Хранитель равновесия

      До Казрума оставался еще день пути, но Туран извелся сам и всех вокруг замучил рассказами о своей невесте. Халиду казалось уже, что при встрече он узнает эту девушку, как родную. Глаза - чернослив, груди будто кувшины, полные молока, губы изгибом похожи на хазремский лук, а бедра, когда она идет по улице, выписывают петли, что ловят мужские сердца, словно аркан – конскую шею... А как она шьет золотом и шелком! Как печет медовые лепешки! Как почтительна к старшим! Конечно, все, что видит влюбленный в своей возлюбленной, разумный человек делит пополам, а то и вчетверо, но даже так по восторженным рассказам Турана получалось, что девица хороша собой, благонравна и трудолюбива, а чего еще желать мужчине от будущей жены? Разве только того, чтобы будущая жена поскорее превратилась в настоящую.       - Ай, Туран, хватит скулить, будто шакал, - не выдержал, наконец, кто-то из охранников. – Если она тебя дождется – хорошо, благодари богов! А если не дождется – это еще лучше! Узнаешь ее неверный характер, и свадьбы тогда не нужно.       Его поддержали сразу несколько голосов, соглашаясь, что лучше пусть изменит невеста, чем законная жена, которой придется большую часть жизни ждать мужа-караванщика, одной воспитывать детей и следить за домом.       - Ничего вы не понимаете, - уныло отозвался Туран. – Она меня любит, как рисовое поле – воду! А вот отец ее… Конечно, к ним такие женихи сватов засылали! Куда бы мне против них, если бы моя горлинка в ноги отцу не кинулась! Это она его умолила, чтобы дал мне целый год сроку. А я обещал, что через год приеду с калымом в сотню золотых динаров. Сам себе не верил, что такие деньжищи соберу! Да повезло два месяца назад – снял с одного разбойника перстень с рубином и саблю старой работы, в Харузе за них семьдесят золотых дали… А еще господин ир-Салах, пошли ему боги здоровья да удачи, платил на совесть, вот я и собрал выкуп. Но вдруг не успею?! Вдруг отец мою горлинку чернокосую за другого уже отдал?! Мне же без нее хоть в петлю! – добавил он плачущим голосом и торопливо мазнул огромной ручищей по глазам.       Охранники сочувственно притихли – простодушного и доброго Турана в караване любили, и если шутили над ним, то не зло, а по-отечески. Тут же любому понятно, что дело серьезное!       - Я потому и отпросился у господина ир-Салаха, что год послезавтра истекает, - вздохнул, помолчав, Туран. – Никак не успею с караваном до конца пройти и к сроку вернуться. Да только вдруг ее отец решит, что последний день и ждать не стоит? Купеческое слово дороже денег, только и его наизнанку вывернуть можно, если очень хочется!       - А ведь ты, пожалуй, прав, Туран, - задумчиво согласился халисунец Анвар. – Если уж отец твоей ненаглядной тебе такой строгий срок назначил, может, и есть у него мысли на этот счет. Последний день, его ведь по-разному посчитать можно! То ли до рассвета, то ли до заката… Скажет, что опоздал ты чуток, – и доказывай потом, что не так сговаривались. Тебе бы домой пораньше вернуться, хоть на день, а пораньше!       И он выразительно взглянул на небо, где только занимался поздний осенний рассвет.       - Можно и пораньше, - снова помолчав, неуверенно отозвался Туран, тоже поглядев на небо. – Мы к вечеру как раз до развилки доберемся, оттуда старая пастушеская дорога на Казрум поворачивает. Если всю ночь по ней торопиться, к утру в город попадешь. Как раз на день раньше! Да только я думал с караваном вместе приехать… Господин ир-Салах мне еще за неделю вперед заплатить обещал! И Кайши моя увидела бы, что я честной работой калым за нее выслужил, не разбоем каким! И отец ее тоже…       - Ну, это тебе решать, - усмехнулся Анвар, искоса поглядев на парня. – Может, тебе твоя невеста не очень-то и дорога? Улетит горлинка твоя в чужой дом по отцовской воле, так и не беда, новую себе найдешь. С таким-то калымом!       - Нет уж! – выдохнул Тарун и даже передернулся от страха. – Прав ты, Анвар, спасибо за мудрые речи! Сейчас же к Соколу Мехши поеду и попрошу меня вечером отпустить! Лучше недельное жалованье потерять, чем горлинку мою! А если ее отец не поверит, что деньги честные, так вы же сразу за мной приедете, верно? Всего-то через день!       - Так и будет, - кивнул Анвар и посмотрел на Халида, который молча ехал рядом, глядя перед собой на растянувшуюся по пыльной дороге змею каравана. – А ты что скажешь, пустынник?       - Скажу, что сотня золотых – достойный выкуп, - негромко ответил Халид. – У нас в Песках за такие деньги можно взять в жены красивую девственницу. И если тебе, Туран, по сердцу эта девушка, значит, она того стоит. Но ехать с такими деньгами по ночной тропе в одиночку…       Он ждал, что Анвар пренебрежительно рассмеется и заявит, что места здесь тихие, безопасные. Что никакой дурной разбойник не станет ждать путников на старой дороге, которой ходят разве что пастухи да охотники. Что Туран – крепкий отважный парень… Да мало ли что можно сказать, чтобы укрепить нетерпеливого жениха в желании поскорее увидеть невесту?       Но Анвар, к его удивлению, подумал и согласился:       - Эй, Туран, а ведь достойный сын пустыни дело говорит. Одному ехать опасно. Может, попутчика у Мехши попросишь?       - Что я, дитя малое, до дома меня провожать? – насупился Туран и обиженно посмотрел на Халида. – Или девица? Да я окрестности Хазрума знаю лучше, чем свою седельную сумку! А лихих людей у нас сроду не водилось. Ни разбойников, ни зверья, ни нечисти какой!       Халид, опять прикрытый платком до самых глаз, прикусил под ним губу от досады. Хороший ход – уколоть гордость дурного юнца! Теперь уж он точно откажется ехать с кем-то вдвоем… Зато Анвар всегда сможет напомнить, как предлагал это! Наверняка его слышали те, кто едет впереди или позади.       - Ну, как знаешь, - вздохнул Анвар, а Халид в этот раз промолчал.       Что толку тратить слова на того, кто не станет их слушать? Если даже отвести Турана в сторону и поговорить по душам… Наивный парень может кинуться к Мехши, а тогда уж точно все пропало. Слово чужака против слова Анвара, который давно ездит с ир-Салахом. Легко угадать, чья клятва окажется весомей. Нет, зря он вообще открывал рот, чтобы предупредить Турана. Пусть все идет своим чередом. И если Атейне, Госпожа Справедливости, будет милостива, сегодня эта давняя история наконец-то завершится.

* * *

      …Отец и матушка смотрели на нее и ласково улыбались. Отец поманил ее, а матушка погладила по голове Арчила, которого держала за руку, и братишка тоже заулыбался щербатым детским ртом. Наргис рванулась к ним, но вдруг между нею и родителями разлилась река, становясь все шире, а улыбки родных стали грустными. Но она все так же видела их и, подобрав юбку, прыгнула в воду, которая помутнела и забурлила. Не обращая на это внимания, Наргис шагнула вперед, нащупывая ногой скользкое дно… Кто-то ухватил ее за плечи, потащил назад из реки, она оглянулась и увидела, что это Надир.       Почему он мешает ей пойти к родителям и Арчилу?! Что за непочтение?! Ведь отец ее зовет, как можно ослушаться его воли?!       Она пыталась вырваться, крикнуть брату что-то возмущенное, но шум реки уносил слабый голос, а Надир все-таки вытащил ее на прибрежный песок и крепко держал в объятиях, как бы Наргис ни брыкалась. И тогда она заплакала. Горько зарыдала в голос, не в силах объяснить, что ей плохо. Что она только хочет, чтобы все стало как раньше! А фигуры матери с отцом отдалялись, вот уже не видно стало лиц, и малыш Арчил скрылся за бурными водами. Наргис все плакала и плакала, ненавидя и себя, и Надира, и эту проклятую реку, что разлучила их семью…       - Госпожа, проснитесь… Ради Света, пробудитесь, ненаглядная наша… Ай, нехорошо так плакать, красоту несравненную испортите… - бубнил незнакомый женский голос, и Наргис глубоко вздохнула, вырываясь из тяжелого горького сна.       