о доверии и косах

В Эдемском саду, в благоухающих райских кущах, раскинувшихся посреди немилосердной, пышущей жаром пустыни, после ухода Адама и Евы было на редкость тихо. Словно все, и растения, и животные переживало глубокую скорбь по отправленному в трудное странствие человечеству; скорбели каждый листок, каждая мелкая тварь, сотворенная, чтобы радовать людей, и даже ветер дул иначе. Или это после первой в истории грозы пахло так невыносимо свежо?.. Впервые за все время, прошедшее с Творения, Азирафаэль чувствовал себя одиноким, несчастным и растерянным, и это новое чувство пребольно било его в сердце. Он привык к Саду, прикипел к нему всей душой и не хотел бы расставаться со знакомыми местами, чтобы… Он даже не знал, к какой работе его смогут приспособить на Небесах, неумелого Стража, которому больше нечего было охранять, и мучился неизвестностью. Теперь Азирафаэлю казалось, что он вообще ничего не умеет, и осознание было страшно. Он даже сохранить Сад не смог! Гавриил наверняка будет в ярости… К счастью, он был не один — хотя и компания оказалась сомнительная. Кровлей сидел с ним рядом, недоверчиво присматриваясь к каждой былинке, ежась, точно светящийся изнутри Эдем его как-то раздражал, будто щекотка. Они устроились у излучины неглубокого ручья, оба глядя в воду, но не друг на друга. Переждав грозу, Кровлей не поспешил исчезнуть в клубах душного серного дыма или развеяться по ветру — или что там делали демоны, чтобы эффектно пропасть. Азирафаэль не знал, мог только предполагать по рассказам других ангелов, ведь, как известно, они не способны лгать. Но его новый знакомый не собирался делать ничего чудовищного и отвратительного, как рассказывали небесные братья, если не считать, конечно, что он уверенно подобрал какое-то яблоко (Азирафаэль забеспокоился, не упало ли оно, спелое и наливное, с самого Древа Познания, но проверить никак было нельзя) и с аппетитом вгрызался в него крепкими, чуть заостренными зубами. — Мне бы хотелось наведываться сюда изредка, — произнес Азирафаэль растерянно. Когда он начинал думать, что больше никогда не увидит эти чудные зеленые деревья, у него начинало саднить в груди, точно кто-то рвал на клочки его душу. — Так печально, что теперь у человечества будет только безжизненная пустыня. — О, ну жизни там навалом, — лениво отозвался Кровлей. Он покончил с яблоком и взвешивал огрызок в ладони, точно оценивая, как далеко сможет его зашвырнуть. Огрызок бултыхнулся в воду, разбивая отражение. — Львы, скорпионы… Змеи, опять же. Правда, все они вовсе не такие дружелюбные, как у вас тут. — У нас нет змей, — поспешно заверил его Азирафаэль, точно отчитывался перед небесным начальством, а потом смутился. Между узких сухих губ определенно мелькнул раздвоенный змеиный язык. И внимательный и страшно немигающий взгляд янтарных глаз с узкой полосочкой зрачка выдержать было непросто. — То есть… никогда прежде не было! — поспешно добавил Азирафаэль. — И ты не выглядишь… Слушая его, Кровлей внимательно склонил голову, и в его удивительных глазах заворочалось и проснулось что-то зловещее, опасное, что Азирафаэль благополучно замялся и замолк. Ему вовсе не хотелось злить демона… не столько потому, что это было кровожадное злое создание, которое могло бы его попросту убить, но поскольку Кровлея ему было немного жаль. Он тоже казался ужасно растерянным после этой истории с яблоком, и Азирафаэлю казалось, что он смотрится в зеркало. — Постой, ты правда думаешь, что весь поднебесный… и нададский, конечно… мир — это песчаная пустыня? — вдруг оживился Кровлей, словно забывая про то, о чем они говорили. — А я вот так не считаю. Ты-то, конечно, стоял тут, сторожил — не очень успешно, как я погляжу, — но я успел немного разведать. Неужели не знаешь, ангел? — насмешливо прошипел он; настроение у него снова, казалось, было самое наилучшее. — Змеи ползают везде. Тут есть леса. Долины с тысячей озер. Ледяные земли — там так холодно, что я едва успел убраться, пока не замерз… — Зачем же так рисковать? — изумился Азирафаэль, искоса на него поглядывая и немного беспокоясь. — То есть… это опасно. Не нужно быть таким безрассудным. Потом столько ждать, чтобы получить новое тело… — Но ведь хочется своими глазами все увидеть! — на удивление беззаботно для слуги Тьмы рассказывал Кровлей, и глаза его восхищенно сверкали. — Я слышал, кто-то из наших добрел до океана. Там воды до горизонта, и она вся соленая. А еще можно перебраться на другую сторону… Однажды я этим займусь, вот увидишь. — Не думаю, что