Мир, разделенный на двоих

Когда небо заливает красным, она забирается в самую глубокую чащу. Солнце превращается в жидкий огонь и напоминает о том страшном дне, когда небо горело, ночь превращалась в день, все начиналось и тут же заканчивалось. Один день, одна ночь и звенящая пустота навеки. Только здесь, куда ветви деревьев не пропускают свет, память отступает. Сюда приходят они. Призраки прошлого. Жалкие тени былых времен. Они окружают девушку со всех сторон, даже руку не вытянуть. - Скучали? - Звонкий голосок разрывает тихий размеренный шелест теней, потревоженные они льнут ближе. - Простите, что я осталась, - боль звенит в ее голосе, смешиваясь с виной. Тени снова приближаются, нежно касаясь девушки, будто утешая. - Покажете? - Спрашивает она, уже зная ответ. Тени молчат, легко проводят руками по ее глазам. Девушка послушно зажмуривается. Шаг, ещё. Тело само начинает кружить. Со стороны это наверняка похоже на танец. Девушка медленно двигается в такт неслышимой мелодии. Тени беззвучно летят рядом с ней, вплетаясь в ее движения. Они подарят то, что та просит, унесут за сотню миль и покажут все, что она пожелает. В дар последней остроухой, что смогла выжить в этом жестоком мире. Где-то там далеко, где солнце еще не зашло, юноша закидывает уголь в огромную печь. Она раскрывает перед ним свое жерло, точно вулкан, жадно поглощает черный камень и ждет новую порцию. Девушка чувствует, как его руки сжимают черенок лопаты, она ощущает каждую мозоль на сильных ладонях, загрубевших с их последней встречи, каждую капельку пота, стекающую по лицу и оголенному торсу, жар пламени, норовящего вырваться из огромного жерла. Юноша прерывается, чтобы отхлебнуть воды из огромной бочки неподалеку, зачерпывает деревянным ковшом и жадно поглощает живительную влагу. Она чувствует, как вода, проливаясь, стекает по шее. Горячая. Ей кажется, будто он находится в самом сердце вулкана, так жарко вокруг. Так хочется, чтобы налетел порыв холодного ветра. Ей или ему. В такие моменты сложно понять, где чьи желания. Вот только там даже самый холодный ветер всегда горячий. Она помнит это. А может, это помнит он. Если бы можно было вечно падать в бездну, она бы упала и потянула его за собой. Они бы просто летели вперед в бесконечность. Вместе. Как когда-то давно падали со скалы. Она помнит, как он прыгнул за ней, как они делили этот сладостно-жуткий миг падения, как свистел ветер в ушах и легкие горели от невозможности просто вздохнуть. А может, это он помнит, как хорошо чувствовать чужую ладонь в своей, даже глядя в глаза погибели. Она снова слышит тихий шепот, пробуждающий древнюю магию; чувствует, как по рукам, крепко сжимающим её, проносится электрический разряд; видит, как руки легко выскальзывают из чужих, натягивают тетиву. За ревом ветра звон тетивы не слышен, стрела летит легко и попадает в цель, заставляя прорасти огромный бутон, жадно поглощающий обоих. Запах нектара бьет в нос, пыльца окутывает с ног до головы. Они задорно смеются, ожидая, пока чары спадут и бутон исчезнет. Когда избегаешь смерти, жизнь всегда кажется такой яркой и до исступления сладкой. Она помнит. Или, может, помнит он. Так хочется в этом огненном аду, чтобы снова настала зима. Хочется снова пройтись по улочкам знакомого города, наблюдая за медленно кружащимися снежинками, рядом с кем-то, кто понимает тебя, смеется вместе с тобой над глупыми шутками и просто живет, как умеет. Но жар от печи напоминает, что мечтам не дано сбыться. Здесь, в этом огненном аду, не бывает снега, любимого города, одной милой эльфийки. Она помнит, как они впервые встретились. Она украла у него яблоко, а он, вместо того чтобы убить, просто взял и накормил. Еще и лук починил. Рука по давней привычке скользит за спину, ожидая наткнуться на древесину и мягкое оперение стрел, но не находит ничего, а другая рука все так же сжимает черенок лопаты. - Лили, - тихий хрип тонет в реве огня и грохоте створок печи, пересохшие губы едва шевелятся, но она чувствует, как они произносят её имя. Грустная улыбка. Его. Её. Так глупо попасться. Ей хочется извиниться, что напоминает о себе и бредит старые раны, ведь обещала же просто исчезнуть. Но у неё нет власти над его телом, и эти губы не подчиняются её желанию. Суровая плата за возможность подсмотреть. Слишком суровая. Руки дрожат, и эту дрожь не скрыть, даже если ещё сильнее сжать лопату. - Лили, - губы движутся без единого звука, но она понимает слова так, будто сама произносит их, - вернись. Ей хочется покачать головой, но тело не подчиняется. Хочется напомнить, что их миры разделились и что разделил их он. Человек, сражавшийся рядом с эльфийкой. Клирик, тянущийся к простым людям. Он так хотел сделать магию доступной всем, что сам не заметил, как её предал. Она все еще помнит вкус пепла, к которому пришел его замысел. Он, наверное, тоже помнит, хоть и чувствует его не так остро. Ведь это его народ стал победителем, ведь