(i carry it in my heart)

Зимой Хогвартс напоминал Бобби впавшего в спячку дракона, покрытого шапкой снега. Несмотря на то, что в хорошую погоду дети часто веселились, чаще всего здесь было тихо. Не просто тихо, а по-волшебному, исключительно магически тихо. Это какая-то мистическая сила старых замков, и Бобби не сталкивался с ней никогда в жизни, даже не читал, до тех пор, пока не приехал в Британию. Он родился и вырос в Америке - резкой, стремительной и прогрессивной, дерзкой и вдохновляющей, и, окунувшись в английскую неспешность четыре месяца назад, был уверен, что будет считать дни до окончания учебного года и молиться, чтобы они шли быстрее. Но этого не произошло по нескольким причинам. Первой причиной был Хогвартс. Огромный и прекрасный, пугающий эхом пустых коридоров, но по-своему уютный и - Бобби был в этом совершенно уверен - абсолютно живой. Он очаровывал не с первого взгляда. Его власть начиналась гораздо раньше, возможно, в поезде, возможно - в момент первого вдоха при выходе на платформу. Хогвартсом был не только замок. Что-то появлялось в такие моменты в сердце, и у этого чувства было точно такое же название. Второй причиной были дети. Бобби собирался заниматься исследованиями магии и защиты от темных сил в частности и путешествовать, но никак не становиться участником эксперимента и начать преподавать. Но он оказался одним из немногих американских магов, которые согласились бы поехать в Европу до окончания войны. Дети были разными, настолько неожиданно уникальными, что их имена запоминались без труда. Бобби просмотрел программу курса бегло, отметив только несколько важных моментов, порекомендовал те учебники, по которым сам когда-то учился в Ильверморни, но ни один из них так и не был открыт на его занятиях. Найти в себе способность преподавать кому-то было… Удивительно. И все дети, слушающие его на занятиях каждый день, были удивительными. Он проводил исследования с младшими курсами, а со старшими устраивал полномасштабные баталии, и каждый урок проходил отличным от предыдущего, весело и увлекательно. Дети и другие профессора, смотревшие на него как на чужака в первые дни, уже через неделю начали открыто и искренне улыбаться. Так, как Бобби думал, британские маги не умеют. Третья причина окинула Бобби хмурым и слегка ироничным взглядом, когда тот, практически не притормозив, забрался в последнюю запряженную фестралами карету. Бобби собирался проспать по крайней мере половину каникул, потому что не помнил, когда в последний раз высыпался с начала сентября, но пятнадцать минут назад его разбудил домовой эльф и передал записку от директора, который попросил сопровождать детей на поезде до Лондона в это неспокойное время. Бобби ожидал увидеть напротив себя кого угодно, даже школьного завхоза-сквиба, но никак не профессора зельеварения, который большую часть времени выглядел едва ли не безобиднее первокурсников. Но при этом, по мнению Бобби, профессор Ким Ханбин был самым красивым человеком из тех, кого он встретил в Британии. И, пожалуй, из тех, кого когда-либо мог встретить в Америке. Ханбин сидел буквально в полуметре от него, окруженный согревающими чарами, из-за чего казалось, что он сам излучал тепло. Его глаза за стеклами тонких круглых очков были уставшими, но по-прежнему сияли. Он смотрел на Бобби молча, из вежливости давая ему отдышаться, вот только воздуха никак не хватало. Не потому, что Бобби, спешно одевшись, залпом выпив остатки вчерашнего кофе и подхватив куртку с палочкой, пробежал ползамка за рекордное время, а потому, что, пожалуй, за четыре месяца это был первый раз, когда они оказались наедине. Профессор зельеварения был первым человеком в Хогвартсе, на которого Бобби обратил внимание. Они сидели рядом за преподавательским столом в Большом Зале и неизменно садились напротив друг друга на учительских собраниях. Бобби натыкался на Ханбина в библиотеке почти постоянно, но тот был окружен либо книгами, либо студентами и часто улыбался и тем, и другим с одинаковой теплотой. Бобби представлял этот момент много раз, проматывал в голове, что скажет - от невинного приглашения вместе выпить до прямого признания в симпатии и будь что будет. Его впервые в жизни переполняло одно большое чувство, и этого чувства было слишком много для одного. Он не знал, как Ханбин отреагирует, и никогда не мог предугадать его реакцию. Но что-то подсказывало ему - а интуиция тоже часто имела какое-то второе магическое дно - что вряд ли он после этого обнаружит яд в своем кубке с тыквенным соком. - До отправления еще достаточно времени, профессор, - вежливо произнес Ханбин, когда Бобби перестал дышать как загнанный конь. - Вы могли не торопиться. На слове “торопиться” его взгляд скользнул вниз, туда, где все было явно не в порядке с пуговицами на рубашке. Бобби и сам что-то чувствовал, потому что возился с ними дольше обычного, но в итоге махнул рукой, но