змеи умеют плавать, — тактично заметил Азирафаэль. — Почему бы не перелететь? Неразборчиво что-то проворчав, Кровлей снова уставился в воду. На тонком бледном пальце он крутил медно-рыжую прядь, дергал — и сам же шипел. В отличие от Азирафаэля, он уже свернул свои черные крылья и сидел, чуть сгорбившись, немного недовольно поглядывая на собственное отражение в воде. Пока они говорили о чем-то бессмысленном, старательно лавируя и избегая любые беседы о Великом Замысле и том, что их начальства вовсе не одобрят разговоры, Азирафаэль украдкой рассматривал демона. Прежде Падших он так близко не видал и по-своему поражен был змеиными глазами на выразительном скуластом лице, как будто иссушенном пустыней — или Адом, как знать. Но самое пристальное внимание Азирафаэля приковали рыжие локоны. Он и не заметил, как протянул руку, не способный сопротивляться такому глупому желанию их коснуться. — Ш-што ты делаеш-шь? — зловеще зашипел Кровлей, почувствовав прикосновение к кончикам волос; он готов был вскочить, но слишком долго просидел под ласковым солнцем, выглянувшим после дождя. Возможно, это их и спасло. — Ничего! Боже, прости. Но… они так запутались, — робко предположил Азирафаэль, когда понял, что, несмотря на испуг, он все-таки может говорить. — Здесь, сзади, просто птичье гнездо, я боюсь. Ты не сможешь разобраться с этими узлами. Глубоко задумавшись, Кровлей медлил. — И ты предлагаешь?.. — О, — смутился Азирафаэль, — мне вовсе не сложно. Никаких усилий. Признаться, я редко у кого видел такие красивые волосы, уж точно не встречал на Небесах… А демоны?.. — Большинство из них не признает мытья, — с ноткой презрения бросил Кровлей. — Ну вот, а говорят, будто ангелы не способны на лесть… Он не осмелился сказать, что был искренен; может быть, боялся, что демон издевательски рассмеется — и еще сильнее опасался заслышать горечь в этом хохоте. И Кровлей согласился нехотя. Не прекращал коситься, точно побаивался, что в руке у Азирафаэля из ниоткуда возникнет пылающий клинок. Но где-то вдалеке от Эдема Адам и Ева пытались развести от огненного меча небольшой костерок, чтобы обогреться… — Красиво, — зачарованно пробормотал Азирафаэль. Кровлей ерзал на месте, но вряд ли от смущения, скорее, его пугала близость ангельской легкой руки к шее. Пряди были гладкие, тяжелые. Переливались в руках, точно что-то драгоценное, но не обжигали холодом. Кропотливая работа, которая досталась Азирафаэлю, надолго его отвлекла и успокоила; он умело распутывал неясный клубок, в который превратилась рыжая шевелюра, удивляясь, откуда взялась ловкость пальцев. С необычайной осторожностью, чтобы не дернуть случайно, не причинить боль, он зарывался пальцами в непослушную копну волос. Пропускал их через пятерню, поражаясь мягкому шелковистому ощущению… Пока он возился, Кровлей заснул, разогретый клонящимся к закату солнцем, и, взглянув на него, Азирафаэль с тайным удовольствием увидел мягкую полуулыбку. Теперь, тщательно причесанный, с закрытыми глазами, озаренный последними янтарными лучами, сделавшими его еще ярче и рыжее, Кровлей оказался страшно похожим на ангела. Увлекшись, он продолжил заплетать, и пряди ложились удивительно ладно. *** Когда мир должен был пасть, они выжили. Возможно, оба, и Азирафаэль, и Кроули, не успели до конца этого осознать, чрезвычайно озабоченные тем, чтобы выжить и надурить одновременно и Небесную, и Адскую канцелярии — фокус не из легких, но они проворачивали и не такие. Можно сказать, готовились шесть тысяч лет, чтобы дать это последнее — и прощальное — представление. Теперь же медленно приходили в себя. Азирафаэлю казалось, что это — точно после марафона, когда ты на последних силах пробегаешь финиш, срываешь ленточку, охваченный эйфорией, радуешься и кричишь, а потом неделю лежишь на месте, не в силах пошевелить и пальцем. Не то чтобы Азирафаэль когда-то занимался подобным. Но он читал. И они тоже лежали совершенно без сил. Точнее, Азирафаэль сидел на диванчике, лениво перелистывая страницы, а Кроули развалился на остальной части софы; ноги его свешивались вниз, и он лениво покачивал левой — босой. Новенькие ботинки из змеиной кожи небрежно валялись рядом. Даже пить не хотелось — только медленно смаковать новую жизнь. Опустив руку, Азирафаэль коснулся кончиками пальцев его разметавшихся вихров. Они по-прежнему были мягкими, как и в тот первый раз… Воспоминания были приятными и более интересными, чем книга. — И зачем ты обкорнал свои чудесные волосы? — с сожалением произнес Азирафаэль. Кроули