1.
— Представьте, что ваша заветная мечта сбылась. То, о чем вы так долго грезили, наконец-то воплотилось в жизнь. Вы себя прекрасно чувствуете. Вы неимоверно горды собой, своим успехом. Казалось бы: большего вам и не нужно. Ведь у вас есть в буквальном смысле все! Представили? А теперь… забудьте это. Да, просто забудьте, как какой-то очередной страшный сон. Но вас одолевает шоковое состояние. Вы в недоумении. Как так? Я отнял у вас мечту? На самом деле, моя компания стремится к сокращению подобных случаев… — доносились едва различимые голоса из телевизора. Диктор на экране активно жестикулировал, что-то объяснял на только ему понятном языке. Не ясно было — для кого он это рассказывал: для слушателей, или же для самого себя. Создавалось впечатление, будто глупый человек выучил различные научные термины, чтоб казаться умнее. Но голос диктора сливался с шумом на улице, поэтому Лекс не могла разобрать, что он говорил. Ей и не нужно было это. Девушка, которая второй год снимала эту квартиру с ужасно старым телевизором, уже привыкла к его шуму. Он стал неотъемлемой частью ее жизни. Как это бывает у большинства одиноких людей. Шум телевизора помогает заснуть, его включают в качестве фона. Никто не хочет чувствовать себя одиноким, поэтому все заглушают это чувство бессмысленным шумом телевизора. Этот телевизор хорошо вписывался в интерьер, как будто он был тут всегда. Сложно было бы представить такую уютную каморку без этой технологии. Его место было в углу комнатки: солнечный свет не достигал его. Лишь какие-то три толстенькие книжонки отделяли его от пола, правда, все равно складывалось ощущение, что он стоит на полу. Но это не такая важная деталь. В этой комнате всегда царило безумство, смешанное с творческим процессом. Серые обои, светло-коричневый пол, диван, который своим видом оставлял желать лучшего, так как был забрызган цветами красок, небольшое окно, занавешенное светло-желтым в пыли тюлем, и громоздкий мольберт, стоявший посередине комнаты с двумя табуретками, на которых всегда неподвижно лежали тюбики масляной краски, — все это гармонировало с внутренним состоянием девушки. Она усердно пыталась запечатлеть чей-то образ углем, но ничего не выходило. Она срывала лист и заново приступала к работе. Первое время проживания в этой комнатёнке для Лекс было весьма спокойным. По утрам она вставала, брала со стола вчерашнюю кружку кофе, щурилась из-за неприятного вкуса, допивала и приступала к работе. Единственное, что всегда было одним и тем же - это день. Она могла по восемь-десять часов писать. Бывало меньше, но это только из-за нехватки или полного отсутствия вдохновения. Тогда она брала довольно старое пальто и шла гулять, ловить вдохновение. Поэтому большинство ее вечеров она проводила на улице. Нередко она останавливалась у какой-нибудь скульптуры в парке и начинала рисовать. А дома, если ей понравится сделанная работа, она изображала ее на холсте. Порой ей было трудно сосредоточиться на процессе, так как соседи любили включать громкую музыку, но пойти и сказать им, чтобы они ее выключили, но это не было для неё решением проблемы. Поэтому она научилась отстраняться от всех голосов, что связывали ее с реальностью. Она полностью уходила в работу. И когда она приобрела телевизор, по сути, ничего не изменилось. И сейчас голубоглазая девушка опять за работой. Ее белокурые волосы, не доходящие до плеч, были похожи на солому. Они все время были лохматыми, каждый раз она пыталась убрать хоть одну прядь за ухо, но все было напрасно. В конце концов она оставляла все так, как есть. Девушка давно уже не меняла одежду. Синяя рубашка в белую вертикальную полоску с засохшими пятнами краски служила ей и пижамой, и уличной одеждой. Она не могла и не хотела снимать ее. В ней Лекс чувствовала себя комфортно. Если бы на какое-то время не пропал сигнал на телевизоре, девушка бы и не услышала глухой стук в дверь. Странное стечение обстоятельств заставило ее слегка вздрогнуть, но это было так мимолетно, что в следующий миг она рефлекторно пошла к двери и уже было приготовила речь, которую выскажет владельцу дома по неуплате, как вдруг, открыв дверь, она никого не заметила. Лекс несколько раз поморгала и осмотрелась вокруг, но никого не было. Опустив взгляд, художница обнаружила какую-то бумажку. Из состояния замешательства она перешла в состояние жадного любопытства. Лекс медленно, будто выжидая, потянулась за листком и раскрыла его:Сегодня. В 15:00. Там же. Т.
