Хранитель равновесия

      — Зеленый дракон взмывает к солнцу, оставляя красного далеко позади, а белый все медлит, присматриваясь. Он опасается сделать неверный шаг, но тот, кто упустит нужный миг, может потерять вечность…       Древняя старуха, закутанная во множество линялых серых покрывал, подняла седую голову, и Наргис, хотя помнила эти удивительные серебристые глаза, снова вздрогнула от изумления. А может, от страха, потому что тени от единственной лампы заметались по стенам, словно живые, отзываясь голосу чинки.       — О чем вы говорите, госпожа Минри? — настороженно спросила Наргис. — Что за драконы?       — Ах, дитя, я всегда говорю об одном и том же. — Чинка пренебрежительно махнула рукой, похожей на высохшую птичью лапку. — О совершенно незначительном пустяке, которому люди уделяют незаслуженно много внимания. О будущем, дитя мое, о будущем.       — Разве будущее — это пустяк?       Наргис глянула на полированную доску, что лежала перед Минри. Там в кажущемся беспорядке рассыпались желтые от времени костяные фишки, расписанные тонкой нежной вязью. В теплом свете лампады они казались нежно-золотистыми, Наргис мельком разглядела очертания птиц и трав, яркие цветы, какие-то знаки…       — Разумеется, пустяк, — улыбнулась морщинистая, как сушеный абрикос, чинка. — Сама посуди, дочь ир-Даудов, разве может быть важным то, с чем ты никогда не встретишься? Ведь когда будущее наступит, тебя нынешней не окажется на свете. Человеческая душа меняется каждый миг, и это будет уже совсем другая Наргис ир-Дауд, не та, что сейчас стоит передо мной. А ты прежняя навсегда останешься в прошлом.       Наргис поежилась. Раньше ей подобное и в голову не приходило, но теперь слова гадалки показались опасно верными и от этого еще более жуткими. Неужели это правда, и ее душа каждое мгновение умирает, чтобы в следующий миг на ее месте появилась новая, вроде бы та же самая и все-таки неуловимо другая?       — Но ведь для этой новой души будущее окажется настоящим? — упрямо спросила она. — А настоящее — это очень важно!       — Настоящего не существует, — покачала головой чинка, глядя с какой-то болезненной жалостью, от которой Наргис опять передернулась и пожалела, что не может закутаться в шаль — утро выдалось очень уж холодным даже для глубокой осени. — Любой миг, что ты назовешь настоящим, только что был будущим — и вот он уже прошлое. Лепесток, что сорвался с дерева, но еще не долетел до земли — вот что такое настоящее. Много ли ты успеешь сделать и понять, пока он кружится в воздухе? Скажи: «Мгновение, постой!» — а оно уже прошло.       — Получается, что у человека нет ни будущего, ни настоящего? — растерялась Наргис, честно пытаясь разобраться. — Только прошлое?       — Прошлое? Нет, дитя, откуда? Разве не помнишь, с чего мы начали? — рассмеялась чинка сухим шелестящим смехом. — В прошлом осталась другая ты! Не та, которая сейчас стоит передо мной. Ты — не она! Значит, прошлого у тебя тоже нет…       — Как это понимать? Нет прошлого, настоящего, будущего… — Наргис потрясла головой, пытаясь осознать подобное безумие. — Что, времени вообще нет?!       — Какая умная девочка! — восхитилась Минри, глядя на нее с умилением, словно тетушка Шевари. — Смешно, правда? Если нет ни будущего, ни настоящего, ни прошлого, о чем тогда беспокоятся люди?       — Не понимаю… — отозвалась Наргис. — Этого не может быть! Вроде бы по отдельности все верно, а вместе глупость какая-то. Так просто не бывает!       Против воли она услышала в собственном голосе испуганные нотки и разозлилась на себя за это. А потом еще сильнее разозлилась на Минри. Что за дурацкие загадки? Пусть о подобном размышляют жрецы и звездочеты! Белобородые старцы в шитых золотом халатах, сидящие в храмах и башнях среди книг, магических артефактов и сложных приборов. У них за спиной нет погони, так отчего бы не пуститься в бесконечные рассуждения о том, сколько невидимых джиннов может поместиться на острие иглы? Или вот — о сущности времени и вечности! Прекрасная тема для ученого диспута! Надира было бы не оторвать!       