это её народ пал побежденным. Горько. Он выкидывает руку вперед в давно забытом жесте, словно надеясь, что по ней так же пробегут молнии, будто не его изобретения вытеснили магию и открыли гонения. Волшебный мир становится лишним в новой эре технологий, не укладываясь в её рамки. Так загорается пламя войны, положившей конец их миру. Её миру. Он корчится в муках, а дикое пламя ласкает его, вздымаясь до небес. Снег, кружащий вокруг, становится горячим пеплом. Мир погибает и, стоя на его руинах, она чувствует всю свою беспомощность особенно остро. Хочется разрушить все эти машины, уничтожить даже память о них, но она не может поднять руку на его детище. А жаль. Сколького можно избежать, если ей хватит храбрости посмотреть в любимые глаза и сказать, что уничтожила его мечту. Но она так боится увидеть в них боль и разочарование, что позволяет себе бездействовать, позволяет ему вложить оружие в руки людей, позволяет им уничтожить её мир. Они боятся. Страх стал частью их жизни, их миров. Люди боятся магов, боятся, что те однажды восстанут и больше не будут их защищать. Его машины дают им силу, дают возможность вздохнуть полной грудью, смотреть в даль без страха. Они превращают людей из тех, кто боится, в тех, кого боятся. Делают победителями. Он смотрит в яркое голубое небо, вспоротое, как окровавленным лезвием, красными трубами завода. Она смотрит в него и видит тот же пепел, что и тогда. Сердце сжимается в миг. Но он спокоен. Только в груди щемит от невыносимой тоски. Перед глазами встает также кружащий снег и сражение бок о бок в давно забытом всеми богами лесу. Они сидят у костра, промерзшие до костей, но счастливые. Она отчаянно старается натянуть пониже неуместное здесь короткое платье. Он накрывает ее плащом и притягивает к себе. К щекам и кончикам ушей приливает краска. Все-таки невыносимый холод явно стоит этих мгновений, от них всё ещё веет теплом. Он помнит. А может, помнит она. Резкий протяжный звук заставляет вздрогнуть. Трубят пересменку. Он направляется в паровую, окунуться в бочку воды, смыть грязь, пепел и пот. Глубокий звук гудка так напоминает рог, что всякий раз хочется рвануть в бой. Уголки губ странно косят в грустной улыбке. Дрожат. Он помнит, как раздражает привычка воина трубить в эту мерзкую штуковину, привлекая внимание всех врагов в округе, как они ругаются из-за этого, как она хмурится и просит сражаться, а не чесать языком. Он помнит все так, будто это было вчера. Или все же помнит она? Он оборачивается последний раз, глядя в ставшее серым от дыма небо, вспоротое такими же красными трубами. Его небо. Её. Где-то там, за густой стеной пепла, еще светит его садящееся солнце. Где-то там, на другом конце мира, уже взошла ее серебристая луна. Такая же одинокая, как и она. - Прости, - голос не слушается, губы едва шевелятся, повторяя одно единственное слово, как тогда. Она прижимается к нему, заключая в объятья, он отвечает тем же. Не до смущения, когда видишь того, кто дорог последний раз. Он повторяет, как мантру, одну единственную просьбу, понимая, что глупые слова ничего не исправят. Не вернут её мир, её народ, её жизнь. Она сбегает от него, желая уберечь. Не то себя, не то его, не то обоих. Он не знает. Вздыхает, воздух шевелит короткие волосы на макушке. Она тихо шмыгает носом, украдкой вытирая слезы. Он все равно замечает, но делает вид, что это не так. Проводит рукой по её волосам и шепчет тихие слова прощания в самое ухо, прося остаться. Она качает головой, говоря, что в новом мире для неё нет места. Это его мир. Не её. Восходящее солнце окрашивает все вокруг в яркие оттенки красного, и она непроизвольно вздрагивает. Как долго она будет ненавидеть его за напоминание об огне, вздымающемся к небесам, сжирающем все на своем пути? Страх снова опутывает мягкой сетью. Её. Его. Страх снова пережить это огненное месиво. Страх услышать крики боли и отчаяния. Страх больше не встретиться. - Я исчезну навсегда, - торопясь обещает она, словно боится, что ей не хватит смелости, если задержится хоть на миг, - ты больше никогда не увидишь меня и не услышишь обо мне. Ты сможешь просто жить своей жизнью. Он спорит, кричит, пытается доказать, объяснить. Но она непреклонна. Ловко всходит на борт корабля, натянув капюшон чуть ли не до носа. Не оборачивается, хотя он хочет. Или хочет она, но боится, что не хватит смелости уйти. Он помнит, как шумело море, когда корабль растворялся в дали. Или это помнит она, как таял берег, а море билось о борт корабля, обещая увезти далеко. Сладкий шепот. Горькие слезы. Его. Её. Она открывает глаза и видит лес, утонувший в мягкой тьме ночи. Тени все так же летят рядом, касаются невесомыми холодными руками, кружат в танце. Она делает еще несколько шагов и замирает. Слезы все чертят холодные дорожки на щеках, а тени льнут ближе, стараясь утешить. Она все также слаба. Он все также силен. Мир все также поделен на части. Её. Его. Ничей.