Материя

Он мог в любой момент уйти. Несмотря на симметричное строение камеры, ни на охранников или военных, ни на другие объекты. Ученые это знали. А потом выдвинули одну из тех версий, которою внушал себе Старик все время. Он здесь только ради того, что ему интересно. С начала так и было. Наблюдать за глупыми самонадеянными придурками довольно интересно. И было интересно наблюдать, как пытаются они выбраться из его измерения. Едва не падая и воя от боли в страшных ранах. Они плелись вперёд, не понимая, куда идут, но, тем не менее, они надеялись на то, что сохранят свою жалкую жизнь. Возвращаясь к теме, его держало здесь что-то более значимое, чем одинаковые жертвы и возможность их утаскивать в свое измерение. Нет.. нечто.. то, чего образец не мог понять. Нечто едва уловимое, которое сразу замечено и не было. — Мне приходиться ждать не менее трёх часов, мой любезный гость, прежде чем продолжить проводить эксперименты во благо науки и лечения, ведь, по каким-то неизвестным мне причинам, я не могу достать необходимое оборудование и журнал для проведения этих действий. С хмыком прерывает касание. Ладонь тянется к Чумному доктору, но постоянно слушать возмущения и претензии не очень, чтобы хочется. Стоит честно признать: Старик плевал на это и отстраняется больше из-за самих просьб и непонятному влиянию. 106 мог предположить, что все это из-за свойств объекта перед ним, однако из этого ничего за ним не замечено. — Гордая и глупая птица. — сорок девятый слышит громкий басистый смех. — Они не поймут того, что ты им так отчаянно пытаешься доказать. И чувствует откровенное раздражение, ведь это все происходило из раза в раз: всегда, когда он мог свободно проводить исследования, приходил... Этот образец и всегда все затормаживал, если не портил, а тому было и вовсе в радость. Не то, чтобы нарушения условий содержания нарушались так часто, однако терпения у доктора не хватило. При любом шансе на получение успешного результата.. да и в принципе любого результата, 049 выбегал из камеры, даже сам не представляя, как ему это удавалось. Но и здесь его ждала неудача, Старик его словно преследовал. — Прошу вас, — он готов шипеть и ругаться, но сдерживает себя, — выбирать выражения. — Разницы нет. Лекарь отвлекается от записей: содержимое он давно знает наизусть, а изменить без оборудования и опытов не сможет. Так что он поднимает свою голову и смотрит прямо на Старика, молчаливо выжидая того, чего же хотел пришедший изначально, но тот молчит. Постоянная улыбка, больше являющаяся оскалом, становится шире. Если бы он сам знал, зачем каждый раз портит сорок девятому и настрой, и день, то уже самостоятельно со всем бы разобрался, но Старик возвращается раз за разом, вновь и вновь, а все еще понять не может, чем его привлек зацикленный на своем поветрии доктор. Интересный малый. Ему несколько сотен, но на то 106-й и Старик, верно? Уже сам не знает, чего хочет, поддаваясь неясным ощущениям, разобрать которые не в силах. — Эй, — неожиданно для себя окликает доктора, — что думаешь о разложении в лечении, птичка? Птичка явно хочет ответить нечто не лестное, но взгляд становится задумчивым, а затем по-живому заинтересованный. Заинтригованный доктор игнорирует нахальство гостя, становится куда менее мрачным. Должно быть, сделал вывод, что Старик все же хочет помочь ему и всем заражённым. Становится так славно.