siren

Как только Чонгук заходит в клуб, ему в глаза сразу же бросается обилие пьяных и танцующих тел, а по ушам долбит музыка: ремикс какой-то популярной песни, заслушиваемой до дыр, особенно в подобных заведениях. Чонгук по своей сути очень любит клубы, являясь частым посетителем. Во-первых, это отличная возможность напиться и забыться, иными словами — обнулиться. Когда алкоголь разливается приятным обжигающим теплом по твоему телу, которое становится едва контролируемым, тебе «пиздецки ахуенно». Мозг отключается, ты двигаешься в такт музыке, прикрывая глаза и улыбаясь. Здесь забываешь обо всех проблемах, живешь лишь этим моментом. Во-вторых, это место, куда большинство людей приходит в поисках секса на ночь: просто получение удовольствия с человеком, которого ты больше не встретишь. В-третьих, здесь без проблем можно приобрести запрещенные вещества, накидаться ими и снова отправиться в пляс. И последний вариант вдвойне ахуеннее, нежели когда ты просто пьяный. Именно это и делает Чон, находя знакомого наркоторговца, сидящего за одним из столиков, подальше от танцпола. — Привет, Фрэнк, — приподнимает левую ладонь вверх, чуть махнув старому знакомому, привлекая его внимание к себе. — Сам Чон Чонгук, надо же, — Фрэнк присвистывает, отрываясь от экрана своего мобильного. — Пришел вернуть свой должок? — Ты знаешь, что у меня пока не густо с деньгами. Войди в положение, я отдам на следующей неделе. А пока подгони мне чего-нибудь, чтобы я расслабился, — Чонгук сверлит наркоторговца взглядом, прекрасно понимая, что тот не откажет. Хотя бы по той причине, что они знакомы уже около пяти лет. Или из-за того, что у Чона есть небольшой компромат на Фрэнка, который сейчас же, матерясь, все же достает небольшой пакетик, кидая его на край стола. — Чтобы до следующей недели все до копейки вернул, — рычит Фрэнк, на что Чонгук всего лишь смеется, теряясь в толпе. Уехать из Кореи еще семь лет назад было лучшим решением. Пожалуй, самым лучшим в жизни Чонгука, который сразу же заметил разницу, перебравшись в небольшой город неподалеку от Нью-Йорка. Чонгуку двадцать пять, он все еще не имеет официального места работы — точнее, его в очередной раз уволили, — с родителями он связи не поддерживает, а в личной жизни перекати-поле. Но это не означает, что это его не устраивает, скорее, наоборот. Чон никогда серьезно не влюблялся, а его самые долгие отношения продлились всего два месяца, если не меньше. Он просто непостоянный человек, поэтому дальше симпатии не заходило, а отношения держались, в основном, на сексе. И это его до сих пор устраивает, поэтому ошивается по клубам, дабы подцепить кого-нибудь симпатичного, и не важно, мальчика или девочку. И находит, черт возьми. Его внимание привлекает фигура миниатюрного парня на танцполе, куда и направляется Чонгук, надеясь, что этот мальчик уже пьян и согласится на все, что ему предложат. Незнакомец двигается безумно красиво, покачивая бедрами под музыку, видимо, полностью отдаваясь танцу. Чонгук стоит неподалеку, взглядом скользя по заднице, обтянутой черными скинни, а в голову сразу же лезут навязчивые мысли о том, как же ахуенно эти стройные ноги будут смотреться на его, Чонгука, бедрах. — Пиздато двигаешься. Я Чонгук, а ты? — вполголоса говорит он на ухо незнакомцу, прильнув к тому сзади. Он руки укладывает на тонкую талию, кайфуя, потому что мальчик не отстраняется, лишь наоборот — жмется сильнее. А потом поворачивается. Незнакомец смотрит так, словно гипнотизирует, а Чонгук весь замирает ненадолго. Будто зачарованный, он разглядывает такие красивые глаза цвета темной лазури. И слышит в своей голове тихую мелодию, перекрывающую колотящую по ушам клубную музыку. Будто завывание. Но такое прекрасное, манящее, что голову дурманит. Видимо, наркота дает о себе знать. Лишь потом Чонгук переводит взгляд ниже, на губы, не менее яркие, видимо, благодаря тинту. — Мин Юнги, — Чон слышит эти слова как в тумане, будто в голове прозвучавшие, постепенно приходя в себя, руками скользя по чужой талии. А Юнги все так же не отстраняется, ладони укладывает на плечи Чонгука, в глаза смотрит. Чонгук танцует с Мином и думает о том, какой же он красивый. Невероятно. Волосы цвета вороного крыла, бледная кожа, темно-синие линзы, а еще чуть приоткрытые губы, которые так и манят. Юнги словно знает, о чем думает Чонгук, поэтому льнет ближе, бесстыдно о чужое возбуждение трется. И чувствует, как хватка рук на талии становится крепче. Чонгуку кажется, что он не вытерпит, начнет раздевать эту бестию прямо здесь, в толпе людей. Этот пацан как самая настоящая блядь дразнит, знает себе цену, распаляет Чонгука все сильнее. — Моя квартира в соседнем доме, — говорит