Открыла глаза и попыталась вспомнить, где она и как сюда попала. Комната - красивая, богато обставленная спальня. Такая же незнакомая, как женщина в темных вдовьих одеждах, сидящая возле ее кровати.       - Кто ты? – прошептала Наргис, еле шевеля губами.       - Шадият меня зовут, светлейшая госпожа! – всплеснула женщина руками и заторопилась. – Вот, попейте водички! Простите вашу покорную служанку, ни за что вас будить не стала бы! Да только так вы во сне плакали – аж сердце разрывалось. Ну, теперь-то ваши беды кончились! Господин вас от любой напасти защитит и укроет, никакая беда к его дому не подберется…       - Господин? - повторила Наргис и вспомнила.       Фарфоровая чашка с водой выскользнула из пальцев и упала на постель. Шадият, тихонько охнув, принялась убирать ее и менять намокшее покрывало, а Наргис окончательно очнулась и рывком села на кровати. Одежда! Платье исчезло, вместо него и привычного белья на ней оказалась длинная белая рубашка.       - Кто меня раздевал?! – крикнула Наргис и закашлялась – охрипший голос еще не слушался.       - Так я и раздевала, госпожа! – заверила ее Шадият. – Я и еще две служанки, нас господин к вам приставил… Не извольте беспокоиться, светлейшая, никто вашу невинность ни взглядом, ни прикосновением не опорочил! Господин вас только принес да на кровать положил, а потом велел заботиться, как о шахине, и ушел! Мы вас переодели, уложили, ночь возле вас просидели, вот только сейчас я одна осталась, а они пошли умывание готовить. Наргис глубоко вздохнула и обняла себя руками за плечи. Он ее не тронул. Хвала Свету и Великой Матери, Джареддин все-таки не остался с ней на ночь и не…       На глаза навернулись слезы, но тут же высохли от гнева, который разгорался все сильнее. Он ее обманул! Увел из дома, словно глупенькую девочку-служанку, затащил в храм! Он чужим именем назвался! Этот брак незаконен! И она потребует его расторжения! Вот прямо сейчас оденется и… Голос благоразумия тихо шепнул, что служанки без позволения господина ее даже из покоев не выпустят, а требовать что-то от Джареддина… И чем больше времени она проведет в его доме, тем труднее будет вернуться в свой собственный. По закону девушка считается опозоренной, если провела в доме мужчины ночь без свидетелей ее невинности. Пока что этого не случилось, всю ночь у ее постели просидели служанки. Тоже непонятно, кстати. Зачем Джареддин оставил ей такую возможность оправдаться? Но если она проведет здесь три дня и три ночи, тот же закон признает их любовниками! Даже если она останется девицей! Любовниками, а не мужем и женой, потому что брак…       Наргис похолодела, поняв, какую ловушку ей уготовил проклятый чародей. Если она потребует признать брачные клятвы фальшивыми, то станет падшей женщиной в глазах людей. Ведь она, не венчанная с Джареддином ир-Джантари, жила в его доме! У нее всего два дня, чтобы сбежать!       - Мне нужно умыться, - выдавила она. – И одеться. Где мое платье?       - Так оно помялось, госпожа… - робко сказала Шадият. – Разве можно два дня подряд одно и то же носить? Да еще новобрачной! Мы вам сейчас другое подадим, еще краше!       Наргис хотела рявкнуть, что никакая она не новобрачная, и… осеклась. А кто тогда?! Распутная девка, сбежавшая с Джареддином из родного дома?! Даже служанки станут ее втихомолку презирать, хоть и побоятся показать это.       «Я должна вырваться отсюда любой ценой, - колотилось у нее в мыслях. – Сбегу сегодня или завтра, все еще можно будет исправить. Только бы ир-Джантари и вправду не затеял еще одну свадьбу, уже настоящую! Хотя… может, это и станет выходом?! Если я при гостях и свидетелях откажу ему прямо у алтаря… И потребую шахского суда… Какой позор! Позор на весь род ир-Даудов! Но ему придется меня вернуть…»       И тут же память подсунула угрозы придворного чародея у нее в спальне. Надир! Если это Джареддин убил шесть благороднейших юношей и мужчин Харузы, кто ему помешает убить еще одного?! Да и дядю не защитят все его солдаты… Что же делать, что?!       