Другая жизнь

Мягкие стены и люди в белых халатах, я так устал от этого, сплошные медикаменты, которые, кажется, лишь приближают мое падение. В этой пелене боли сложно разобрать, что разлагается быстрее мой разум, душа или все-таки тело? Твое внимание к моей скромной персоне распаляет больное воображение, но я не понимаю твоих мотивов... Почему ты не отпустишь меня? Каждую ночь ты приходишь ко мне, всегда разный... Непредсказуемый. Иногда жестокий – и, захлебываясь слезами, я молю о смерти. Иногда нежный — и я сам прошу твоей ласки, отвечая на поцелуй, вкладывая в него все свое желание, но сегодня ты сам не свой... Лишь дразнишь меня, кажется, тебе приносит удовольствие моя агония, эта пытка невыносима. Я умоляю тебя закончить это... мне противно, но я прошу... трахнуть меня? Да именно так. Грязно, порочно, но ради такого наслаждения можно и душу продать. И моя уже навеки отдана тебе, из-за тебя я нахожусь здесь. Эта чертова психиатрическая лечебница, она медленно убивает меня, но пока я знаю, что сегодня ты придешь... я буду жить. Мой ночной кошмар, плод моего больного воображения... уже темно, где же ты? Когда я тихо вхожу в палату, за окном стоит глубокая ночь. Ты, наверное, уже спишь, с рукой в штанах, не дождавшись моего внимания, удовлетворив себя сам. Конечно воображая, что это мои грязные руки вытворяют с ноющей плотью те непристойности, что заставляют тебя бурно кончить, пачкая казенное белье и плоский, подтянутый живот. Закусив уголок одеяла, чтобы никто не услышал твоего крика. Это наркотик, на который посадил тебя я и, незаметно, подсел сам. Твои сладкие, бесстыжие стоны и болезненные вскрики, которые я глотаю, тугое тело, выгибающееся в моих руках, когда я вонзаюсь в его восхитительную тесноту… Не представляю, как пережить без них, хоть одну ночь. Иногда, меня посещают пугающие мысли: Что, если я – лишь плод твоего больного воображения и, стоит тебе поправиться, — я исчезну? И я мучаю тебя, каждую ночь приводя на грань безумия. Ты лежишь ничком, спрятав лицо в подушке. Плакал?! Подкрадываюсь, вплетая пальцы тебе в волосы, почти ласково, и вдруг сжимаю в кулак, тяну, вздергивая тебя на карачки. Запрокидываю голову, чтобы заглянуть в испуганно распахнувшиеся глаза: — Соскучился? – вкрадчиво шепчу на ухо, а рука уже тянет завязки белых больничных штанов, ныряет внутрь, ложась на горячую плоть, дождавшуюся моей ласки… Почему когда тебя нет, мне так больно? Душа словно кривое зеркало, раскалывающееся на части, видимо оно и олицетворяет мое больное сознание породившее тебя... Но когда ты рядом во мне разгорается черное пламя ненависти и этот костер посвящен тебе. Ты причина всех моих бед, именно ты изувечил мой разум и подчинил мое тело. Мне жаль себя, мое существо мне противно, ведь это так грязно желать лишь плотской близости. Между нами никогда не было никаких чувств, ты просто приходишь и трахаешь меня. Когда и как захочешь, а я... Я стал зависим от этого. Сегодня как — то необычайно спокойно, значит, ночью меня, верно, ждет настоящий кошмар. Но я жду... я просто жду. Что ты будешь вытворять сегодня? Мне уже давно известно, что ты лишь плод моей больной фантазии, но я никогда не желал подобного. Как такое совершенно эфемерное существо обрело безграничную власть надо мной? Это все твои игры, и кошмары в которых я умоляю тебя, извиваясь в агонии, и те странные, больные фантазии в которых я выгибаюсь и еле сдерживаю стоны от наслаждения. Порой так хочется проснуться, но это тоже не в моей власти... Вдруг чужая рука, вздергивая за волосы, резко поднимает мою голову. И я вижу твои глаза, темные с красноватой радужкой. Пугающие, словно у адского отродья, и в то же время завораживающе прекрасные, но твой взгляд меня неизменно пугает. — Соскучился? — Тихий шепот, жаркий. Так