Чон, чуть наклоняясь к чужому уху. А Юнги кивает. Надо же, так быстро кто-то согласился, не начал ломаться, строить из себя недотрогу и упрашивать коктейли купить, а сразу же понял намерения. Юнги, видимо, тоже относится к тем, кто ищет секс на одну ночь. До квартиры Чонгука действительно рукой подать, но ощущение такое, словно идут они очень долго. Даже прохладный ночной воздух совсем не отрезвляет, а в голове чонгуковой лишь его спутник, запястье которого Чон держит крепко, но не болезненно. С Юнги не хочется трахаться в туалете клуба, как Чонгук делал не один раз. С Юнги нужно на постели, опустить того на темные простыни, чтобы посмотреть, как красиво контрастируют они с его бледной кожей. И Чон более чем уверен, что этот мальчик в его постели будет смотреться на миллион. Даже не верится до сих пор в собственную удачу, потому что Юнги чертовски красивый. И плевать, что он малолетка. Хотя бы для Чонгука. Но Юнги совершеннолетний наверняка, потому что в том клубе строгий фейс-контроль: младше восемнадцати не пропустят. Но выглядит на лет шестнадцать, если честно. Чон приходит в себя лишь в прихожей, когда наконец-таки впивается в чужие губы, подхватывая Юнги на руки. Тот обхватывает его бедра своими тонкими ногами, а Чонгуку кажется, будто он готов кончить лишь от одного прикосновения к заднице брюнета, хоть и облаченной в джинсы. Ощущение, что у Чонгука секса не было несколько месяцев, а то и лет, хотя он на той неделе трахался с одной знакомой девушкой. Сейчас одни лишь поцелуи распаляют в нем столько желания, что он действительно ощущает себя подростком, который способен позорно кончить от одного лишь прикосновения к чужой коже. Чонгук целует Юнги так, словно он зверь оголодавший, словно губы Мина — источник самой вкусной и свежей воды, а Чон никак напиться не может. — Какой же ты ахуенный, — выдыхает он, отрываясь от таких сладких губ, давая возможность безумно набрать воздуха в легкие, передохнуть. Он сжимает в руках аппетитную задницу, в глаза чужие смотрит, а потом несет синеглазого в свою спальню, желая как можно быстрее раздеть, рассмотреть и расцеловать его всего, каждый миллиметр кожи. Чонгук чуть небрежно откидывает Мина на кровать, начиная поспешно снимать с себя одежду, взгляда с Юнги не сводя. Тот лежит, приподнявшись на локтях, с дьявольской усмешкой глядя на Чона, который наваливается на него сверху, снова к губам прижимается своими, отстраняясь лишь тогда, когда мало становится. Он не спрашивает даже, просто разрывает руками полупрозрачную блузку на Мине, поцелуями осыпая лебединую шею с острыми ключицами. Кожу засасывает, метки свои ставит, все насытиться не может. Скользит руками по чужому телу, стягивает джинсы с нижним бельем, взглядом пожирая Юнги. У того неимоверно светлая кожа, плоский живот, немного выпирающие ребра, а еще ноги ахуенные. Тонкие, стройные. А коленки острые. Но это его не портит, скорее, наоборот. Идеальный. С ног до головы. Такого целовать можно бесконечно, все равно хватать не будет; такого рисовать красками на холсте и фотографировать, чтобы потом на пленке рассматривать часами, любоваться. Юнги — словно творение всевышнего, блядский ангел с глазами демона, который одним лишь взглядом способен на свершение греха подтолкнуть. Чонгук надавливает пальцами на пухловатые губы Мина, заставляя взять в рот, а тот мальчик не глупый, начинает посасывать их и облизывать так, что Чонгук взгляда отвести не может, глазами, горящими от возбуждения, смотрит. А потом сразу два пальца вводит в Юнги, говоря расслабиться и потерпеть. Он растягивает Мина аккуратно, боясь причинить боль, хотя раньше его подобное никогда не парило. Раньше всегда заботило лишь собственное удовольствие, а сейчас что-то пошло по пизде, раз он желает сделать приятно не только себе, но и Юнги. Чон разводит пальцы на манер ножниц, добавляет еще один и лишь тогда, когда замечает, что Мин начинает помахивать бедрами, решает, что уже достаточно. Юнги берет инициативу в свои руки, седлая Чонгука, который даже понять не успевает, как в таком хрупком мальчике умещается так много силы, будто нечеловеческой. И становится плевать на это, стоит только Мину насадиться на возбужденный член Чона до самого основания. С приоткрытых искусанных губ Юнги срывается сладкий стон. Он сам начинает двигаться на Чонгуке, которому еще никогда не попадались такие инициативные партнеры. Всегда все контролировал Чон, который сейчас сжимает ягодицы Юнги, позволяя тому взять процесс в свои хрупкие руки. — Ощущение, что ты всю душу решил из меня вытрахать, — хрипло посмеивается Чонгук, со звонким шлепком ударяя Мина по левой ягодице. Тот ничего не отвечает, лишь по-блядски улыбается