Дверь отворилась, и Наргис вздрогнула, но это оказались всего лишь служанки, две женщины, немолодые и с приятными почтительными манерами, которые низко поклонились и тут же захлопотали вокруг нее. Они принесли с собой все, что нужно для умывания: кумганы, таз, полотенца из мягчайшего хлопка и шерсти… Откуда-то появилась белоснежная чистая рубашка и прочее белье, а последним на кровати раскинулось платье золотисто-зеленого шелка, расшитое драгоценным янтарем. Вздохнув, Наргис позволила умыть себя и освежить тело, одеть, заплести волосы.       - Ах, какие серьги! – восхитилась одна из служанок. – Светлейшей госпоже они так к лицу! Но господин подарит вам украшения еще лучше! К алому свадебному платью пойдут рубины, оправленные в золото, в них госпожа затмит красотой солнце и луну…       - Непотребным девкам к лицу не рубины, а рубище! – раздался змеиный шип от двери. – Что, думаешь, накинула аркан еще на одного?!       - Го-госпожа… - пролепетала Шадият, бледнея, и остальные служанки замерли в ужасе. – Зачем вы здесь…       Наргис обернулась и встала, уже зная, кого увидит.       Светлейшая Лейлин ир-Джантари, любимая сестра государя шаха!       - Пошли вон! – бросила Лейлин, стоя в дверях и пристально разглядывая Наргис. – Быстро!       Служанки замялись, переводя взгляд с матери Джареддина на новую госпожу и явно не зная, кого слушаться, а потом Шадият плачущим голосом отозвалась:       - Простите, госпожа Лейлин, не смеем. Светлейший господин велел госпожу Наргис ни на минуту не покидать. Не извольте гневаться!       Лейлин нахмурилась и шагнула в комнату. Подол широкого черного платья заколыхался вокруг ее ног, на миг обрисовав их… Наргис вздрогнула от брезгливого ужаса! Тощие ноги и руки когда-то цветущей женщины, обтянутые черной тканью, напоминали паучьи лапы. Лицо пожелтело и заострилось, волосы поредели… Только глаза все еще были хороши, синие, как у сыновей, но лихорадочно горящие, полные безумной ненависти.       - Госпожа! - пискнула Шадият и встала между Лейлин и Наргис, дрожа от ужаса.       - Ненавижу… - снова прошипела Лейлин поверх плеча служанки. – Грязная девка! Пришла лишить меня второго сына?!       - Ну так держите его от меня подальше! – не выдержала Наргис. – Да я бы сама отсюда с радостью ушла, только отпустите!       Она даже задохнулась от внезапной надежды. Может, удастся уговорить Лейлин?! Пусть эта безумная ее хоть метлой выгонит, лишь бы уйти! Если только Джареддина нет дома… И тут же ее надежды рассыпались в прах.       - Матушка?       Чародей, одетый в черно-золотой придворный наряд, упругим быстрым шагом вошел в спальню. Бросил служанкам: «Вон!» - и они тут же выскользнули из комнаты. Ласково обнял мать за плечи, и Лейлин словно обмякла, приникла к плечу сына, прошептав горько, как обиженная девочка:       - Джари, сыночек, пусть она уйдет. Она плохая, плохая! Не любит моего мальчика…       - Тише, матушка, тише… - успокоил ее Джареддин. – Не надо обижать мою жену. Вам лучше отдохнуть, дорогая матушка…       Не переставая мягко уговаривать женщину, он подвел ее к выходу, что-то кому-то сказал, и Лейлин увели, только по коридору послышались быстрые шаги нескольких ног. А Джареддин вернулся в спальню к молчащей, сжавшейся в комок на постели Наргис и негромко сказал:       - Прости, любовь моя. Матушка очень больна. Но больше она тебя не потревожит, я прослежу за этим.       - Отпусти меня домой! – выпалила Наргис, вскочив с кровати. – Ты не можешь меня принудить!       - Принудить? – Джареддин посмотрел на нее так удивленно, словно не понимал, о чем она говорит. – К чему, любовь моя?       