уровнем легче. Да, Мукуро внимательно слушает, может даже повторить последнюю фразу. Конечно, Мукуро здоров, день ото дня озаряя семью неприятными улыбочками и язвительными комментариями, проходящимися по умственным способностям и неимоверной наблюдательности оппонента. Нет, Мукуро не хочет идти на улицу, там слишком ярко, шумно и вообще он хочет усовершенствовать новую иллюзию. Естественно, Мукуро согласен на спарринг, но в строго отведенное время, с шести до девяти утра, если Реборн, так и не исчезнувший из их жизней, решит поставить противника к нему в пару. Мукуро не хочет заниматься йогой, но начинает упражняться в ней. Потому что Наги волнуется за спокойствие его души, не понимая, что у человека, прошедшего через все круги Ада её не может быть по определению, либо она представляет собой темную искаженную субстанцию отчаянной тьмы. Но каждый день он продолжает садиться в пресловутую позу лотоса, незаметно погружаясь в спасительную пустоту своего внутреннего мира. И совсем точно Мукуро не замечает, как вокруг него поляной расходятся цветы ибейрики и вереска, окрашивая светло-коричневый паркет в траурные чёрные и серые цвета. Он в это время далеко: в пустоте и безвременье, сжат по рукам и ногам, закутан в стальные объятья толстых звеньев цепи, едва позволяющих дышать. Мукуро где-то там далеко, мыслями и телом заново погружаясь в ледяную воду, пронзающую кожу в попытках не дать сбежать. Он снова, как и тогда, дышит через раз, смутно ощущая поступающий через рот и нос воздух, горы трубок, подобно пиявкам, оплетающих всё его тело, на боках и животе больно впивающихся и проникающих сквозь кожу. Чтобы он выжил. Потому что он ещё понадобится. Мукуро хочет сбежать, надолго, желательно - навсегда. Поэтому на последних собраниях он действительно слушает, подбирая для себя что-нибудь стоящее. Россия, Австралия, Америка - пожалуй, нет. А может, Гренландия? На него смотрят долго, на грани с подозрительностью, пока Мукуро не заливается своим обычным ехидным смехом. Он совершенно неискренне говорит, что надоело ему это итальянское лето с невыносимой духотой и болезненной яркостью, надоело видеть эти знакомые лица по несколько раз на дню. Тсуна обещает подумать, а Мукуро ловит на себе какой-то обреченно-изучающий взгляд, принадлежащий, - кто бы сомневался, - Кёе. Иллюзионист привычно кривит губы в усмешке и подмигивает парню - опять поймал. Собрание идёт ещё час, который Мукуро игнорирует, прячась в глубину себя. А потом растворяется тёмной дымкой, чтобы появиться у себя в комнате и шипеть от боли, безуспешно впиваясь ногтями в кожу рук и оседая у ближайшей вертикальной поверхности, чтобы медленно биться об неё головой. Потому что через минут десять здесь будет Наги, которая не должна волноваться за своего друга. Мукуро шипит, в ярости кривит губы и отчаянно сжимает зубы, чтобы не завыть - эти раны ядовитыми когтями впились в его тело, да там и остались, не поддающиеся лечению и времени. Он открывает глаза, возвращая безразличие и скуку, и поднимается с пола, опираясь на чуть подрагивающую руку. Потому что Наги тихо стучит и открывает дверь, едва заметно вздыхая и приглашая Мукуро выпить чай и сделать перевязку, потому что на очередной любимой белой футболке появились кровавые розы. Мукуро в очередной раз садится в позу лотоса, но уже на борту самолета, летящего в Гренландию, этот малонаселенный остров, где на связь перестало выходить одно из их крупных предприятий. Напротив парня кто-то из разведки монотонным голосом посвящает его в совсем неважные и уж точно ненужные детали предстоящей операции. Кажется, когда-то тогда это его раздражало и вызывало ярость, теперь же - этот монолог воспринимается со спокойствием, но тонет в бесполезных воспоминаниях о сотне таких же. Мукуро лениво тянется, заставляя позвонки щелкать, а боли расходиться по телу, подтверждая - жив он еще. К сожалению. Или к счастью. Искусно сыгранный зевок, полуприкрытые глаза, театрально-прогоняющие движения рукой, будто иллюзионист собирается вот-вот уснуть, - и документы оказываются на низком столике, а человек исчезает за дверью, оставляя его одного. Мукуро перестает держать лицо, возвращая кривую усмешку сквозь стиснутые зубы и закрывая глаза в попытках переждать очередной приступ, заканчивающийся в и без того больной голове. Тело, кажется, слегка подрагивает, только не понятно от чего - холода, окутывающего его с момента освобождения из тюрьмы, или боли, волнами проходящей по телу, заставляющей трястись руки, на которые он опирается, вставая. Мукуро в очередной раз кривится в ядовитой усмешке, трясясь в какой-то жутко защищенной машине. Он сейчас где-то в Великобритании, едет к очередному аэропорту, с безразличием разглядывая дождливые пейзажи за тонированным окном. Им не то чтобы важно сменить самолет, скорее не помешает, вдруг что. Многим же семьям интересно, на каких именно заданиях пропадают хранители Вонголы месяцами, оставляя своего босса практически беззащитным. Беззащитным, как же, этому парню на тренировках порой удается достать даже Кею, оставляя на лице облака пару царапин, а на одежде - несколько подпалин. Мукуро хмыкает, кончиками пальцев поглаживая острые вершины трезубца. Мысли медленно формируются в голове, перетекая из одной в другую, но совершенно не трогая ледяного спокойствия Мукуро. Пожалуй, ему все же стоило предупредить Наги о своем отъезде лично, а не оставлять едва заметную записку среди кучи бумаг на ее рабочем столе. Впрочем, это не кажется таким уж страшным поступком, Хроме обязательно поймет, пожалуй, даже порадуется, что он решил что-то делать, а не шататься одинокой тенью по библиотеке и собственной иллюзорной оранжерее на балконе. Гренландия встречает Мукуро минусовой температурой и пронзительным ветром, треплющим края серого шарфа. Иллюзионист глубоко вдыхает, ощущая резь в легких и легкое головокружение от ударной дозы кислорода. Что ж, это по крайней мере будет весело. Мукуро действительно надеется на это, садясь в такси и называя адрес.