Воспоминание о брате кольнуло тревожной болью, Наргис решительно глянула на чинку, которая рассеянно перебирала фишки.       — Госпожа Минри, мне нужна помощь!       — Посмотри сюда, девочка. — Тонкий сухой палец с кривым острым ногтем указал на доску. — Такое сочетание возникает столь редко, что правильнее было бы сказать «никогда». Все три дракона встретились в окружении четырех ветров, а времена года распустились дивными цветами. Чудесная, истинно чудесная комбинация! Невозможная, как любые чудеса, которых люди ждут от богов, а не от себя.       — Хватит вам толковать о драконах! — гневно выпалила Наргис. — Я пришла за ответами на вопросы. Настоящие важные вопросы о настоящих людях! Чинские сказки оставьте для других, а мне продайте то, что я хочу знать! Вот…       И она решительно взялась за тяжелую серьгу с изумрудом, гоня мысль, что Минри не захотела взять отцовский подарок в прошлый раз, может и сегодня им не соблазниться. Правда, тогда Наргис и не предлагала ей драгоценности. Золото оттянуло ладонь двумя холодными каплями, а чинка лишь покачала головой, продолжая смотреть с обидной жалостью.       — Ты просишь ответов, но не хочешь их слышать, — тихо уронила она. — То знание, которое ты ищешь, корнями уходит в прошлое, ствол его тянется вверх в настоящем, а ветви уходят далеко в будущее, и никто не знает, какие плоды появятся на месте цветов, что распускаются прямо сейчас. Что ж, скажу иначе, на том языке, что доступен горячему сердцу и незрелому разуму. Сбегая из дома Джареддина ир-Джантари, думала ли ты, чем обернется твой поступок?       — Да! — выдохнула Наргис. — Конечно, думала! — И запоздало изумилась: — Так вы знаете об этом, госпожа? Откуда?!       И осеклась, вспомнив, с кем имеет дело. По узким губам чинки скользнула понимающая улыбка, такая же быстрая, как снова метнувшиеся по стенам тени.       — Мне рассказали они, — просто сообщила гадалка и опять тронула костяные фишки. — Вот алый дракон. Он полон жизни, но не той, что цветет и растет, а той, что готовится встретить противника. Это дракон крови и огня. Стремясь вверх, он полон мужества и священной ярости воина, который защищает свою землю и семью. Но падая вниз, он превращает отвагу в ненависть и жадно пытается захватить все, что может сгрести в когтистые лапы. Такова суть вселенной, дитя, в ней у всего есть темная и светлая сторона. Одним и тем же ножом можно обороняться и нападать, резать пищу и проливать кровь. Разве ты не знаешь, кто этот дракон, что распростер над тобой свои крылья?       Наргис упрямо качнула головой, но тут же прикусила губу в раздумьях. Минри говорит о Джареддине?! Это он полон жадности к чужому, он похитил возлюбленную своего брата, его храбрость полна зла… Но если дракон имеет двойственную природу, то… Аледдин?! Это его светлая душа уравновешивает тьму брата?       — О, ты поняла, — одобрительно кивнула Минри. — Это знак силы, мужской знак. У всякого дракона два крыла, и потому невежи, что смотрят на них лишь с одной стороны, уверены, что драконы — разные. Но темная сторона может в любое время обернуться светлой, как и наоборот. А вот, посмотри — зеленый.       Острый коготок указал на фишку, в узоре которой Наргис не увидела никаких признаков дракона — просто мешанина тонких и толстых зеленых линий.       — И это тоже жизнь, — вздохнула чинка. — Зерно, что падает в землю, родник, питающий сад и поле. То, что служит рождению и расцвету, но не способно защитить себя, как росток не может отклонить серп или огонь. Надо ли мне говорить, в чьем сердце свил гнездо этот дракон? Кто для мужчины вечная жертва и награда, добыча и возмездие?       — Не нужно, — зло отозвалась Наргис. — Я поняла. Жертва и добыча, говоришь?       — И возмездие — тоже, — напомнила Минри. — Потому что в истоке любой слабости кроется ее же величайшая сила. Воды родника способны стать исцелением и ядом, а зерно может породить и злаки, и плевелы. Только женщина решает, чем она станет для мужчины, на этом и стоит мир.       — А белый? — хмуро спросила Наргис. — Это кто?       — О, если ты сама не поняла, значит, еще не время, — рассмеялась чинка, на глазах молодея, только глаза так же стремительно выцвели и превратились в старушечьи, испортив юное прекрасное лицо. — Белый дракон — это непознанное. Не мужчина и не женщина, но равновесие, что не дает чашам весов ни взмыть в палящую высь, ни погрузиться в бездну. Тот, кто способен стать и фигурой, и игроком, и орудием, и рукой, что его направляет. Не дано ему лишь одного — того, что он жаждет изо всех сил, ибо таково его проклятье — не получать желаемого. Для других — сколько угодно, только не для себя.       — Я опять ничего не понимаю, — призналась Наргис, вдруг ощутив, как она измучена. Ноги подкашиваются, в горле царапает от сухости… — Я пришла за ответом на вопрос, кто такой Джареддин? И как мне от него скрыться?       — Это уже два вопроса, — усмехнулась дивная красавица, сбрасывая с плеч ветхую серую рухлядь, под которой оказались многослойные цветные шелка. — Какой из них для тебя важнее?       Наргис возмущенно вздохнула, покосившись на серьги, что так и держала в руке — на виду у Минри. Неужели такой платы не хватит на два вопроса?! Но если нужно выбрать…       — Как от него скрыться?       Это сейчас важнее. В конце концов, какая разница, как называется ядовитая змея, если она не может тебя укусить?       В этот раз чинка покачала головой с явным неодобрением, и Наргис поняла, что выбрала неверно. Впрочем, кто знает, вдруг их с Минри понятия о правильном и неправильном далеки друг от друга. Наверняка так и есть.       — Я бы сказала, что не нужно бежать от своей судьбы, — тихо уронила чинка, — но ты ждешь иного ответа. Что ж, если хочешь лишить дракона одного крыла, присмотрись к другому. Ищи ответы на свои вопросы в зеркале, спроси у отражения.       — Снова загадка?! Скажешь ты хоть что-нибудь прямо? — выкрикнула Наргис, и дверь за ее спиной распахнулась.       — Госпожа? Вы звали?!       Маруди, все это время стороживший в коридоре, ворвался с обнаженной саблей и оглядел комнату. Несколько мгновений Наргис исступленно жалела, что нельзя позвать людей, приказать им схватить чинку и всыпать ей пару дюжин розог. А потом снова задать вопросы — вдруг после порки ответы гадалки станут яснее?! Невозможно же разговаривать с ней по-доброму! Ни золото, ни учтивость не помогают! Вдруг язык силы и угроз она понимает лучше?       — Остынь, мальчик, — безмятежно посоветовала Минри, смешивая костяшки одним быстрым движением. — Я ответила твоей госпоже чистую правду, не моя вина, что глаза и уши ее пока что закрыты. Тот, кто слушает лишь разум, не прислушиваясь к сердцу, и тот, кто поступает наоборот — оба они глухие слепцы. Уходи, дочь ир-Даудов. Я не возьму твоего золота, но и тебе оно вряд ли поможет. Через час откроются ворота городской управы, и во все концы Харузы помчатся глашатаи. На всех площадях они объявят награду за Маруди ир-Бехназа, который украл из дома шахского чародея драгоценную рабыню, любимицу господина ир-Джантари. Тысячу золотых пообещает светлейший Джареддин за ее возвращение. И это в городе, где бедняк может жить на золотую монету целый год. Как думаешь, сколько жителей благодатной Харузы кинется ловить такую дорогую птичку, улетевшую из клетки?       — Все! — с ужасом выдохнул Маруди, и его темное лицо в полумраке комнаты стало серым. — От стражников и купцов до последнего нищего. Ворота перекроют, станут досматривать каждый воз, ни одного кувшина не пропустят… И даже Ночная Семья не останется в стороне, а от этих вовсе не укрыться! Госпожа, что нам делать?       Почему-то Наргис ни на миг не усомнилась в словах чинки. И даже усмехнулась про себя грустно и зло: просила чистой понятной правды — получай. Только попробуй теперь сообразить, что с ней делать. Они с Маруди в сердце Пестрого Двора, самого известного в столице сборища странных и подозрительных людей. Как только станет известно о награде, им даже не дадут отсюда выйти! Неужели Минри откажется от таких денег? Зачем она вообще их предупредила?..       — Ты можешь нам помочь? — обратилась она к гадалке, со стыдом стараясь забыть недавние раздраженные мысли. Могущественной дочери визиря они были вполне к лицу, а вот беглянке с погоней за спиной — не очень. — Хотя бы Маруди! За него столько не заплатят, Джареддину он нужен только для мести. Прошу, выведи его из города! Я напишу письмо брату и дяде, это моя единственная надежда.       — Госпожа! — возмутился за ее спиной Маруди и осекся.       Наверное, тоже подумал, что от всей Харузы им не ускользнуть. Верно подумал, Наргис теперь и сама понимала, какой смешной и жалкой была ее попытка убежать. За стены никак не выйти. Скрыться в самом городе? Изменить внешность, продать серьги и затаиться? Глупо даже думать об этом. За такую награду Ночная Семья перетряхнет весь город от дворцов до нищих харчевен, если раньше них это не успеют сделать добрые жители Харузы.       — Глупая-глупая девочка, — в который уже раз покачала головой Минри. — Ты снова думаешь лишь разумом. Спроси себя, чего хочет сердце? И вспомни, что я говорила. Все ответы у тебя уже есть, нужно только найти их в собственной душе.       — Я хочу сбежать! — звонким от гнева и злости голосом сказала Наргис. — Добраться… нет, не к дяде! Рядом с ним и Надиром Джареддин станет искать меня сразу. Я хочу увидеть Аледдина. Узнать, правда ли все то, что говорил его отвратительный брат! Если у Аледдина больше нет ко мне искреннего чувства, если осталась лишь привычка, скрепленная красивыми словами, что ж… Вымаливать у него ни любви, ни жалости я не стану. Справлюсь как-нибудь сама. Мне бы только сейчас выбраться из столицы! Вместе с Маруди, — добавила она тише, глядя на воина, который от стыда опустил голову, не зная, чем помочь госпоже.       Ох уж эти мужчины! Вот ведь далеко не худший из них! Верная душа, крепкие руки, но там, где нужно идти незнакомыми тропами, боится взять поводья собственной судьбы. Скажи ему Наргис кинуться в огонь — прыгнет без колебаний! Зато придумать, как вытащить их обоих из города, ставшего огромной западней, это не к нему.       — Сбежать из Харузы и отправиться в Тариссу к Аледдину ир-Джантари, — уточнила Минри нежным певучим голоском, и старые глаза на юном лице блеснули холодно и остро. — Что ж, я тебя услышала, дочь ир-Даудов. И это дело мне по силам. Там, где на чужой стороне играет мой старый враг, не стесняясь менять игральные кости на ходу, там и мне, пожалуй, не грех ответить тем же. Если желаешь, я выведу вас из города и отправлю в Тариссу неузнанными. Доберетесь вы туда или нет — увидим. Цветы будущего распускаются на древе жизни каждое мгновение, но не все они дадут плоды. А уж будут те горькими или сладкими, даже мне неведомо.

* * *

      Последний привал перед Иллаем пришлось делать наспех и задолго до вечера, почти сразу после полудня. Тяжелые зимние тучи преследовали путников от самой долины, всем своим видом напоминая, что предзимье — плохая пора для путешествий по Степи. Пусть даже от Нисталя до Иллая тянулась уже не Степь, а череда холмов, снежная буря в них окажется не менее страшной.       — Ну и что говорит твое нистальское чутье на погоду? — поинтересовался Раэн, с сомнением разглядывая неспешно, однако уверенно ползущие к Иллаю темно-сизые груды облаков.       — Пурга будет, — мрачно отозвался Фарис. — К вечеру и всю ночь. Надо добраться в Иллай.       — Надо, — согласился Раэн. — Но не успеем. Я могу отвести бурю в сторону, пройдет мимо нас. Только потом наверняка слягу на целый день, сил это требует немеряно. И если пурга затянется, а я останусь совсем без магии… Нехорошо получится. Да что там нехорошо — попросту смертельно. Он-то выживет, пожалуй, а вот Фариса вряд ли получится уберечь. Дорога не прощает неосторожности, и ее обочины всегда отмечены костями тех, кто считал себя самым умным и лихим. На миг Раэн задумался, не пройти ли в Иллай темными тропами изнанки мира? Но глянул на низкое иссиня-черное небо и оставил эту возможность на самый крайний случай. Иллай он знает не так хорошо, как Харузу, может промахнуться, потерять направление и заблудиться, а в бурю даже сотня шагов способна спасти или погубить.       — Придется ехать быстрее, — решительно сказал Фарис, опять оглянувшись на тучу. — Жаль, если загубим коней, но если мать пурги нас догонит, им тоже не выбраться.       И погладил по шее своего серого, который отозвался тревожным ржанием.       — Не успеем, — покачал головой Раэн. — Смотри, туча идет быстрее, как будто ей все демоны Бездны дуют в спину. Надо искать место для привала. Тепло я добуду, не замерзнем ни мы, ни лошади, лишь бы не завалило так, что выбраться не сможем.       — Тогда давай на вершину вон того холма, — махнул рукой Фарис, оглядевшись. — Там старый карагач растет, хоть немного от ветра прикроет.       В словах Раэна он не усомнился ни на мгновение. Если чародей сказал, что они не замерзнут, значит, так и будет. Сокровище, а не спутник! Кивнув, Раэн повернул своего вороного, который пошел на холм неохотно — тоже косился на близкую бурю, фыркал и тянул шею. Нистальские кони знают, что такое пурга в степи. Чтобы в нее выжить, нужен хороший караван с крепкими крытыми повозками, которые можно поставить кругом. Или шатры, где можно развести огонь, завесить изнутри стены одеялами и молиться всем богам, которых знаешь, чтобы крепления шатра выдержали, а топлива хватило, пока буря не кончится. Пережидать пургу с парой одеял на двоих — это даже не безумие, а просто нелепица. Если только ты не маг…       Старый карагач оказался еще крепким, Раэн придирчиво проверил это, прежде чем устраивать ночлег. А то мало радости получить по голове толстым корявым суком. Поводья лошадей крепко привязали к одной из нижних ветвей, и Раэн вдобавок накинул на жеребцов чары спокойствия. Потом велел Фарису выкопать яму для костра и собрать веток, сколько найдет, а сам достал нож и прочертил вокруг дерева круг шагов на десять в поперечнике. Внутри как раз поместились лошади и оба одеяла, которые он расстелил прямо на земле.       Нисталец на эти приготовления смотрел с великим сомнением, даже его доверия к Раэну не хватило, чтобы представить, как они будут ночевать под открытым небом во время пурги.       — Не тревожься, Фар, — улыбнулся ему Раэн. — Никто не знает, где кончится его дорога, но наша, думаю, оборвется не сегодня.       Сложив ветки в яму, он тщательно сдобрил их чарами, не пожалев нескольких капель своей крови. Потом, не давая порезанной ладони зажить, обошел вычерченный на земле круг, через каждый шаг роняя еще по капле.       — Снегом заметет, — заметил Фарис, который следил за творящейся магией с жадным интересом, и вовсе не потому, что она должна была спасти им жизнь.       Нисталец до сих пор любое волшебство встречал с восторгом ребенка, на глазах у которого ожила сказка. Даже знакомство с демоном не добавило ему разочарования, чему Раэн был искренне рад. Когда еще встретишь настолько чистую и светлую душу, что побыть рядом с ней — будто напиться сладкой родниковой воды.       — Не думаю, — отозвался он, замыкая круг. — Теперь, главное, не пересекать эту черту. Понадобится по нужде, будем ходить за дерево, уж придется потерпеть. Зато как раз успели.       Тугой порыв ветра, пахнущего снегом, ударил им в лицо. Раэн вдохнул его полной грудью, наслаждаясь морозной свежестью стихии, а потом поднял руку и плавно опустил ее, завершая контур заклинания. Миг — и Фарис восхищенно охнул, потому что окружившая их черта вспыхнула призрачным зеленоватым пламенем, и внутри круга стало совершенно тихо. Даже карагач перестал дрожать мелкими ветвями, а его верхушка замерла, словно в полном безветрии. Не удержавшись, чтобы не покрасоваться, Раэн щелкнул пальцами, и над сложенными в яму ветками взметнулось такое же зеленое пламя. От него тут же повеяло настоящим жаром, но ветки в чародейском костре не горели, а лишь ровно светились, будто гнилушки, не превращаясь в угли.       — Красота какая… — завороженно выдохнул Фарис. — А оно жжется?       — Жжется, — кивнул Раэн. — Руки лучше не совать. А вот мясо — вполне можно. Раз уж мы тут застряли, давай перекусим и хорошо выспимся. Дрова в этот огонь подкладывать не нужно, и буря ему не страшна. Она осталась там, снаружи.       