Человечность

      Азирафаэль стоит перед адским костром. Он находится достаточно близко, чтобы в полной мере ощущать его жар и смертоносность. В языках пламени ангел видит всё, что когда-либо сделал, все свои сомнения, маленькие чудеса, искушения… Он не хочет смотреть, и так всё отлично помнит. Азирафаэлю страшно. Сейчас он сделает шаг вперёд и сгорит, уничтожится. Его не будет больше, и куда он попадёт потом? Или просто растворится в звенящей тишине и пустоте с мыслями о вечности? Или и вовсе без мыслей, без тела — просто не будет. Совсем-совсем, вопреки законам физики. Но он ведь ангел. Или больше нет, раз его посылают сгореть?       Что-то будет с его магазинчиком, со всеми нераспроданными книгами. Так жалко уходить, просто оставлять всё, столько дел — незавершёнными… Томик Хемингуэя так и остался на прилавке, дамочка в милой шляпке отказалась от него, поразмыслив. На полках кое-где остался тонкий слой пыли, Азирафаэль хотел прибраться после прогулки с Кроули. Что будет с самим демоном? Но, судя по тому, что Азирафаэль успел увидеть, старый друг не надолго переживёт его или опередит.       От мысли, что демон мог быть уже мёртв, у Азирафаэля на глазах выступают слёзы. Он не утирает их. Всё кажется таким неправильным сейчас. Адский огонь, смерть, несостоявшийся Армагеддон, Непостижимый Замысел, Война ради победы, и Земля — поле битвы с муравьями, а люди — всего лишь инструменты, наделённые волей, за что страдают. Азирафаэль хотел сохранить жизнь и мир, как и подобает ангелу, но он стоит перед огнём и Гавриил тихо шипит:       — Сдохни уже.       Азирафаэль поправляет бабочку.       — Разве… — он должен это сказать. Голос его дрожит. — Разве Всевышний — не всепрощающий?       Если уж ангел и виновен, то может, его можно простить. Хотя Азирафаэль уже знает, что ему ответят. Бог не всепрощающий, не милостивый, а ангелы жестоки и беспощадны. Но он должен убедиться, так не хочется, чтобы эта мысль утвердилась.       — Не к падшим.       Азирафаэль пропускает это мимо ушей, хотя и боится до дрожи в коленках.       — Но разве он не учит людей прощению? Даже предателей… — слово отдаёт едкой горечью на языке.       — Мы не люди. Шагай.       Азирафаэль всхлипывает. От этих слов жжёт в груди. Ангел снова думает о Кроули. Он должен сказать кое-что ещё. Раз уж всё кончено.       — Знаете, Кроули, мой друг, — ангел улыбается. — Он лучше вас всех. Во много раз.       — Этот змей-искуситель Кроули? — Гавриил выглядит очень оскорблённым. Наверное, жалеет, что нет ничего хуже адского огня.       — Да. Он демон, и он лучше вас. А ваш Непостижимый Замысел — чушь, и война, даже ради победы — не добродетель.       По щекам текут слёзы. Вся вера Азирафаэля разбивается об это предложение, вся его жизнь. Он шагает в огонь. Он думает, что не закричит, что слова эти ничего не изменят, но на душе чуточку легче, хотя и так больно. Только Азирафаэль не горит. Он ощущает жар, как пламя касается его кожи, но не горит. Ему… приятно? Это пугает ангела. Ужас отражается на лице архангелов.       — Что ты такое? — подобно демону всё ещё шипит Гавриил. Ещё чуть-чуть и он заистерит.       Азирафаэль в растерянности пожимает плечами. Что он такое? Если рассуждать логически: в адском пламени не горят демоны, соответственно он — демон. С белыми крыльями и благими намерениями.       — Думаю, — он выходит из пламени и все остальные делают шаг назад. Азирафаэлю становится неудобно. — Думаю, будет лучше, если мы про это… забудем. И, если вы все забудете мой адрес, — он улыбается, чувствуя неловкость, что предъявляет требования самому архангелу Гавриилу. С улыбкой это выглядит как просьба. — Спасибо.       Он наклоняет голову и удаляется, оказываясь в родном магазинчике. Кровь приливает к голове. Что он такое?