умеешь только ты. Сегодня ты резок, без всяких прелюдий твоя рука проникает под шероховатую ткань белых штанов, обхватывая возбужденную плоть, с моих губ невольно срывается стон, переходящий в сдавленное шипение. — От... пусти... хаа... — Пытаюсь отстраниться. Глупо, правда? Что из этого может выйти... Но вот, когда я уже на грани, ты резко прекращаешь свое занятие, и рука, соскользнув, плавно проводит вверх по животу. Твои губы растягиваются, в неприятной улыбке чувствуются нотки предвкушения. Это такая ошибка... с твоей стороны. Удар хоть был и не сильным, но явно неожиданным для тебя. Я кое-как сажусь на кровати, тело плохо слушается, но мне нужно встать... Я лишь ударил, хотя так хочется убить. Но я слаб, чертовски слаб. Да еще и мое тело, мой разум на твоей стороне... Предательство везде. Но вопреки моим надеждам ты оправился слишком быстро и вот уже встаешь, стирая кровь тыльной стороной руки. Твоя улыбка теперь превращается в подобие настоящего оскала. — Значит так? — Из-за твоего тихого смеха внутри словно разливается холод страха. — А я-то думал, ты соскучился по мне... Но раз тебе так хочется, мы можем сыграть по другим правилам. Уже поздно, но ты явно желаешь поиграть, разливая в воздухе стерильной палаты запах крови, который, мешаясь с запахом лекарств, делавших твои движения заторможенными, лишь сильнее возбуждает меня. Слизав ее с ладони, я ухмыляюсь: — А я думал, ты соскучился…— качаю головой, не спеша приближаясь.— Мы можем сыграть и по другим правилам, ты же знаешь, мне не влом… Ты пытаешься подняться, но я обхватываю ладонью твое тонкое запястье и, заведя руку за спину, укладываю грудью на койку. Положив вторую руку на затылок, вдавливаю твое лицо в матрас, затрудняя дыхание. — Что отыграем сегодня: жертва – палач? Мне уже нравится эта идея. Просто грубо взять тебя, и закончить такую прекрасную ночь, обнимая твое сломленное, кровоточащее тело – скучно. Я тянусь к поясу, и в тишине одиночки брякает цепь наручников, одно кольцо которого я защелкиваю на твоем запястье, а второе на спинке кровати, чтобы иметь возможность поставить тебя в любую позу, какую вздумается, не выворачивая рук. Ты шипишь, точно змея, извиваясь подо мной, понимая, что проиграл. А я нежно кусаю тебя за мочку уха, стаскивая штаны с упругих ягодиц и отбрасывая в другой конец палаты. Я отпускаю тебя, делая шаг назад и ты, забравшись с ногами на кровать, испуганно забиваешься в угол. Твой страх – он заводит меня. И я питаю его, открывая чемоданчик, с грохотом опустившийся на тумбочку. Ты знаешь, что у меня там, верно? Холодный браслет, сковывающий мою руку, дает тебе еще одно преимущество. Меня охватывает тревога, хочется закричать, но кого может волновать полуночный крик пациента в психиатрической лечебнице? Верно, никого. С хищной улыбкой ты открываешь крышку чемоданчика и в лунном свете, что озаряет мою клетку, я вижу это. Внутри блестят несколько шприцов и ровный ряд ампул. Я замираю, в груди разливается гадкое чувство, а чертово сердце сбивается с ритма. Только не это... — Попробуй угадать что это? — Тон притворно ласков и это пугает еще сильнее. Словно хищник дающий жертве последний шанс. — Ты... почему ты не оставишь меня в покое? Как мне покончить с тобой раз и навсегда? Дрянь! Я ненавижу тебя! В голове, словно выжигая разум, вспыхивает истерика. Вот, что он задумал... — Вижу — догадался. — Ты уже постукиваешь по шприцу, готовя препарат. Медленно подходишь и лениво опускаешься на кровать рядом со мной, заставляя меня невольно отодвинуться еще дальше. — Ну что, эта игра тебе нравится больше? Может, передумал играть в непокорность, в конце концов, ты все равно будешь послушно выполнять все, что захочется... нам. Заранее зная, на что я себя обрекаю, тем не менее, я лишь прожигаю