Я знаю

      Она падает на лед, но поднимается тут же, стиснув зубы так, что, кажется, впивается ими себе в десны. В глазах светится решимость бороться до конца, не сдаваться, несмотря ни на что. «Мне бы быть такой же упорной», вздыхает проезжающая мимо Соня, разворачиваясь к своему Игорю, а его, дернувшегося подхватить, поднять, помочь, но так и не успевшего, награждает нечитаемым взглядом, который, впрочем, легко расшифровывается как «ну что же ты?». Ваня сам не знает, что же он — знает, что давится воздухом, даже не пытаясь предположить, насколько хочет Соня быть на Сашу похожей. Насколько она хорошо ее знает. А даже если бы и предполагал, представить себе не может — мысли только об одной девушке. О той, чье тело день за днем расцветает новыми галактиками синяков, от которых он ее никак не может уберечь, о той, что голову запрокидывает, жмурится, двигаясь под музыку, которую им в очередной раз включают —       — о той, которая так же плавно и тягуче движется перед ним, когда они наедине, но в ее взгляде не спокойствие и любопытство, в нем текучая карамель, золото плавленное в адских котлах, в которых, он уверен, ему припасено местечко, потому что устоять перед этой женщиной невозможно. Если она прямиком из ада послана была по его душу, он готов признаться во всех смертных грехах, когда она ловит его взгляд, когда ее глаза темнеют. Если она станет его погибелью, он согласен на любые условия в те минуты, что ее руки обвивают его шею.       Ее улыбка покоряет сердца, несмелая и робкая, будто у испуганного ребенка — он и сам каждый раз позволяет себе поверить в то, что она не умеет улыбаться иначе, притягивает ее под бок к себе, защищая от всего мира. Саше защита не нужна, она сама может кого угодно защитить или же уничтожить, у этой маленькой с виду девочки с напуганным личиком сердце, кажется иногда, из стали — не дрогнет, не пропустит удар. Кто-то говорит, ей не хватает нимба, кто-то другой ищет в шутку крылья под проступающими сквозь кожу лопатками —       — ее крылья, знает он, не прячутся, их нет, да ей и не положено, но он бы хотел ей их подарить. Пока что дарит ему их она, каждым поцелуем окрыляя, каждым вздохом обещая большее, и ни разу не нарушает свое обещание, хотя каждый раз кажется, куда уж дальше? Куда еще? Она находит, куда, взамен требуя лишь его — всего, полностью, без остатка — и это такая мизерная цена, что он готов платить ее каждый миг снова и снова. Он готов положить мир к ее ногам в те секунды, что она беззащитно шею подставляет под его поцелуи-укусы, он готов ради нее покорить всю эту чертову вселенную и зажечь пару тысяч новых звезд, когда она впивается зубами в его кожу, неровно дыша.       «Я тебя люблю», шепчет он, когда она, сидя на его бедрах, дышит ему куда-то в шею. «Я тебя люблю», повторяет он, ее лодыжки скрещены за его спиной, в ее кулаках скомканная ткань его футболки. «Я тебя люблю», задыхается он, вжимаясь в тонкое тело, собирая губами капли ее пота, ее стоны и всхлипы. «Я тебя люблю», бормочет он ей на ухо, когда она его обнимает, цепляясь за него так, будто сейчас упадет —       — «Я знаю», выдыхает она ему в ответ, и это звучит как «я тебя тоже», если достаточно хорошо ее знать. Он тешит себя надеждой на то, что знает ее лучше, чем кто бы то ни было, даже не зная, насколько прав.