Легкий холод пробежал по спине девушки. Она слышала учащенное биение своего сердца и раздражающий звук секундной стрелки. В ее голове витало много мыслей, она не могла осмыслить произошедшее. В каком-то безвыходном положении ее ноги сами притянулись к полу. Она была настолько отстранена от происходящего, что не заметила, как владелец дома встал у ее незакрытой двери. — Мисс Мюллер, я требую, чтобы завтра чек лежал у меня на столе, иначе я заселяю другого постояльца! С этими словами старик развернулся и ушел к себе в квартиру. Он относился к ней крайне презрительно. Этот человек старой закалки, и ему всегда были чужды люди, не приносящие обществу ничего полезного. Владелец считал их отбросами, от которых нужно избавляться, иначе общество начнет деградировать. Поэтому он мечтал выселить мисс, и она это знала, но все равно старалась платить вовремя. Иной случай обстоял в этом месяце. Дела Лекс пошли под откос. Ее картины никто не покупал, на выставки она пробиться не могла. Лишь некто Т. долгое время вытаскивал ее из нищенского состояния. Было ли этом человеке благородство? Нет, его не было. Хотя девушка верила в это. Всему есть предел, и доброта Т. — не исключение. Поэтому он весь месяц пытался выбить из нее хоть что-то. Ведь если он получит одну ее работу, то сможет ее как-то сбыть. Как? Он никогда не говорил, но деньги всегда приносил, по крайней мере, два месяца точно. А вот две недели назад его дело, о котором он всегда умалчивает, пошло в гору. И какая-то художница из грязного района ему уже была не нужна. Конечно, он мог от нее просто отделаться словами: «Ты мне больше не нужна, проваливай». Но мистеру Т. захотелось помучить ее, одолжив ей пару сотен. Весьма грустной была сложившаяся ситуация девушки. Она с трудом подняла голову, чтобы посмотреть на настенные часы, но там было всего лишь десять утра. С протяжным и изнурительным стоном она запустила руки в волосы. Ей нужно было закончить портрет, чтобы получить деньги от Т. и отдать их сразу же владельцу, но что-то не давало ей встать. То ли это было резкое бессилие, то ли это была депрессия, может — все сразу. Но у нее не было никакого мотиватора. Ей хотелось пустить все на самотек. Ничего не делать, может быть, что-то изменится само по себе. В любом случае, Лекс продолжала сидеть. — Черт, черт, черт, черт… — повторяла она многократно. Ее голос слился с далеким шумом телевизора и превратился в беззвучную мелодию, которая была приятна всем на слух. Ее постоянно выдергивал какой-то звук. На этот раз из глубоких мыслей ее вытянул звук захлопнувшейся двери соседа. Он был настолько неожиданным, что Лекс в испуге бросилась закрывать собственную дверь, лишь бы ее никто не увидел. Непонятный страх окутал ее. Звук захлопнувшейся двери эхом разносился в ее подсознании. Он креп, пока не перерос в противный шум, сдерживать который она была не в силах. От безысходности девушка закричала и закрыла ладонями уши, как ребенок, который боится услышать, о чем родители спорят. Она замолчала, а в голове она всё ещё слышала свой голос. Это могло продлиться достаточно длительное время, но что-то изменилось в ее подсознании, какой-то звук исчез. Столь привычный шум телевизора просто перестал существовать. В изумлении Лекс убрала ладони от ушей и начала вслушиваться. Она услышала лишь звук секундной стрелки и бешеное биение сердца. Это заставило ее успокоиться. Она тяжело выдохнула и встала с пола. Слегка пошатываясь, девушка добрела до ванной. По привычке она посмотрела в зеркало и не удивилась, когда увидела там уставшую, с темными кругами под глазами, художницу. На ее лице появилась какая-то раздражительная усмешка. Но это было не главное. Что-то творилось в ее голове, из-за чего все ее движения были меланхоличными. Отстраненными. Она не осмысливала происходящее, и, когда руки самопроизвольно включили кран и начали холодной водой обливать лицо, ничего не