тебя ненавидящим взглядом. Я сам загнал себя в эту ловушку и уже поздно отступать. А тебя, кажется, почти веселит моя попытка сохранить остатки гордости. — Знаешь, это весьма хороший препарат, а главное его эффект. Сильный и длительный. — Лицо искажает ухмылка, насквозь пропитанная превосходством. Уже победил? — Всего одна доза и ты, как самая грязная шлюха, будешь умолять и сделаешь все, лишь бы я трахнул тебя. Хочешь? — Я. Никогда... Видимо решив не вслушиваться в мою болтовню, ты просто хватаешь мою руку, и я чувствую, как игла проходит, погружаясь в вену, а чертов стимулятор растворяется в моей крови. — Наслаждайся. — Шепчешь в опасной близости от моего лица. Либо моя паника настолько ускоряет действие твоего "лекарства", либо... Мне уже сложно дышать. Жарко, волны жара расходятся по телу, заставляя меня вздрагивать от нахлынувшего возбуждения. Стараюсь сжаться, удержать, подавить это гадкое чувство, но от всех моих потуг, кажется становиться лишь хуже... Я склоняю голову чуть на бок, грозя пальцем. Ты ведь знаешь, эти вопросы против правил… Ты отодвигаешься, глядя на шприц с ненавистью и отвращением – ты всегда долго сопротивляешься, перед тем, как позволить себе получить удовольствие от того, что я вытворяю с твоим телом. Упрямец… Или ты ловишь от этого кайф? Я — да… Игла, направляемая рукой профессионала, легко и почти безболезненно погружается в вену, впрыскивая препарат. И я прячу шприц в руке, чтобы ты не видел, сколько осталось в его стеклянном нутре. Впрочем, это совсем не нужно, ибо ты закрываешь глаза, в тщетной попытке сдержать слезы страха и отчаяния, выкатывающиеся из-под плотно сжатых век и оставляющие на щеках влажные дорожки. — Наслаждайся. Наши лица так близко, я вижу на твоем борьбу. И я немного помогаю тебе… сдастся, пасть еще ниже, целуя твои сахарные уста, приоткрытые для настойчивого языка, не заставившего себя просить, скользя во влажную полость, давно изученную, но от того не менее желанную. Ладонь – гладит тяжело вздымающуюся грудь, ловя подушечками пальцев бусинку соска, играя с ней, бросая и вновь покручивая. Тебе так нравиться, я знаю, ты сдерживаешься, но стоны исторгаются из твоего горла, и я глотаю их – мой эликсир. Твое тело уже льнет ко мне, бесстыдно раздвигая стройные ноги, жаждет моих прикосновений, грубых или ласковых, ему сейчас безразлично, но я сегодня скуп. Если хочешь получить удовольствие, тебе придется поработать. На твоем лице появляется приторно сладкая, пошлая улыбка. — Видишь, как быстро... Твоя рука медленно, едва касаясь, скользит по внутренней стороне бедра, заставляя мое тело подрагивать в предвкушении. Горячая ладонь обхватывает мой возбужденный член, а я стону в голос, безуспешно пытаясь подавить такую реакцию, но не выходит. Слишком сильное возбуждение, тону в потоке собственных ощущений. Чувствую, как жар наполняет легкие, как кровь приливает к лицу. Ты же гладишь головку, меняешь темп, двигая рукой то медленно, тягуче, то резко и отрывисто, почти жестко. Наблюдая, как по капле появляется смазка. Замирая на секунду с тихим смехом глядя прямо в мои уже невидящие глаза, шепчешь с хрипотцой: — Стоило коснуться тебя пару раз там, и ты уже течешь... Так меня хочешь, мм? Внятно ответить уже нет сил, но ты, кажется, уверен в моем согласии... Боже... как я выгляжу сейчас, как шлюха, как гребаная мокрая сучка, которая только и думает, чтобы ее трахнули? Ты только усмехаешься моему приглушенному стону обиды, соленые капли снова катятся по щекам... Да, мать вашу, я хочу, чтобы ты меня, наконец, трахнул! — Вижу, что хочешь, но не все так просто... Я же сделал тебе приятно, а теперь твоя очередь. Если ты, как следует, поработаешь, я уделю тебе должное внимание. Твоя рука накрывает мою ладонь и перемещает на пряжку ремня, сквозь