Фарис глянул широко раскрытыми глазами на него, потом за границу круга, где уже летели крупные хлопья снега, а ветер сносил их далеко в сторону. Несколько мгновений — и сухую траву накрыло пушистое белоснежное одеяло, сначала тонкое, потом оно принялось расти с жуткой быстротой. Отсюда, из укрытия, невероятная красота! А вот снаружи — погибель.       — Надо же, — прошептал он. — Никогда не думал, что увижу мать снегов изнутри и останусь жив. Вернусь домой — расскажу Хамиду…       — Мать снегов? — переспросил Раэн. — Это ты про пургу? Красиво звучит…       И невольно вспомнил грозу, в которую они попали с Надиром. Такая же нечеловеческая, безумная, пугающая красота и мощь, не предназначенная для людей. Эх, показать бы ир-Дауду-младшему еще и снежную бурю! Кому оценить ее, как не художнику и поэту?       От Надира мысли перескочили к Наргис, и Раэн, глянув на белую стену, окружившую их маленький хрупкий мирок, попытался представить, что сейчас делает девушка, укравшая его сердце одним взмахом ресниц. Впрочем, зачем гадать, если можно узнать? И даже нужно.       — Эй, Фар, ты так и будешь пургой любоваться? — спросил он нистальца, который уселся на своем одеяле возле волшебного костра и зачарованно уставился в снежную круговерть.       Оттого что ветра не было слышно, зрелище получилось и вовсе невероятным. Нисталец решительно кивнул.       — Ну, любуйся, — хмыкнул Раэн и напомнил: — Только за круг ни ногой.       — Что я, совсем дурень, что ли? — обиженно отозвался ир-Джейхан.       Встав, он действительно с должной осторожностью, держась от границы подальше, расседлал лошадей, подвесил им к мордам торбы с овсом, и оба жеребца радостно зачавкали, не обращая на то, что творилось вокруг, ни малейшего внимания. Фарис проверил недоуздки, которыми они были привязаны, вернулся к костру, раскрыл дорожный мешок и с опаской сунул в зеленое пламя прутик с холодным мясом. Ломти копченой баранины весело зашипели, словно в самом обычном огне.       — Будешь? — обернулся он к Раэну.       — Оставь мою долю, а я подремлю, пожалуй, — отозвался целитель и лег на свое одеяло, укрывшись его краем.       Внутри магического круга уже было так тепло, что земля начала оттаивать, скоро и вовсе отогреется. Раэн прикрыл глаза и привычно отправил разум в путешествие…       Барс, который по-прежнему служил ему маяком, откликнулся почти сразу. Огромный пес был чем-то обеспокоен, он чутко ловил множество незнакомых звуков и запахов, и Раэн, прислушавшись к восприятию живого артефакта, с удивлением понял, что волкодав посреди Пестрого Двора. Как его туда занесло? Или следует спросить, как туда занесло Наргис?!       Раэн скользнул по нити, связавшей пса и девушку, приблизился к знакомому золотистому сиянию, пригляделся… Никакого следа темной сети! Проверил еще раз и с трудом разглядел почти исчезнувшие нити — бессильные остатки сгоревшего заклятия. Умница! Она все-таки сбросила коварные чары! Ах, какая умница… И какая сильная воля! Сожгла оба слоя, вернув себе власть над разумом и решениями! Что же привело ее к этому?       Раэн попытался оглядеться, но прежде чем он смог понять, что сейчас чувствует Наргис, его окутал аромат цветущей вишни, который здесь, в тонком мире магических потоков и сфер, был виден бледно-розовым облаком. А затем нежнейший голос разлился вокруг журчанием ручья, неслышным для ушей простых смертных:       — Какая радость, что ты решил посетить мой скромный дом, хранитель. Чем я могу служить величайшему Раэну?       — К чему эти церемонии, светлейшая Минри? — Если бы Раэн мог, он бы поморщился. — Прости, что явился незваным, но я понятия не имел, куда меня занесет. Позволь узнать, что у тебя в доме делает Наргис ир-Дауд?       — Странный вопрос, хранитель. — В голосе горной феи явно прозвучала насмешка. — Что может быть естественнее для девушки на выданье, чем пожелать узнать свою судьбу?       — Узнать или изменить? — резко спросил Раэн. — И… это ты сняла с нее сеть?       — О, с этим девочка справилась и сама… Ты ее недооцениваешь, хранитель. Наш старый знакомый может съесть от досады тот единственный обрубок, что ты ему оставил — птичка ускользнула из западни. А ведь Лис так старался, чтобы услужить новому хозяину.       — Лис нашел покровителя? — Раэн опять попытался нахмуриться, забыв, что лишен тела. — И кто же оказал ему такую милость?       — Тот, кто захочет познакомиться с тобой не меньше, чем ты с ним. Тот, кто уже считает Наргис ир-Дауд своей и не потерпит соперников. Шахский чародей Джареддин ир-Джантари.       — Джантари? Племянник шаха? Погоди-ка, не его ли брат сватался к Наргис? А потом заболел, и помолвку расторгли? А теперь его брат…       Плавая в густом бело-розовом облаке, пахнущем так, что мысли мутились, Раэн понял, что от него ускользает что-то важное. Невероятно важное!       — Говоришь, он не терпит соперников? Минри, а не он ли стоит за черной славой Наргис? Сколько там у нее женихов погибло? Пятеро? И выжил один-единственный, брат этого Джареддина?       — Вижу, ты ухватил кончик нити, хранитель. — В голосе чинки прозвучала странная печаль, такая явная, что Раэна окатило нехорошим предчувствием. — Что ж, когда пройдешь по ней до конца, нам найдется, о чем поговорить. А может, это случится и раньше. Наргис ир-Дауд и вправду в моем доме. Девочка хочет получить ответы на вопросы, но понять эти ответы она пока не сможет.       — Зато я постараюсь, — процедил Раэн, не скрывая злость. — Во что ты ее втравила, Мин? И не говори, что ты здесь ни при чем, я все равно не поверю. Если с ней что-то случится, я буду считать, что ты очень дурно отплатила мне за услугу.       — Твое право, — безразлично прозвучал серебристый ручей из глубины цветущего облака. — Хоть и глупо тебе, хранителю равновесия, беспокоиться о той, кто меняет мир. Так же глупо, как мне раскладывать старые гадальные кости, пытаясь узнать будущее. Все мы лишь орудия судьбы, хранитель. И ты, и я, и эта девочка, и все остальные. Три дракона парят в четырех ветрах, и меня страшит то, что я вижу в узоре своих костей.       — И что ты там видишь, Минри? — помолчав, спросил Раэн, прекрасно помня, что когда-то обещал самому себе никогда не просить горную фею о предсказании.       — Ладонь бога, хранитель. Многопалую ладонь бога, накрывшую этот мир. Зерно грядущего уже проросло, и урожай неминуем, но каким он будет — это мне неведомо. Знаю одно — не пройдет и года, как мир изменится необратимо, а вместе с ним изменимся и мы.       Тишина разлилась так же явно, как до этого слышался голос. Раэн снова попытался разглядеть душу Наргис, но бело-розовое марево мешало, затмевая все. Это понятно, Пестрый Двор — владения Минри, где она всесильна. И если по какой-то причине чинка решила оградить от него Наргис, никто ей в этом не помешает. Но зачем? Что такого в этой девушке, что вокруг нее творится могущественная магия?       — Ненавижу предсказания, — так же тихо и зло сказал он. — Терпеть не могу, когда правда скрывается в тумане красивых загадок, и то, что под ногами — яма, узнаешь, когда уже упал в нее. Толку от твоих пророчеств! Я всего лишь хочу исполнять свой долг! Загонять демонов обратно в Бездну, держать в узде оборотней и гулей, не давать святошам залить этот мир кровью во имя добра… Почему все не может быть таким простым и понятным?!       Тихий и очень грустный смешок был ему ответом, а потом Раэн почувствовал, как чужая сила мягко выталкивает его из пространства Пестрого Двора и возвращает обратно в тело.       — О, ты проснулся! — услышал он радостный голос нистальца. — Я уже испугался, ты весь остаток дня и ночь проспал! Наверное, много сил потратил? А буря кончилась! Гляди, какой красивый рассвет! Снега намело коням по брюхо! Но дорогу видно, можно на нее выбраться! Только сначала позавтракаем, я как раз кофе сварил!       — Можно выбраться… — устало повторил Раэн, садясь и оглядывая безбрежную белую пелену, сияющую на солнце так, что глазам стало больно. — Ну что ж, тогда в дорогу.