А у нее снова предательски екнуло сердце – как же он был похож на Аледдина! Те же черты, глаза… Только голос ниже, чем ей помнилось, и неуловимо другой… Тоже бархатный, но бархат этот не светлый, а густо-черный. «Он и Аледдин – как ночь и день, - беспомощно подумала Наргис. – Один и тот же мир, что раскинулся под небесами, но стоит солнцу зайти – и все кажется иным!»        - Ты меня обманул, - сказала она и отошла к окну, чтобы оказаться хоть немного подальше. – Я не тебе вчера давала клятву.       - Но дала ее все-таки мне, - возразил Джареддин, не пытаясь подойти. – Ты моя жена, изумруд мой. И этого не изменить. Позволь мне быть хорошим любящим мужем – и ты никогда об этом не пожалеешь.       - Нет! – отчаянно выдохнула Наргис. – Я… не люблю тебя!       - Полюбишь, - очень просто отозвался Джареддин, слегка пожав плечами. – Много ли девушек выходит замуж по любви? Не все из них даже будущего мужа видели. Настоящая любовь рождается после свадьбы, желанная моя.       - Из обмана любовь не рождается, - твердо проговорила Наргис. – Говори что угодно, мы оба знаем, что ты меня обманул!       - Я обманул твой разум всего однажды, - усмехнулся Джареддин. – А ты, счастье мое, страдаешь по человеку, который годами обманывает твое сердце. Почему Аледдин ни разу не приехал к тебе? Почему не женился и не увез в Тариссу?       - Потому что он благородный человек! – отчаянно выпалила Наргис. – Он не захотел, чтобы я связала жизнь с больным!       - Великое благородство! – насмешливо согласился чародей. – Годами писать письма, тревожить твое сердце, давать ложную надежду. Держать тебя на невидимой привязи, не позволяя даже задуматься о новой любви! Нет, изумруд мой, любящие так себя не ведут! Если бы он действительно тебя любил, он бы разорвал эти узы и отпустил тебя. А он держится за твою любовь, как сорвавшийся в пропасть – за чужую руку. Только вытащить его ты не в силах, зато сама медленно соскальзываешь следом…       - Прекрати… - прошептала Наргис, опять обнимая себя за плечи и словно пытаясь отгородиться от этих безжалостных слов. – Это не так… Я сама… люблю его…       - Конечно, любишь, - кивнул Джареддин. – Разве у тебя есть выбор? Никто не дал его тебе. Наргис, изумруд мой… - Его голос стал еще ниже, мягче и вкрадчивее, он лился, как растопленный горячий мед. – А хорошо ли ты знаешь, кого именно любишь? Я говорил с тобой словами из его писем – и разве ты увидела разницу? О, эти сладкие слова, на которые мой братец такой мастер! Только их он и умеет рассыпать, ведь слова ничего не стоят! Если хочешь, их и у меня найдется достаточно.       - Они будут ложью… - всхлипнула Наргис. – Аледдин… Он любит меня! Мы не можем быть вместе, но…       - Это ты не можешь, - усмехнулся Джареддин, мгновенно отбросив ласковую вкрадчивость. – А он – не хочет. Он мог бы провести с тобой остаток жизни, сделать тебя счастливой хотя бы на эти несколько лет. Но боится! Мой братец – трус, который прикрывается своим благородством. Он прячется за ним от любви и ненависти, от любой сильной страсти, которая может убить его. Наргис! Разве такого мужчины ты достойна?       Миг! И он оказался рядом. Наргис вскрикнула, отшатнувшись, но тут же оказалась в кольце крепких мужских рук, которые обняли ее, не прижимая, но и не позволяя отстраниться.       - Люблю тебя, - прошептал ей Джареддин в ухо, опалив горячим дыханием. – И сделаю счастливой, вот увидишь. Если бы ты знала, изумруд мой, как мерзко мне было примерять его личину! Он говорит, что ты – его звезды и ветер. А задумался ли он, каково тебе жить годами без права и надежды на счастье, храня верность живому мертвецу? О, Наргис! Тот, кто любит звезды и ветер, не видит за ними тебя! Твоих слез, твоих желаний, твоих надежд… Прости мне обман, любовь моя! Поверь, если бы ты не боялась… если бы не придумала, что ненавидишь меня, даже не зная… Если бы позволила себе хоть раз посмотреть на меня и увидеть не брата Аледдина, а меня самого… Зачем бы мне тогда понадобилось тебя обманывать?       