изменилось. — Дьявол, — проронила Лекс. С ее губ начали слетать всевозможные ругательства. Обычные слова переросли в резкие движения. Она рывком направилась в комнату и опрокинула мольберт, разбросала все краски, порвала начатую работу. Все в каком-то вихре взлетело. Это было бы весьма поэтично, если бы не ее горькие слезы, которые вырвались наружу. Она хотела закричать, но что-то мешало ей. Она была словно птенец, который только-только научился летать, а его взяли и заперли в клетке. Ей хотелось вдохнуть, но воздух не шел в легкие, все как будто отторгалось. И когда появился сигнал на телевизоре, она как будто проснулась. На ее лице читалось удивление. Лекс словно первый раз увидела его у себя в квартирке. Это изумление заставило ее слегка успокоиться. — … и если вам стало плохо, вы знаете, куда обратиться за помощью. Также заметив людей, страдающих депрессией, просим вас, позвонить по этому номеру, что вы видите на экранах. И помните: общество должно развиваться только вверх. Не допускайте деградации в своем окружении. — Диктор замолк, и в аудитории, где он рассказывал, послышались хлопки. Он благодарственно закивал и с какой-то презрительной и устрашающей улыбкой взглянул прямо на Лекс.2.
Время текло как на картине Дали. Медленно. Протяжно. Беззвучно. Девушка простояла, глядя на часы, около трех минут, ей все казалось, что прошла целая вечность. Если у нее было бы вдохновение, то за работой она бы не ощущала время. Оно было бы так далеко от нее, что не касалось бы даже, словно она жила бы в измерении, где не существует такого понятия, как время. Ее взгляд был прикован к часам. Он блуждал от экспрессионистского кипариса, изображенного слева от римской «пятерки», к башмачкам, находившимся справа от римской «одиннадцать». Что-то заволакивало ее, когда она детально пыталась разглядеть кипарис или башмачок. И на уме у нее витал вопрос: — И как я раньше этого не замечала? Каждый раз когда она думала, что прошел час, проходила минута. Еще раз осознав, что время никуда не спешит, девушка пошла в комнату, чтобы поставить все на свои места. Она подняла мольберт, который еще чуть-чуть и был бы калекой, порванные листы сложила отдельной стопкой. А телевизор решила выключить. Правда, с первого раза ничего не получилось, но вот с третьего — технология все-таки поддалась и замолкла. Странное чувство пустоты окутало девушку, но она не придала этому никакого особого значения. Наоборот, Лекс посетила мысль о прогулке. Эта была весьма спонтанная, необдуманная мысль. Но она ее приободрила. Оглядев напоследок комнату, мисс убедилась, что все лежало точно так же, как и два часа назад. Медленной и равномерной походкой она направилась к шкафу, что находился в другом конце квартиры. Он не был большим, да и одежды у Лекс было немного. Так что долго выбирать ей не пришлось. Ее любимая рубашка должна была уже быть в стирке, но девушка не спешила с этим. Закатав рукава, надев бордовую юбку-колокол, Лекс направилась в комнату, чтобы собрать портфель. Она всегда держала под рукой бумагу и уголь. Если эти компоненты не находились в ее портфеле, она психовала и бежала домой, чтобы это исправить. Девушку переполняло какое-то новое неизведанное ей чувство. Она была полна радости и грусти одновременно. В надежде на то, что сборы ее были долгими, Лекс посмотрела на часы. Взгляд ее погрустнел: было только двадцать минут одиннадцатого. Но она не растерялась, наоборот - девушка думала, что найдет вдохновение и время поплывет быстро. Она долго думала над тем, куда ей пойти. В итоге решила пойти туда, куда глаза глядят. Видимо, мисс прочла это в какой-то публицистической мотивационной статье. Воздух был пропитан влагой вчерашнего дождя, потому знойное палящее солнце не вызывало чувства дискомфорта. Легкий ветерок играл с волосами Лекс, они порхали из стороны в сторону, словно птенец, пытавшийся держать равновесие при первом полете. Кое-где проглядывали небольшие деревья. Но Лекс не видела это место живописным. Она ходила когда-то по этому переулку, когда была жива еще ее мать. Ее не стало, когда Лекс исполнилось шестнадцать. Это произошло быстро и незаметно, сказали, что ее сбила машина и ничего нельзя было