ткань я чувствую твое возбуждение. Пальцы не слушаются и ты что — то прошипев, сам быстро расстегиваешь ремень и молнию. Приблизившись, я, не задумываясь, обхватываю твою плоть губами, тихий сдавленный стон. Тебе нравится, когда я так делаю? Или тебе нравится принуждать меня просить таким способом?... Сжимаю твои бедра сильней, а слезы льются по щекам. Больно, мне так больно. Ты упрямишься, не оставляя борьбы, с желанием, стимулированным препаратом, с собственным телом, которое давно предало тебя, и я продолжаю свое черное дело, ласково проводя пальцами по внутренней стороне бедра, словно невзначай оглаживаю яички, с удовлетворением слыша твои стоны, ощущая дрожь тела, заметную даже взглядом. Надрачиваю твой бархатистый член, пока он не начинает сочиться. От моего смеха, ты вздрагиваешь. Не способность противостоять собственным желаниям причиняет тебе боль? Почему ты плачешь? Ведь тебе это нравится, я знаю… Чтобы доказать это /в очередной раз/, я предлагаю тебе попросить, попросить хорошенько, чтобы я не смог тебе отказать. И ты с готовностью склоняешься к возбужденной плоти, беря в рот головку. Боже! Никто лучше тебя не делает минет. А ведь, когда я впервые появился в твоей жизни, эти мягкие губы, так уверенно скользящие по налившемуся кровью члену, так плотно ее обхватывающие, не умели ничего, кроме как выкрикивать в мой адрес гадости. Пришлось показать их истинное предназначение и, вскоре, ты преуспел в этом. Теплые слезы капают на плоть, когда ты выпускаешь ее, но тут же оказываются размазаны по горячему стволу, потому что ты снова погружаешь его глубоко в горло, где тесно не меньше, чем в твоей упругой заднице. Ладонь ложится тебе на затылок, заставляя брать больше, и ты повинуешься, только пальцы впиваются в мои бедра, оставляя следы. Чувствуя, что сдерживаться становиться все труднее, отстраняю тебя. — Молодец, хороший мальчик, – глажу тебя по волосам, залюбовавшись тем, как тяжело вздымается твоя грудь с красными ягодками затвердевших сосков, когда ты пытаешься отдышаться. – Ты заслужил награду. Достав из кармана ленточку, перевязываю член у основания, чтобы ты не вздумал кончить раньше времени, и откидываюсь, опираясь спиной о спинку кровати, проводя пальцами по всей длине своего не маленького органа, впервые предлагая самому оседлать меня. Можно удостовериться в своей работе только тогда, когда ее признают. За достижения чувствуешь гордость, радость, уверенность в своих силах, — я же чувствую свою беспомощность. Ты признаешь то, что я хорошо могу отсосать тебе, потому что это ты выучил меня. И каждый раз, заглатывая твой член по самое основание, я начинаю понимать, что это доставляет мне удовольствие. Как же я ненавижу тебя за это! Это ты сделал из меня свою сучку, а у меня просто не хватило сил, чтобы сопротивляться тебе. Это еще одна твоя победа – не так ли? Когда ты полностью взял от меня то, что хотел, предложил мне самому достать себе наслаждение, предварительно завязав мне член лентой. Это так похоже на тебя. Я знаю, ты наслаждаешься всем происходящим. По твоим губам скользит довольная, эгоистическая, плотоядная улыбка, и ты знаешь, что она скорее притягивает меня, чем отталкивает. Я неуверенно ложу руки тебе на грудь, и, раздвинув широко ноги, опускаюсь на тебя. У тебя большой член, и ты знаешь, как мне больно, когда он резко входит в меня. Я дрожу и невольно перебираю пальцами по твоей груди. Твой член вошел в меня уже наполовину, когда тебе уже надоело ждать, и ты, грубо схватив мои бедра, насаживаешь меня на себя. Боль волной проходит по телу. Я выгибаюсь и не могу сдержать вскрика. Сколько бы ты раз не брал меня раньше – а это было бесчисленное множество – я не могу привыкнуть к тебе. Ты не даешь улечься той боли, что почти парализовала меня и делаешь