и продолжает насаживаться на член Чона, прикрыв глаза и тихо постанывая от удовольствия. Чонгук же сам в экстазе и уже сомневается, что наркотики посодействовали хотя бы малую часть. Нет, это все Мин Юнги. Покрепче любого запрещенного вещества, красивее любого ангела, умелее всех сексуальных партнеров, что были у Чонгука, смотрящего из-под приоткрытых глаз на бледное тело Юнги, которое словно создавали самые талантливые скульпторы. В Юнги идеально все: начиная от пиздецки красивых глаз, хоть и в линзах, заканчивая чуть проступающими ребрами, по которым Чонгук проводит пальцами. Он опускает руки на осиную талию, меняет их с Мином местами, оказываясь сверху. Внутри Юнги горячо и до безумия узко, оттого и удовольствия больше. Чонгук трахает Мина, ускоряя темп, вбиваясь в парня так, что кровать начинает стучать о стену. Он словно с цепей срывается, остервенело трахает синеглазого, который пальцами сжимает его плечи и стонет, блять, просто ахуенно. Чонгука всегда раздражали девицы, повизгивающие во время секса, но этот парень просто разъебал все, потому что Чону нравится слышать эти мелодичные стоны, переходящие в чуть хрипловатые. — Блять, я сейчас… — с губ Юнги снова срывается хриплый стон, когда Чонгук осыпает короткими поцелуями его шею, прикусывая и зализывая. Чон даже не прикасается к члену Мина, который кончает, содрогаясь от накрывшего оргазма. Чертовски крышесносно, чуть ли не до звездочек перед глазами. Чонгук отрывается от чужой шеи, смотрит в умопомрачительные до безумия глаза, не сбавляя темпа. Юнги лазурью в глубине своей радужки словно в душу смотрит, зачаровывает. И Чонгук в них тонет будто в самом глубоком море. Словами не выразить тот кайф, когда Чонгук изливается в Юнги, не выдерживая и выстанывая имя того. Слишком ахуенно. — Ты идеален, — шепчет он синеглазому на ухо, выходя из него и ложась рядом. Чонгук притягивает Мина к себе, прижимает и целует губы, которые, кажется, еще слаще стали. Юнги через несколько минут засыпает в крепких объятиях, а Чонгук в темноте изучает лицо того, все еще не насмотревшись на этого безумно красивого парня, от которого едва уловимо пахнет океаном. Даже во сне Чонгуку снится этот парень, смотрящий прямо в душу своими синими глазами, напевая весьма приятную мелодию. Чон просыпается от противной трели будильника, выключая этот внезапный механизм, даже глаза не продрав. А когда рукой проводит по второй половине кровати, то понимает, что Юнги ушел, ведь мягкий, такой сладостный шлейф океана пробуждает сознание, тянется последней ноткой к легким и забирается внутри без права на выход. Лишь запах и смятые простыни свидетельствуют о том, что Мин был реальным, а не плодом фантазии или простым сном. — Ты не понимаешь. Я влюбился, блять. И я серьезно. Он просто нереальный, господи, я хочу найти его, — Чонгук следующим вечером сидит с другом в баре, изливая тому душу. У него из головы все никак не выходит Юнги, который обрек его мысли на безумный поиск. — Чувак, не узнаю тебя. Да и вообще, даже для тебя это слишком: влюбиться за одну ночь. Ты же совсем его не знаешь, Чон. Вы просто переспали. Брось, забудешь этого пацана так же, как и всех остальных блядей, правда. Чонгук даже до конца не слушает, не может. Уходит, оставляя друга одного, потому что нет сил никаких слушать то, что не является правдой. Юнги не блядь, он не такой, как все. Он отличается от всех тех, с кем ранее спал Чонгук. Юнги особенный. А Чонгук по уши влюбился, поэтому обещает себе, что найдет Мина любой ценой, и плевать, что он совсем ничего о нём не знает. Чонгук ищет Юнги не первую неделю, чуть ли не каждый день проводя время в том клубе, чувствуя себя опьяненным и обдолбанным, хотя совсем ничего не принимал, находясь в трезвом уме. Хотя, это понятие относительное. С той встречи он сам не свой. Думает лишь о Юнги, чувствует запах того, слышит в своей голове тихую мелодию, только вот, понять не может, что это за мелодия. Закрывает глаза — видит Юнги, открывает — пустота. И от этого хочется кричать. Он одержимым становится. До безумия. До боли. Он не знает, что Юнги — сирена. Существо, которое своим пением и прекрасным внешним видом влюбляет в себя, заставляет сходить с ума, очаровывает до такой степени, что люди, не находя объект своей влюбленности, убивают себя от боли и горя, от безысходности. Если человек хоть раз в жизни услышит пение сирены в своей голове, то будет с ума сходить постепенно, желая найти и еще раз услышать мягкую мелодию. Если не находят — убивают себя же, окончательно прощаясь с собственным разумом. Чонгук считает Юнги особенным, Юнги же считает Чонгука очередным парнем из той сотни, а то и тысячи, которых он влюблял в себя.