сделать. Но впечатлительный подросток не мог просто взять и поверить сказанному. Лекс думала, что мать подвергли чистке, как и некоторых ее сотрудников. Их не устраивал порядок в обществе, что все, кто не являются трудоспособными и не проявляют активности в работе, подвергаются обследованию, в результате которого они либо начинают приносить обществу пользу, стремить его к восходящей градации, либо придаются чистке, подробности которой не разглашаются. Людей, которые спокойно жили, трудились, приносили только положительное обществу, не волновало какое-то очищение, наоборот, некоторые даже поддерживали. Лекс боялась хоть что-то говорить по этому поводу. Ее ведь тоже могли подвергнуть такому испытанию, так как весь ненужный труд старались заменить новыми технологиями. И рисование не было исключением. Пока это не стало запретом, Лекс могла рисовать, а что будет дальше, она не знала и не хотела знать. Ее глаза бегали от одного многоэтажного громоздкого здания к другому и — ничего. Скука овладела ею. Пока Лекс мотала головой, она и не заметила, как в ее направление полетел теннисный мячик. Удар пришелся ей по нижней губе, из-за чего полилась кровь. Рана была не столь смертельна, сколь болезненна. Это ощущение боли словно вернуло ее к реальности, и девушка замерла в какой-то непонятной позе: то ли у нее резко защипали глаза, то ли ей захотелось чихнуть, а может и вовсе убежать, так как ноги ее уже начинали делать шаги назад, но грудную клетку словно магнитом тянуло в противоположную сторону. Буквально через несколько секунд после удара к ней подбежал парнишка предположительно ее возраста. Волосы его были темными как зимняя ночь, а глаза — серыми как утренний туман. Такие загадочные черты не сопоставлялись с выражением его лица, изображавшим крайнее удивление, и которое было полно раскаяния. Брови его были как у Пьеро на картине Сезанна: такие же идеальные, — что было весьма странно. Они словно замерли в таком положении и ни разу за всю его жизнь не тронулись с места. Мимика его заставила слегка насторожиться Лекс. Когда парень подбежал к девушке, то ей показалось, что все его движения были словно в замедленном действии. Время, по ее ощущениям, текло еще медленнее. В испуге она, все еще трогая болевшую губу, посмотрела ему в глаза. — Простите, ради бога. Я первый раз играю… Виноват, — парень развел в стороны руки и показал свою обворожительную дружескую улыбку. — Вы меня простите? — А… Я… — Лекс почему-то вдруг начала оборачиваться. Она чувствовала себя взволнованно. — Да, конечно. Ей казалось, что говорила вовсе не она, что ее губы, челюсть отвечали рефлекторно, неподвластно разуму. Легкая дрожь охватила ее тело. Заметив ее замешательство, виноватый почувствовал себя неловко. — Я… Правда, случайно это вышло. Я могу вам чем-нибудь помочь? — с долей искренности и понимания спросил молодой человек. — Как ваше имя? — Лекс задала вопрос, чтобы развеять напряжение, как ей казалось. — Ах, да… Меня зовут Николас, — ответил парень и доброжелательно улыбнулся. — Лекс, — произнесла девушка. — Вас там не ждут? — Роботы могут прождать сколько угодно, в этом их преимущество перед людьми, — начал издалека Николас. — Знаете, я все-таки должен сопроводить вас больницу, — всем своим выражением лица он показывал, что извиняется. — Если вас это успокоит, — не успела Лекс договорить, как он прервал ее: — Тогда я мигом. Никуда не уходите, — и он пулей убежал туда, откуда прибежал ранее. Девушка прокручивала его слова насчет роботов и людей, насчет сравнения их качеств. Противопоставляя их, Лекс ушла в себя. Ее голова была переполнена самыми разными домыслами, но они ни к чему не приводили. Несравненно, в искусственном интеллекте были свои плюсы, как например, достаточно долгая работоспособность в отличие от людей… Но вместе с тем… Человек перестает развиваться, он просто заменяет весь труд, чтобы в конце концов заменить и самого себя. Противоречия, которые можно обсуждать целую вечность и которые не разрешат споры. Мысли Лекс блуждали по самым разным теориям, пока она не почувствовала, что кто-то касается ее левой руки. — Все в порядке? — спросил Николас. Его голос выдернул ее из раздумий. Девушка