грубый толчок. На твоем лице отображается наслаждение ситуацией, которое бывает у садистов. Но я хочу тебя. Я, как твоя сучка, послушно насаживаюсь глубже, превозмогая боль, и ощущаю, как она уходит на второй план и всего меня заполняет желание. Втайне я всегда мечтал, чтобы ты испытал то же, что и я – полную беспомощность, первобытный ужас, презрение к себе и в то же время безумное желание отдаться. Решаешься. Впрочем, что тебе остается? Ведь твое желание так же сильно, как и мое, пусть ты и не хочешь себе в этом признаваться. Маленькие, теплые ладошки касаются моей груди, ты перекидываешь через меня ногу, на миг замирая в столь соблазнительной позе, что я готов отступиться и завалить тебя на койку, подминая под себя, засадить поглубже, но… Ты медленно опускаешься и боль кривит твой чувственный, припухший ротик и роняет веки, пряча удивительные глаза. Осторожничаешь. Но я не готов терпеть так долго. Мои пальцы стискивают твои бедра, чтобы резко потянуть вниз, и ты кричишь, так изящно прогибаясь в пояснице. Как ты прекрасен — это преступление, прятать в четырех стенах такое тело… И такой же тесный, всегда, как в первый раз. Я не могу сдержать стона, полного страсти и удовлетворения, от того, что ты принадлежишь мне. Мне одному. И я могу сделать с тобой все, что подскажет мое извращенное воображение. Я толкаюсь в тебя, и ты двигаешься мне навстречу. Да. Я же знаю, что тебе нравится, когда я груб, нравится боль, которую я так щедро дарю, пусть и плачешь потом, спрятав лицо в подушку. Немного привыкнув к плоти, заполняющей тебя, ты начинаешь двигаться сам. А я лишь заботливо помогаю тебе приподниматься, избавляя от давления, а потом снова погружать меня в свое горячее нутро, срывая с моих уст сладостные полу стоны, полу всхлипы. Так можешь только ты. Думаешь, я твой тюремщик? А я такой же пленник нашего общего безумия, от которого я не намерен отказываться. С каждым разом, ты скользишь по плоти все легче, все быстрее, запрокидывая голову, чтобы открыть беззащитную шею и рассыпать по спине водопад шелковистых волос. Мой взгляд затуманен наслаждением, но я вижу, что ты устал. И мне хочется сделать тебе подарок. Я заваливаю тебя на койку, как мне виделось недавно, и, перехватив ноги под коленями, развожу шире, начиная долбиться в тебя, сильно и глубоко. Желание душит, перекрывает доступ к легким и мне приходится открывать широко рот, чтобы заглотнуть воздуха. Из-за этого все мои грязные, порочные желания срываются с губ и отдаются эхом в палате. Мне уже совершенно не больно, но лента на члене не дает получить еще больше наслаждения, уже причиняя боль. Опускаясь на тебя, снова и снова, я не могу удержаться от соблазна, чтобы не посмотреть в твое лицо. Правильные черты искажены сладостной мукой. Ты стонешь, не сдерживаясь, и это еще больше возбуждает меня. В эти краткие минуты я чувствую свою крохотную власть над тобой. Дыхание уже окончательно сбилось, и сердце стучит, слишком сильно сбиваясь с ритма. Это все твой проклятый наркотик! Скоро я умру просто от того, что наркотик убивает меня. И хоть ты прекрасно знаешь, что я желаю тебя и без него, ты все равно искалываешь мне им вены. Ты резко перевернул меня и раздвинул широко ноги. В такие минуты ты не понимаешь, хотя нет, ты даже думать не хочешь – как мне больно. Ведь у меня нет никакой растяжки, и связки готовы просто лопнуть от напряжения. Лучше бы ты умер! Просто сдохни! Да, это желание живет во мне слишком давно. Ты толкаешься во мне так сильно, что мне кажется, что с каждым толчком проникаешь все глубже. Но это ощущение возбуждает меня еще сильнее, я весь горю… Уже не стесняясь, я обхватываю тебя за шею и прижимаюсь ближе. Мое горло уже давно пересохло, страсть плавила меня слишком быстро. Господи, как же я хочу этого! — Дай… мне