прищурился — горели в полутьме его золотистые глаза. — Мода, ангел, неужели ты не понимаешь? — сонно улыбнулся он. — Никогда не пытался сменить стиль? Сколько лет этой рубашке? На провокации Азирафаэль решил не отвечать, сердито насупившись. Но долго злиться на Кроули — теперь, после всего пережитого — он просто не мог, потому снова принялся перебирать короткие рыжие прядки. Кроули немного ластился к руке, точно гордый кот. — Теперь я справляюсь с расческой, — с легким сожалением заметил он, чтобы что-то говорить, потому что молчание казалось мучительным и невыносимым в тихом книжном магазинчике. — Не везде, — укоризненно заметил Азирафаэль, озаренный другим, совсем недавним и ужасно запутанным воспоминанием. — Я ведь видел твои крылья, дорогой, всего пару дней назад. Покажи. — Ангел. — Голос Кроули дрогнул. Всего на мгновение. — Тебе не нужно это видеть, поверь. Мои крылья — не то, на что стоит тратить время… — Уж позволь мне самому решить. Пожалуйста, Кроули! Ради меня. — Азирафаэль решил прибегнуть к запрещенному оружию; если долго общаться с искусителем, можно перенять парочку особо удачных и действенных приемов… Обреченно выдохнув, Кроули привстал, сел на диване, чтобы расправить широкие черные крылья; перья знакомо зашуршали. Азирафаэль отлично знал этот звук, потому что его крылья издавали похожий. Они подрагивали, живые, теплые, пусть и тяжелые настолько, чтобы никогда не поднять в небо. Задумчиво зарывшись пальцами во взъерошенные перья, Азирафаэль улыбался. — Ты хотя бы причесываешь их? Или это тоже мода — ходить, точно вылез из драки с разъяренными кошками? — Они не так хорошо гнутся, — напомнил Кроули. — С волосами-то проще. Нужен кто-то… кому я могу их доверить. Азирафаэль осторожно отдернул руку, с сожалением теряя ощущение гладких перышек. Он давненько не бывал на Небесах, сроднившись с миром людей, и иногда забывал. Просто выбросил из головы, а ведь бывали правила вечные, неписанные… Крылья — самое сокровенное, что есть у ангела, не важно уж, какого они цвета; их нельзя просто так трогать… — Прости, — смутился Азирафаэль, сложив руки на коленях. — Я не должен был так хвататься. Это неприлично… — Все в порядке, ангел, — произнес Кроули, лукаво улыбнулся. — Мы вместе остановили гребаный Апокалипсис. Кому еще я могу позволить? И… это приятно. — Я буду очень осторожен, — пообещал Азирафаэль. Он знал, что Кроули редко показывает крылья, мучаясь их чернотой, но на душе ему было куда спокойнее, когда он знал, что перья все идеально уложены и ухожены, поблескивают, точно начищенные воском. И старательно разглаживал, прижимал непокорно торчащие перышки, которые удивительно легко покорялись его рукам. — Они тоже красивы, — не сдержался Азирафаэль, проводя поверху и чувствуя под рукой тонкую и такую хрупкую кость. Крылья отзывались трепетом. — Не нужно их прятать. — Они напоминают, кто я. Я всегда так боялся, что изменятся не только крылья и глаза, — признался Кроули, неуютно ежась, но движения Азирафаэля его явно усмиряли и успокаивали. — Что проснусь однажды утром, а по лицу пошла чешуя. Ты видел других демонов? Словно ночные кошмары… Даже Ему не повезло, а ведь Он был самым прекрасным из ангелов. Утренней звездой, Денницей… — Этого не случится. Никогда, — успокоил его Азирафаэль, ласково поглаживая маховые перья, жесткие, что можно порезаться. — Ложь во благо — законная ложь? Азирафаэль не ответил. — Даже с чешуей ты смог бы выглядеть стильно, — попытался подбодрить он. — Это ведь ты. Удивительно, но Кроули это все же развеселило. — Спасибо, ангел, — кивнул он, устало прикрывая глаза. — За все. Ради… чего угодно, одно прошу: не заплетай мне косички, пока я сплю. — Но ведь вышло так мило! — всплеснул руками Азирафаэль. — Тебе так пошло! Это был первый раз, когда я заплетал кому-то косу… — В том-то и дело, — недовольно зашипел Кроули. — Мило! — Это слово он едва ли не с ядом пополам выдавил. — Я демон! Порождение Тьмы! Посланник Ада! О, знал бы ты, как я хотел провалиться сквозь землю, когда увидел, что ты натворил. Еще тогда понял, насколько ты подл глубоко в душе. — Кроули, — укоризненно заметил Азирафаэль и настоял на своем: — Тебе было к лицу. Но он уже не слушал всех доводов, что вспыхнули в голове Азирафаэля; Кроули, демон, порождение Тьмы и далее по списку доверчиво уснул у него на диване, свернувшись калачиком и позволив и дальше заботливо перебирать свалявшиеся перья. И на этот раз Азирафаэль был уверен, что сонная улыбка, застывшая на его лице, была абсолютно точно счастливой.