рефлекторно кивнула. — Идем? — она повторила то же действие. Они развернулись и пошли по направлению к ближайшей больнице. Лекс уже не чувствовала боль, скорее ее одолевала тревога. Ее брови были напряжены, ни один мускул на ее лице не дергался. Возможно, не стоило так вести себя с незнакомым человеком, который проявил к тебе доброту, но она уже боялась кому-то доверять. — Неужели так сильно болит? — Николас как будто почувствовал ее напряжение. Он осторожно взял ее за локоть и развернул к себе. — Нет, я просто… Я не думаю, что у меня что-то серьезное… — Но провериться все-таки стоит, — парень стоял на своем. — Хорошо. Лекс расслабилась. Она сама не знала, почему сделала это, но решила ему довериться и успокоиться, в конце концов времени у нее было еще много. Они шли в тишине. Николас хотел ее разбавить какими-то обыкновенными вопросами, но не решался. Его самоуверенность слегка пошатнулась. Вместо этого, он надеялся, что Лекс начнет разговор, но и она не хотела ничего говорить. В таком тяжелом молчании пара прошла минуты две, пока один из них ее не нарушил. — Так, чем занимаешься по жизни? — все-таки задал вопрос Николас. — Рисую. — ответила Лекс с какой-то грустью. Она боялась, что и он посчитает ее отбросом общества, как думал о ней владелец, но его весьма удивленное выражение лица заставило ее думать иначе. — Ничего себе, — четко произнес парень. — Я и не знал, что таким еще занимаются. Знаешь, просто большую часть этих творческих делишек заменил искусственный интеллект, из-за чего многие учреждения были закрыты. Такое происходит и будет происходить, потому что если есть, что заменить, то это нужно сделать, а людям следует начать изучать новое. — Может, ты и прав, — неосознанно сказала Лекс. — Но ты не согласна, — проронил юноша и уже готов был добавить еще что-то, как вдруг она перебила его. — Я просто считаю, что человек должен заниматься тем, чем хочет. Не нужно писателя заставлять высчитывать производные и логарифмы, оно ему вообще не сдалось, — она помолчала с секунду. — Такое говорить весьма опасно, я знаю. Тем более ты вообще первый встречный, но то, что заменяет людской труд, не всегда является чем-то хорошим. Последовала недолгая пауза, в течение которой Николас обдумывал слова девушки, они затронули в нем частичку его души, а Лекс начала осматриваться, потому что была уверенна, что они уже находились в квартале, где должна была быть больница. — Мы пришли. — Прочитал ее мысли юноша. Он встал напротив очередного многоэтажного здания, в котором несколько этажей занимала больница, по крайней мере, так было последние лет пять. Они подошли ко входу, и двери моментально открылись. В нос Лекс ударил запах чистоты. Ей было немного не по себе. Она с детства, как и любой другой ребенок, боялась больниц. Этот запах лекарств, постоянно ноющие больные, уколы и прочие неприятные процедуры оставили глубокий отпечаток в ее памяти. Едва окинув взглядом помещение, она увидела, что Николас уже стоял около медсестры и что-то ей рассказывал, единожды указав на Лекс. Девушке самой хотелось все сделать, ведь ей могут и не предложить лечение, если она не проявит самостоятельность. Весьма уверенным шагом она направилась к медсестре. — Мисс?.. — обратилась к ней женщина, которая что-то оживленно искала в электронном устройстве. — Мюллер, — спокойно произнесла Лекс. Медсестра слегка удивленно посмотрела на девушку, но ничего не сказала. — Боюсь, что мы не можем ничем вам помочь… — начала было медсестра, но Николас ее перебил: — У нее разбита губа, почему вы не можете ее осмотреть? Может, нужно накладывать швы, — весьма убедительно произнес парень. Женщина рассеянно взглянула на обоих и отошла. Лекс чувствовала волнение, но ей было приятно, что Николас вступился за нее. Правда, у молодого человека были немного другие чувства. Нервозность и легкое раздражение испытывал парень, но глядя на Лекс, старался выдавить ласковую улыбку, и выходило у него это театрально хорошо. — Они тебя примут, не беспокойся, — ободрительно сказал Николас. Как только он это произнес, к ним моментально подошла медсестра со спокойной улыбкой на лице. В ее взгляде было что-то презрительно приятное, но девушка этого