кончить… — шепчу я тебе на ухо. Мой голос слишком жалок из-за сухого горла, но мне все равно. Лишь бы избавиться от ленты. Да, тебе нравится, потому ты и прижимаешься ко мне так тесно, стонешь страстно у моего уха, пока я все жестче беру тебя. Молишь о пощаде, но я был бы не я, если бы не помучил тебя, дав желаемое по первому требованию. — Не слышу. Громче. Ты выгибаешься от очередного толчка, и твой напряженный член упирается мне в живот, трется головкой, искусанные, пересохшие губы, повторяют просьбу. — Хороший мальчик. Рука ныряет между нашими телами, чтобы потянуть за кончик ленточки, медленно развязывая узел. Из твоего горла вырывается полу всхлип, полу вздох, ногти впиваются мне в спину, оставляя кровоточащие метки. Бедра взлетают вверх, насаживаясь на мою плоть, уже тоже требующую разрядки, и я чувствую горячую струю, пачкающую наши влажные тела. Когда ты обессилено падаешь на подушки, инстинктивно сжимаешься внутри, твой плен почти болезнен, но от того еще более сладок. Я не выдерживаю и заполняю тебя своей спермой, текущей по упругим ягодицам, когда я покидаю истерзанное тело, тяжело навалившись и еще сильнее размазывая белесую жидкость. Ты отворачиваешься, будто не двигался со мной в едином ритме, не пытался слиться, не обнимал так крепко. — Посмотри на меня, — требую я. Ты никогда не делал того, что я просил, сразу. И сейчас это не стало исключением. Лишь приказав мне повторить это снова и громче, ты медленно потянул за ленту. Будь ты проклят! Будь ты проклят! Я еще сильнее прижимаюсь к тебе, пытаюсь сдержаться еще немного, чтобы ты вошел в меня глубже. Но ты не спешишь, и это сводит меня с ума. Я толкаюсь вперед, насаживаясь сильнее, и кончаю. Горячее блаженство уносит меня на уже знакомое и возненавиденное мной небо. А потом так же, как и ты – резко сбрасывает вниз, и я снова оказываюсь в аду. Ты кончаешь сразу за мной, и с твоих губ срывается восхитительный вскрик. Ты падаешь на меня и пытаешься отдышаться. Я отворачиваюсь, и пытаюсь забыться. Несколько раз у меня получалось. Но не сейчас. Влажная смятая простынь, липкие тела – все это снова раздражает меня. Я пахну от пота, и ты знаешь, как я ненавижу это. А ведь еще и ты… Снова и снова заставляя меня переживать это почти каждую ночь, словно пытаясь найти оправдание моей жизни. И ты добился этого. Моя жизнь состоит из кусочков страстной ненависти к тебе. Посмотреть на тебя? Зачем? Чтобы снова увидеть то безразличие в твоих глазах, то ликование. Чтобы снова дать мне осознать, что я ничтожество? Ты ведь добился, чего хотел – уходи. Чтобы я смог тихонько поплакать в подушку, наплевав на то, что ты знаешь об этом. Но ты настойчив и в твоем голосе слышен приказ. Я не хочу больше страдать и поворачиваю голову. Смотрю на тебя. Ты подчиняешься и смотришь мне в глаза. В твоих, плещутся боль и неукротимая ненависть. Наверное, я смогу отпустить тебя, но не раньше, чем она потухнет, и дух сопротивления оставит твою душу, растоптанную и потому скучную. Беру тебя за подбородок и провожу большим пальцем по плотно сомкнутым губам. Хочу еще дозу… Но рассвет уже стучится в крохотное окошко твоей палаты, а значит, я должен исчезнуть, чтобы не выдать нас. Ведь только при этом условии, наше безумие будет повторяться. Склоняюсь, завладевая на прощание твоим сладким ротиком: — До вечера, куколка. Но что такое? Ты опять на меня не смотришь, так странно хлопая длинными ресницами, что я вдруг заволновался. Что ты мог увидеть у меня за спиной? Стоило оторваться от твоего бледного личика, как я и сам заморгал, пытаясь прогнать наваждение. Точно отвергнув все законы физики, комната подернулась рябью, исказившей ее строгие линии и «потекла». — Что за хрень?! Чувствую, как ты прильнул ко мне, ища защиты от непонятной напасти, посмевшей