Обещание

Хоук умеет командовать. Не так, как Авелин, полжизни проведшая в армии, а вторую половину – в кирквольской страже. Они по-разному понимают то, каким должен быть командир. Но Хоук уверен, что именно его позиция правильная. В конце концов, даже ветренная Изабелла в горячке боя следует указаниям негласного лидера наёмничьего отряда. Это ли не показатель успеха? И Гаррет приказывает: «Дыши. Поднимайся и возвращайся домой». Тело матери, слепленное из частей других женщин безумцем, кажется невесомым в руках. Мужчина не может смотреть на её лицо. Всё ещё сложно поверить, что он остался совсем один: Бетани сгинула при бегстве из полыхающего Лотеринга, Карвер вытянул карту не лучше (судьба Стража – та же смерть, лишь растянутая на годы служения ордену), теперь и Леандра… мама… ушла. Для чего, для кого стоило выбираться в Верхний город? Какой это имеет смысл теперь?! Плечи мелко подрагивают, но маг одёргивает себя. Он не имеет права быть слабым, не перед жадными взглядами десяток пар глаз, провожающих небольшую процессию. «Выше голову, Хоук.» За спиной непривычно пусто – Андерс, пробормотав что-то неразборчивое, унёсся в Клинику, вроде бы. Гаррет отчасти понимает его, он бы и сам не отказался оказаться сейчас как можно дальше. За левым плечом, слишком близко, шевелится тёмное пятно, и Хоук скашивает взгляд, чтобы через миг с удивлением опознать в нём Фенриса. Бывший раб молчит, в не свойственной для себя манере. Не ругает магов, не нудит и не ноет. Просто идёт рядом, почти касаясь металлом наплечника. Хоук даже находит в себе силы улыбнуться ему, но, выходит, видимо, совсем уж карикатурно – тонкие брови хмурятся, а губы сжимаются в скорбную линию. Маг жалеет, что Варрик отправился в поместье Амеллов первым. С ним молчать было бы не так трудно. И притворяться не нужно. Это с Фенрисом всегда так. Не поймёшь, что говорить и делать. Будто обезвреживаешь сложную ловушку, ни черта не смысля в том, как она устроена. Фенрис ненавидит магов. Всех скопом и каждого по отдельности. В особенности – одного блондинистого ублюдка, старательно ищущего приключений не только на свою тощую задницу, но и втягивающего в них Хоука. Какое вот беглецу из Тевинтера дело до местных мажеских дел? Никакого, пока в них не втянут единственного мага, который является исключением из всех правил и принципов. Хоук умудрился пробраться не только в мысли: въелся в кожу, не хуже клейм каждым мимолётным взглядом прожигая смуглую кожу, ставя собственнические отметки не на костях даже, а глубже, на эфемерной материи души. Для одного конкретного мага Фенрис готов мир с ног на голову перевернуть. И даже, заместо Андерса, позорно сбежавшего прочь, остаться рядом и помочь справиться с потерей. Хоук мог сколько угодно храбриться, прятать чувства за фасадом напускной беспечности, но не увидеть, как потускнели его глаза, как глубже пролегли морщины и тени на лице было невозможно. Идти бок о бок, почти соприкасаясь телами, не привычно. При всей любви Хоука к физическому контакту Фенриса близко к себе он не подпускал никогда. Думал, наверное, что тот способен ударить или впиться зубами в открытое горло. Бывший раб ненавидит себя за неспособность по-простому раскрыть рот и сказать нечто вроде: «Я твой друг и никогда не причиню тебе вреда». Данариус отнял не только память и прошлую жизнь, но и возможность объяснить свои чувства, донести их до адресата. Потому оставалось день за днём только тащиться следом, пялясь на широкую спину, да скрипеть зубами, видя, как проклятый одержимый прибирал к ручонком человека, принадлежать которому Фенрис согласился бы добровольно. В особняке их уже ждут: яркий свет от множества зажжённых светильников золотит тёмные камни мостовой и стены самого поместья. Подсвеченное изнутри семейное обиталище Амеллов должно бы приносить ощущение уюта от возвращения домой, но теперь, с потерей хранительницы этого очага, даже крепкие стены с провалами окон выглядят недружелюбно и почти враждебно. Хоук проскальзывает внутрь, с не понятной злостью глянув на родовой герб. Никого из семейства не осталось в живых (не считать же Гамлена за благородного аристократа), а железяка всё такая же. Висит себе над дверью и не знает, что нынешней ночь умерла последняя из славного рода. И самого Гаррета, убившегося об какую-то потустороннюю тварь, встретит так же безучастно. Если, конечно, у кого-то хватит смелости вернуть домой его тело. Леандру устроили в её спальной. До следующего полудня, пока тело на Рваном берегу не предадут огню, леди Амелл проведёт в своей постели. А после Хоук навсегда запрёт её комнату. Но это будет потом, а сейчас маг сидит, пустым взглядом уставившись в горящий камин, кивает и бездумно гладит поскуливающего