не заметила. Она лишь улыбнулась. — Мисс Мюллер, пройдите в 412 кабинет, там вас осмотрят и сделают все нужные процедуры. А вы, — она обратила свой взгляд на Николаса, — заполните некоторые документы, — и она протянула ему электронное устройство. — Я буду ждать тебя здесь, — уверенно произнес Николас, смотря в глаза Лекс. Девушка боязливо посмотрела назад и решилась на необдуманный поступок. Она встала на носочки и слегка коснулась губами губ Николаса. Не ожидая этого, парень сначала замер, а потом поцеловал ее в ответ. Буквально через секунду их окликнула медсестра и поторопила. Они отстранились, и Лекс, не оглядываясь, отправилась к лифтам. Когда она оказалась в лифте, ее настигли слезы, но она смогла их быстро утереть, так как услышала приближающиеся шаги. Боясь, что кто-то заметит, она быстро нажала кнопку «4», и двери закрылись. Лекс мужественно продержалась несколько секунд, пока поднималась на лифте. И только двери открылись, она мигом выбежала из лифта в поисках двенадцатого кабинета. Обойдя целый круг, девушка обнаружила нужный кабинет. Он ничем не отличался от других. Дверь его была белая, цифры на ней были черные. Девушка осторожно постучала и, услышав какое-то бубнение, вошла. — Вы, судя по всему, мисс Мюллер. Дочь Катрины Мюллер. — отчетливо доносился голос из конца кабинета. Девушка, сжавшись до мельчайших размеров, закрыла дверь и молча вошла. Ей нечего было сказать. Помещение, в котором она оказалась было светлым, даже слишком светлым, потому что с трудом можно было хоть что-то разобрать. Голос, что доносился из другого конца, принадлежал мужчине средних лет. Лекс не могла четко разглядеть черты его лица, они словно сливались в одно большое пятно. Ее зрение было слегка затуманено. — Вы можете не отвечать. Я — представитель компании, которая спонсирует чистку. Мы долго наблюдали за вами, с момента очищения вашей матери, — мысли девушки закружились. Ее начало пошатывать из стороны в сторону. Лекс хотела выбраться, но дверная ручка не поддавалась ей. — Много информации, мы понимаем. Но ваше состояние критично. Даже если бы мы и захотели бы вам помочь, но увы… Мы не в силах этого сделать, вы должны понять. После этих слов Лекс почувствовала покалывание у себя в шее. Не успев ничего сообразить, она упала. Ноги ее стали ватными, глаза как будто наполнились свинцом, а сознание все еще оставалось при ней, чтобы она могла почувствовать, как сначала немеют пальцы ног, а затем вся стопа. А голос монотонно разливался по помещению. Он равномерно заливал каждый дюйм пространства, пока не проник и в подсознание Лекс. Словно убаюкивающий, давно забытый шум телевизора…3.
— Лекс Маргарет Мюллер. Что с ней? — спросила рыжеволосая дама среднего возраста. Она сжала губы в тонкую полоску, а голубые глаза прищурила, из-за чего на ее пухленьком носу образовались морщинки. — Ее уже очистили. Сейчас ее готовят к загрузке в новую систему, мэм, — спокойно и весьма уверенно произнес седоволосый мужчина, сидевший напротив дамы. — Я спросила, не где она, а что произошло, доктор. — Строго возразила рыжеволосая женщина. — И если вы и сейчас не поняли, то я вас отправлю туда же, где и она. — Ее мать была передана на чистку пять лет назад. Она была в безвыходном положении, мэм, и не обратилась за помощью, хоть средство связи у нее было. Мы отправили команду к ней домой, после того, как усыпили ее в больнице. Они пришли с заключением, что она занималась работой, непригодной обществу, точнее сказать, рисовала. Помимо этого, мы также опросили всех ее соседей, но никто о ней никак не отозвался, кроме владельца квартиры, который ее не жаловал и сказал, что она просрочила оплату. Нет никакой информации о друзьях. Родственников у нее нет. — А что насчет парня, который пришел с ней? — Ах, ему сделали процедуру. Теперь он о ней ничего и не помнит, — с гордой улыбкой и утвердительным тоном произнес доктор. — Вы оперативно проделали свою работу, — протяжно сказала дама. Она встала и подошла к окну. Ее взор устремился на площадку, где происходило создание новых технологий. Человеческие души, их разум загружали в новый научный прорыв, чтобы людской труд выполнялся теперь этими новыми технологиями.