***

      Кроули виновен по всем статьям. Если Азирафаэлю ещё можно рассчитывать на прощение, в чём Кроули глубоко сомневается, то демона за дружбу с ангелом и предотвращение самого Армагеддона по головке не погладят. И лгать, изворачиваться, чтобы сохранить свою жизнь или хотя бы смягчить приговор: полное уничтожение святой водой это вам не шутки, Кроули не хочет. Он считает, что всё сделал правильно, даже если ничего плохого в этом не было. Мысль гложет демона, он ведь демон, он должен сеять зло. Однако, стоит отметить, что идти против всех — тоже зло, пусть и во благо. Кроули становится смешно.       — Полезай, — настаивает Вельзевул.       Кроули не хочет. Ему нравится жить, и ещё ему нравится не ощущать боль и агонию. Ему нравятся те маленькие пакости, которые он ежедневно совершает, и больше ему нравится, когда Азирафаэль эти пакости предотвращает или исправляет, а потом они спорят до посинения и надутых губ. Кроули хочет просто уйти, чтобы выжить, и вместе с тем понимает, что смерть для него сейчас лучший исход. Ангелы жестоки, он всегда это знал, и значит, милого друга уже нет в живых.       На фоне этого все радости меркнут, представляясь самыми бессмысленными и бесполезными вещами, и Кроули ложится в ванную с самым наплевательским видом и дырой в груди. Он слышит, как все демоны поражённо ахают, чувствует, как вода проникает в ботинки, сквозь пиджак и рубашку обволакивает тело… приятной прохладой? Кроули почти разочарован. Он апатично проводит пальцами по воде, примечая, как блестят капли в слабом свете лампы, даже пробует воду на вкус, абсолютно без опаски.       — Совсем отуземился, — испуганно шепчет Хастур. — Он больше не один из нас.       Эти слова загоняют тысячи ножей Кроули под рёбра. В смысле отуземился? В смысле не один из них? Он же демон. Тот самый демон, который искусил Еву. Почему святая вода, растворившая эту драконью жабу, не заставляет его биться в предсмертной агонии? Кроули жалобно смотрит на Вельзевул, переводит взгляд на подошедшую и не менее ошарашенную Михаил.       Святая вода причиняет вред только падшим ангелам. Кроули жив. Он исправился?.. Кроули морщится, вылазит из ванны в полном недоумении. Даже не обращает внимания на то, как все отшатываются от него в испуге. Даже Михаил. В любой другой момент Кроули бы рассмеялся, хорошенько бы это запомнил, а потом стал бы распускать слухи и ловко отбивать волну негодования Азирафаэля. Азирафаэль…       Одним щелчком пальцев Кроули приводит свою одежду в порядок и не надевает очки для пущего устрашения. Он надвигается на Михаил, представляя собой воплощение всех ангельских кошмаров. Чуть сгорбившись, шипя и полыхая змеиными глазами, он хватает Михаил за лацканы пиджака, приподнимает и шипит прямо в лицо, едва не касаясь раздвоенным кончиком языка её носа.       — Где Азирафаэль? — Михаил трясётся и что-то бормочет. — Где Азирафаэль, я тебя спрашиваю!       Кроули кричит так, что Хастур вздрагивает. Вельзевул разгоняет прочих демонов.       — Не знаю, — выдыхает Михаил и роняет кувшин. Стекло разбивается на множество маленьких осколков и Кроули желает, чтобы чёртов архангел разлетелась так же. Он кидает её в сторону, и только благодаря «эфирной» сущности, её позвоночник не ссыпается мелкой крошкой в трусы.       Кроули обращается в змея, ощущая, что испытывает слишком много чувств и эмоций для человеческого тела. Он не может попасть Наверх, совершенно никак, а потому срывается на прохожих. Ангелы, демоны — ему плевать. Входящие смотрят на него с недоумением, выходящие обходят стороной, но Азирафаэль всё не появляется.       