покуситься на мое право повергать тебя в ужас, и я зарываюсь пальцами в твои волосы, поглаживая по голове, но скорее машинально, потому что реальность, окружавшая нас, начинает исчезать, подбираясь все ближе. Сначала у меня мелькнула мысль, что это из-за пережитого экстаза и твоих издевательств у меня мутится в глазах. Но нет. Это повторилось и стало еще хуже. Я почувствовал, как волосы на голове зашевелились от ужаса. Захотелось спрятаться. Стены стали словно «ползти» в сторону, углы искажаться, а пол прогибаться и идти волной. Ужас стал захлестывать меня, и я не знал, не понимал, что происходит. Возможно, это все из-за наркотика? Но нет. Твое лицо тоже искажено мукой непонимания и ужаса. Я сильнее прижимаюсь к тебе. Это ведь единственное, что осталось. Настоящее. Ты и твое тепло. Мне так страшно. Сейчас, когда пришел момент конца моих страданий и забвения, я понял, как сильно я не хочу этого. Как сильно я не хочу исчезать и терять тебя. Я схватил тебя за шею и обнял, спрятавшись от этого мира, медленно съезжающего с ума. Твоя теплая рука гладила меня по голове. Так непривычно нежно. На самом деле, я столько раз мечтал, каким ты можешь быть нежным, и всегда мои иллюзии разбивались о жесткую грань реальности. И моя ненависть копилась в этих разбитых надеждах, и резала душу об острые осколки. — Я… не хочу исчезать… не хочу. Я поднял взгляд на него, и посмотрел ему в глаза. Это все, что осталось. Я и он. Узкая кровать, что стала моей тюрьмой, стала постепенно исчезать, начиная с ножек. Если бы ты только знал. — Поцелуй меня… нежно. Ты обнимаешь меня так доверчиво, что я не могу не оправдать твоих ожиданий, ведь у тебя больше никого нет, кроме тюремщика и мучителя. А для меня, никогда не существовало никого кроме тебя. — Не бойся, хороший, — шепчу я тебе в самое ушко, чтобы отвлечь от смазанных голосов, доносящихся из иной реальности, где врачи откачивали пациента психушки, чьей больной фантазией мы были рождены, обреченные играть навязанные нам роли, — Все, что было когда-то создано силой человеческой мысли, не исчезает. А идеи витают в воздухе, только ища момент поселиться у кого-то в голове. И мы снова возродимся, чтобы найти друг друга. Верь мне…. От твоей просьбы, сердце сжимается и замирает. Мы больше никому не принадлежим, вольны быть самими собой. Как жаль, что у нас на это лишь несколько минут. Я чуть приподнимаю к себе твое бледное личико с дорожками слез на щеках и произношу то, что, спорим, ты никак не ждал услышать: — Я люблю тебя. В наш последний поцелуй, я вложил всю не растраченную нежность, все восхищение твоей красотой, твоей стойкостью, всю любовь… Не разрывая его, даже когда перестал чувствовать ноги, тело… Господи, если мы – идеи, вымыслы, иллюзии, навязанные больной фантазией – зачем ты дал нам так много боли и страданий? Почему мы живем вечность, возрождаясь снова и снова? Почему переживаем все так, как будто существуем на самом деле? Мне так больно. Ты не представляешь, Господи, как мне больно. А ведь такие живые, теплые, немного влажные губы прижимаются к моим, а по щекам текут горячие слезы. И время… время утекает, словно песок сквозь пальцы. Такая нежность – в твоем последнем поцелуе. Ну почему, почему, Господи, ты не дал нам больше времени на любовь, чуть больше времени на нежность, чуть больше времени все исправить. И, когда ты, сжимаешь меня в своих объятьях, кажется, что больше ничего не нужно. Но, на самом деле, мне нужно. Еще больше тебя, еще больше времени, еще больше этой призрачной жизни. Чувствуя, как исчезают мои ноги, бедра, стирается весь мой мир, я пока существующими руками сжимаю тебя в объятьях и шепчу: — Я люблю тебя. Да, я сказал это и не жалею. У меня просто не осталось времени на сожаления. Пациент умер, а вместе с ним умерли и мы.