Стиснув зубы, она замерла, не пытаясь вырваться, но невольно дыша его благовониями. Пряный аромат сандала и нарда, а под ним горячий запах чистой мужской кожи, сильного тела…       - Разреши себе полюбить, Наргис, – сказал он так тихо, что она едва услышала, зато его дыхание снова согрело ее кожу. – Забудем, что все началось с обмана. О, поверь, я умею просить прощения! И для меня ты всегда будешь не холодными звездами и ветром, а живой женщиной, моей женой и матерью моих детей, моей любовью, которую я никому не позволю отнять или обидеть…       - Не хочу… - всхлипнула Наргис, пытаясь отшатнуться. – Не хочу, слышишь?! Если… если заставишь, я… покончу с собой! А если… убьешь Надира… или дядю… Тогда – тем более! Все равно ты меня не получишь! Ни уговорами, ни силой!       - Силой? – переспросил Джареддин и вдруг сам отстранился, выпустив ее. – Сердце мое, никогда ни одну женщину я не брал силой и не принуждал ни к чему. Как же я могу так поступить с тобой? Ты ведь будешь рядом со мной всю жизнь, желанная моя. Родишь мне детей, научишь их любить и почитать отца. Разве может семейное счастье вырасти из унижения и боли? Нет, Наргис, ты придешь ко мне сама. Взойдешь на ложе законной женой, а не наложницей, чтобы наши дети были зачаты в любви и согласии. – Он посмотрел ей в глаза и тихо продолжил: - Поверь мне, дома тебя ждет лишь осуждение родных и одинокая холодная старость. Я никому не позволю притронуться к тебе, ни одному мужчине на свете, и если ты не будешь моей, то не станешь ничьей. Решай сама, дочь ир-Даудов. Позволишь мне заслужить твою любовь – и я брошу к твоим ногам весь мир.       - А если… я скажу «нет»? – проговорила Наргис дрожащими губами.       - Такого слова я не знаю, - улыбнулся Джареддин.       Он пошел к выходу из спальни, но возле самой двери обернулся, тяжело вздохнул и добавил:       - А ведь я пришел к тебе сегодня с подарком. О, не торопись отказываться, любовь моя! Этот подарок ты точно примешь. Глупый мальчик, который служит у тебя джандаром… Ты дорожишь его жизнью?       - Маруди?! Ты… Что ты с ним сделал?!       - Ничего! – отозвался Джареддин с легким удивлением и даже обидой. – Признаю, моим людям пришлось не очень хорошо поступить с этим юношей, чтобы я смог явиться в твой сад. О, ничего ужасного, просто немного сонного зелья в вине, чтобы забрать у него ключи… Я собирался достойно возместить ему обиду! А этот неблагодарный выследил нас и явился в мой дом.       - Ты… ты убил его?..       Наргис стиснула пальцами ворот платья, который начал ее душить.       - Убил? Ну что ты… Не считай меня чудовищем, любовь моя! Преданность заслуживает не смерти, а награды. Посидит немного под стражей, придет в себя, одумается… Видишь, как я боюсь тебя огорчить? – Джареддин улыбнулся, и Наргис от этой ласковой нежной улыбки затрясло, как в лихорадке. – Если хочешь, можешь оставить его при себе. Я даже прощу и забуду, что он угрожал мне, если…       - Если? – переспросила Наргис безнадежно.       - Если ты просто скажешь мне «спасибо», когда он к тебе вернется, - продолжал улыбаться Джареддин. – Доброго дня, любовь моя. Отдохни хорошенько, вечером тебе принесут платья и украшения. Выбери, что ты хочешь надеть на свадьбу. А если ничто не понравится, завтра к тебе придут швеи и ювелиры.       - Когда?.. – спросила Наргис, чувствуя себя птицей, которая бьется о прутья клетки, не в силах ни открыть ее, ни даже поцарапать.       - Когда наша свадьба? – Его улыбка перешла в понимающую усмешку. – Как только ее достойно подготовят. Никогда не понимал тех, у кого свадьба – самый счастливый день в жизни. Она должна быть только первым из череды счастливых дней – и никак иначе.       Он вышел, а Наргис бессильно опустилась на кровать, понимая, что вот теперь окончательно пропала. Если она сбежит… Страшно подумать, что тогда будет с Маруди!