Ведь, если Кроули способен на добродетель, мог Азирафаэль согрешить?       С точки зрения обыкновенной морали, даже не беря в расчёт Армагеддон. С кем поведёшься, от того и наберёшься.       Кроули крутился около пары часов, пока не допустил мысль, что ангел мог быть уже дома и заниматься ровно тем же — разыскивать демона. Он ползёт в магазинчик в Сохо. Ползёт быстро, каждым сокращением и расслаблением мышц показывая, насколько он рассержен и взволнован. Он плюётся ядом и шипит на всех, кто попадается ему на пути, и в газетных сводках наверняка появится объявление о сбежавшей из зоопарка чудовищной змее. Кроули обязательно посмеётся над этим, когда поймёт, что с Азирафаэлем всё хорошо.       Книжный оказывается закрытым — чёрт! — и Кроули уже намеревается разнести тут всё, пока не видит нарезающего круги Азирафаэля, бормочущего что-то в трубку, прикусывая фаланги пальцев.       — Кроули!.. — облегчённо вздыхает-восклицает ангел, и Кроули обвивается вокруг него кольцами, сдавливая в своеобразных объятиях.       — Ты жив, — выдыхает демон, перевоплощаясь, но не отстраняясь.       — Ты тоже, — улыбается Азирафаэль, обнимая в ответ.       Он чувствует себя слишком странно, обнимаясь с Кроули. Внутри разливается что-то до безумия приятное и тёплое, волнуя душу и отдавая покалыванием в кончиках пальцев. Кроули прикрывает глаза, не желая прекращать эти мгновения и ограждая себя от «милых», как выразился бы ангел, мыслей. Он думает о том, что Азирафаэль тёплый, и что чертовски важно ощущать эту теплоту рядом. Как можно ближе, чтобы быть уверенными на все возможные проценты.       Они отстраняются, чтобы было удобнее говорить, но Азирафаэль ещё сжимает предплечье Кроули, а его ладонь остаётся на плече ангела.       — Я был на твоей квартире, но тебя там не было, и я подумал, что ты можешь примчаться сюда…       — Я пытался поймать тебя у Входа в конторы.       Они смеются друг над другом, как-то неловко, едва ли не впервые в жизни. Азирафаэль предлагает отметить это бутылочкой коньяка и Кроули соглашается. Обоим нужно нечто покрепче привычного вина, чтобы хоть немного перестать нервничать из-за недоказней. Они топят свои сомнения и вопросы в алкоголе, который не ограничивается одной бутылкой, и смехе над забавными случаями, который так легко спутать с рыданиями.       — Кроули, — неожиданно серьёзно начинает ангел, пока демон снова наполняет бокалы. — Ты там… случаем… не знаешь, чего-ниб… нибудь инре… интерег… стар… — Азирафаэль хмурится и машет рукой на попытки связать мозг и язык. — Че-го-ни-будь про адский о-гонь.       — Ты специ-ально ждал, пока я опьяне-ю так сильно, что не смогу вс-с-с-пом-нить, что это за х-х-хрень?       — Нет.       Они молчат, уперившись в одну точку. Может показаться, что они о чём-то думают, но в их головах слишком пусто.       — А ты про с-с-святую воду?       Азирафаэль приподнимает бровь, умудряясь вложить в это движение весь сарказм, на который способен.       — Не шипи.       — Не м-могу. С-с-с-с-с, — Кроули прикусывает неслушающийся язык и медленно моргает. Ставит коньячный бокал с дешёвой водкой на стол. — Надо поговорить об этом завтра.       — Не-а, — Азирафаэль уверенно мотает головой. Его волнения накатывают достаточно сильно, чтобы он начал трезветь и понимать, что должен протрезветь окончательно. Страх скапливается шебуршащимся комком в животе.       — Они сказали мне: «Шагай в огонь», и я шагнул, — Азирафаэль смотрит Кроули в глаза, отыскивая понимание и поддержку. Уже совершенно не пьяный Кроули с щемящим сердцем понимает.       — Меня заставили лечь в ванную, наполненную святой водой. Ваша Михаил постаралась.       — Уже не наш… — бормочет Азирафаэль. — Учитывая, что я жив. И ты жив. Что это значит?       Кроули крепко задумывается, ставя локоть правой руки на колено и подпирая ладонью подбородок, из-за чего его речь выходит гнусавой, но продолжает смотреть на склонившегося Азирафаэля.       — Кажется, тогда мы были оба не правы. Кажется, тогда были все не правы.       — О чём ты?       — О яблоке и мече, — Кроули поднимается и начинает расхаживать из угла в угол, не в силах и дальше выдерживать зрительный контакт с Азирафаэлем. В ангеле так много страха. Того самого страха, который обуял Кроули, пока он летел в бездну на стремительно чернеющих крыльях.       Он не хотел падать. Но за шесть тысячелетий как-то смирился с мыслью. Смирился с тем, что быть демоном вовсе не плохо, хотя мысль о прощении ещё тревожит его душу.       — Не думаю, что меня там, — он показывает пальцем на потолок, — простили, а тебя низвергли. Не-а. Просто вот тебе доказательство, что ангелы вовсе не безупречны.       — Как и демоны могут творить добрые дела, — завершает Азирафаэль, зная, что пусть Кроули и хочет в душе быть хорошим, вслух он об этом и на смертном одре не скажет. Спина ангела снова прямая, как струнка. Азирафаэль пытается не поддаться панике, но его натура, всегда, как он считал, достаточно благочестивая, желает во всем разобраться. — Но где я совершил не то?       Кроули усмехается. Не то.       — Возможно, когда заключил договор со мной. Когда позволил тому палачу умереть, хоть он и палач. Когда ходил со мной в «Ритц». Когда дал меч Адаму, — демон пожимает плечами, складывая руки на груди. — Возможно, есть законы морали, которые выше Бога или Сатаны. По мнению Бога должен был случиться Армагеддон и любой, кто пойдёт против — грешит. Но скажи мне, — Кроули вновь садится и подаётся вперёд, так, что между ним и Азирафаэлем остаётся лишь пара дюймов. — Разве не грех позволить людям и целой планете умереть?       Азирафаэль качает головой. Вот и говори после этого, что Небеса — это хорошее место. Кроули будто читает его мысли.       — Это всё просто ярлыки, и на этот раз их повесили не люди. Многие наоборот, их снимают. И тот компас, который определяет, сгореть тебе в адском пламени или в святой воде, устанавливает вовсе не Всевышний, — Кроули отодвигается и вальяжно разваливается на диване. — А я? Где я сделал то?       Азирафаэль улыбается мягко, нежно. Кроули кажется, что улыбаются у него даже глаза, излучая свет и радость, как солнце, наконец-то вышедшее из-за туч.       — Вспомни все случаи, когда ты вытаскивал меня из передряг, когда ты соглашался с тем, что ту или иную пакость делать не стоит. Когда искусил Еву, — он щурит глаза. — Взять хотя бы Армагеддон, — цокает языком. — Что-то больно много мы о нём говорим.       Ангел ощущает себя донельзя уставшим и тоже откидывается на спинку дивана, расслабляясь. Свет в глазах тускнеет.       — Нет для нас больше ни ваших, ни наших, — заключает он. — Теперь у нас есть свобода выбора.       — Она была у нас всегда.       — Кажется, это называется человечность.       Кроули кивает и ободряюще улыбается. Наверное, это самая большая передряга, в которую они вляпывались за шесть тысячелетий, но она совсем не кажется передрягой. Всё останется по-старому: прогулки, беседы, обеды, споры и алкоголь. Кроули будет время от времени искушать людей, Азирафаэль творить маленькие чудеса, чтобы люди были счастливы, только отчитываться они никому не будут. Они будут делать это, потому что сами того хотят. А потом, может быть, поменяются местами, потому что иногда пакостить бывает весело, а от «спасибо» бывает очень приятно на душе.