мабари по лобастой голове, совсем не слыша тихой речи Бодана. Тот, наконец, понимает, что молодого хозяина лучше оставить в покое. И гном так же тихо исчезает. Уж друзья Гаррета найдут нужные слова. У Варрика, действительно, получается. По крайней мере из волчьих жёлто-золотых глаз уходит обречённость. Фенрис же просто пьёт вместе со всеми, молчит и вспоминает женщину, чьей доброты хватало и для него. Леандра, по пути на рынок, часто заглядывала в разгромленный особняк и оставляла в холле что-то съестное, заботливо приготовленное загодя дома. Он так ни разу и не поблагодарил её. У каждого из их разношерстной компании, наверняка, есть похожие истории. И когда всем станет известно о смерти леди Хоук, многие будут скорбеть вместе с её сыном. А пока горе от смерти Леандры делят лишь они трое, да Орана, плачущая без остановки и в конце концов отправленная спать. На второй этаж, ранним утром, когда запасы спиртного иссякают, честь дотащить пьяное тело до кровати выпадает Фенрису. Хитрый писака уже вовсю похрапывает, разлёгшись ровно так, чтобы видеть лестницу. Чертыхнувшись, эльф взваливает на себя не стоящего на ногах мага и, шатаясь, медленно ведёт его наверх. На ступенях они едва не наворачиваются и не падают вниз, но Хоук вовремя успевает ухватиться за перилла. Так и поднимаются дальше, пьяно покачиваясь из стороны в сторону. Горячее хмельное дыхание обжигает щёку, а жар чужого тела так приятен, что хочется обернуться вокруг нерушимым доспехом, стать верным мечом в мозолистых, загрубевших руках. И потому, когда в спальной хриплый, надтреснутый голос просит его остаться, Фенрис садится на постель, собираясь верно нести стражу до того часа, пока очухавшийся Хоук не выгонит прочь. Но вместо этого его сгребают в объятия и тянут на себя, к себе. В ранних сумерках не видно выражения лица, но слышно, как колотится чужое сердце. Маг кладёт поверх груди эльфа ладонь, касаясь почти благоговейно. И Фенрис благодарит всех богов разом за то, что хватило ума стащить доспех. У них вряд ли будет что-то, кроме этого, кроме одной потери, разделённой на троих, и ночёвки в одной кровати – эльф отлично понимает. И всё же собирается взять всё, что ему будет предложено. – Не умирай, договорились? – сорванным голосом (в конце, перед тем как ненадолго уснуть, под поглаживания Варрика по спине, Гаррет натурально выл в голос, и Фенрис не слышал звука более жуткого) просит, умоляет маг. – Я не могу потерять ещё кого-то… Губы не слушаются, горло конвульсивно сжимается, но бывший раб обещает: – Я не умру. Спи, Хоук. Будет тяжёлый день. Тёмная голова со всклоченными волосами кивает, и мужчина, кажется, моментально вырубается, наваливаясь всем немалым весом на охнувшего эльфа. Вскоре к хозяину и только-только задремавшему Фенрису в кровать пробирается мабари. Обогреваемый с двух сторон Хоук не видит плохих снов. Только Лотеринг, живые отец и Бетани, молодая улыбающаяся мать и Карвер, ещё не поставивший себе цель стать хоть в чём-то лучше брата. Поздним утром возвращаться в реальность под стук в дверь вкупе с каким-то извиняющимся бредом было тяжело, но Гаррет справляется. Пожелание проваливать, сдобренное крепким выражением, пыл Андерса остужает на раз. Хоук является спецом по вторым-третьим-итакдалее шансам, но у всего есть свой предел. Блядский маг был нужен ему вчера, когда внутри всё замёрзло так, что тронь – разлетится мелкими осколками. Гаррету не сдалось чужое утешение, но кто-то рядом был необходим. Страшно оставаться одному в опустевшем доме. Но он и не был один. Маг хмуро кивает проснувшемуся от шума Фенрису и без смущение выпутывается из крепких объятий. Поднявшись, свистом подзывает пса и двигается к двери. Задерживается у самого порога, чтобы бросить в пустоту за спиной: – Ты обещал. Держи слово. Хоук – совсем не дурак. У него есть глаза, чтобы увидеть столь сильную симпатию. И мозги, чтобы понять – его нынешние отношения с отступником не приведут ни к чему хорошему. Бесполезно вытаскивать человека из петли, когда тот сам упорно суёт в неё голову. А ещё ему остопиздело во всём полагаться лишь на себя. «Когда-то же надо начинать доверять другим, верно, мама?» Потому глаза Фенриса округляются ещё больше, когда в воздухе повисает предложение присоединиться к Гаррету за завтраком, на которое ожидаемо отвечают положительно. В столовой, с резными стульями со столом и обилием еды на нём, нет обычной суеты, когда за трапезой собирается много народу, но и гнетущего молчания тоже нет. Даже не стараясь прислушиваться к ругани эльфа и отступника, Хоук старательно ест не любимую прежде кашу. Если не сдохнет в очередной заварушке, то постарается прожить остаток жизни так, чтобы родители и Бет могли им гордиться.