Ханбин, сидевший напротив него, был просто воплощением педантичности в одежде. Бобби был уверен, что под зимней мантией, подбитой серым мехом, один из многочисленных дорогих костюмов и идеально подобранный к нему галстук. - Вы позволите? - спросил Ханбин, не дождавшись ответа на свои слова. Он так сверлил взглядом шею Бобби, что тот невольно подумал про попытку перезастегнуть пуговицы с помощью беспалочковой магии. - Буду Вам благодарен, - выдавил из себя Бобби. Он привык к неформальному общению с теми, кто не выглядел так, будто годился ему в дедушки, но Ханбин преподавал здесь дольше и казался старше, поэтому Бобби никак не мог представить ситуацию, в которой смог бы говорить с ним так же легко и непринужденно, как с близким другом. Бобби ожидал, что Ханбин достанет волшебную палочку и все сделает с помощью нее, но тот поднялся с места и, наклонившись, потянулся к нему руками, расстегивая пуговицы и застегивая их заново, как нужно. Бобби не был готов. Ни к тому, что ледяные пальцы Ханбина пахли хвоей, ни к тому, что при ближайшем рассмотрении его глаза оказались еще более глубокими и сияющими, ни к тому, что будет чувствовать его дыхание на своем лице. Это длилось всего несколько секунд - и вместе с тем это были самые идеальные несколько секунд для признания. Секунды для принципа “Сейчас или никогда”, и Бобби, не привыкший пасовать, открыл было рот, но… - Профессор! Ханбин отстранился - спокойно, плавно, как будто звонкий мальчишеский голос ни капли не застал его врасплох, в отличие от Бобби, который позволил себе подумать, сколько проклятий заработает за поцелуй - и без всякого удивления открыл дверь в карету. - Да, мистер Уотермен. Почему Вы не в карете? Питер Уотермен, маленький даже для своих лет первокурсник с Гриффиндора, смотрел на них снизу вверх, едва различимый за слоями обмотанного вокруг шеи красно-золотого шарфа и под огромной шапкой с помпоном, едва ли не подпрыгивал на месте, но Бобби подозревал, что это явно не от холода. - Нас семнадцать, сэр, - скороговоркой ответил Питер. - Мне не хватило места. Бобби протянул ему руку и, стараясь подавить обреченность, помог забраться в карету. Этот мелкий ему нравился, пожалуй, даже больше другой восторженной мелочи - он был подвижным, любопытным, нестандартно мыслил и имел талант, наверное, ко всему, чем занимался, хотя больше всего ему нравились зелья. Бобби был рад ему и его бесконечным вопросам в любое время дня и ночи. Кроме сегодняшнего дня. Карета тронулась, хотя из-за Питера, который не мог просидеть в одной позе дольше одной секунды, создавалось впечатление, что они в дороге уже час. Колеса слегка поскрипывали, расчищенная дорожка на поверхности замерзшего озера была почти идеально ровной, из-за чего закрадывались определенные предположения о том, кто ее создал. Ханбин не смотрел на Бобби, он смотрел на мальчика, который молчал уже несколько мгновений, вероятно, выбирая, какую сотню вопросов задать первой. И улыбался своей спокойной теплой улыбкой. - Правда, что Вы каждый год сопровождаете учеников на каникулы? Мне столько рассказывали о Вас, я так рад, что тоже с Вами еду. Бобби посмотрел на Ханбина с мыслью, что тот, вероятно, ездил с учениками, потому что лучше всех мог их успокоить. Мелкий Уотермен совсем не волновался, несмотря на то, что собирался вернуться из безопасного Хогвартса, который война не задевала, домой, рискуя попасть под одну из бомбардировок. Питер был единственным магглорожденным - Бобби долго привыкал к этому слову, но так до конца и не привык - из тех, кто возвращался домой на зимние каникулы, все остальные были либо полукровками, либо чистокровными, и жили в достаточно защищенных домах. Однако у них были совсем другие риски - если семья имела влияние на материке, каждый, кто к ней относился, рисковал стать жертвой сторонников Гриндевальда на пути домой. - Я надеюсь, Вы запомните только хорошее, мистер Уотермен, - в своей спокойной манере ответил Ханбин и, наконец, перевел взгляд на Бобби. Поездка обещала быть долгой. И Бобби очень надеялся, что тоже запомнит только хорошее. *** Поезд замедлял ход, и подсвеченная вечерними огнями платформа уже виднелась где-то впереди. В вагоне была тишина - уставшие студенты, наконец, перестали заглядывать в преподавательское купе по тысяче и одной причине каждый раз, когда Бобби удавалось задать достаточно интересный вопрос, чтобы вовлечь Ханбина, читавшего какой-то потрепанный библиотечный том, в разговор. Все прошло довольно неплохо - детей после нескольких небольших катастроф удалось собрать вместе и погрузить в один большой увлекательный разговор. Бобби около двух часов просидел на полу в коридоре между купе, вынуждая их, уже успевших рассредоточиться по вагону, собраться всем вместе как можно ближе. Так было намного легче присматривать за всеми сразу, потому что, как оказалось, семнадцать подростков в одном вагоне могли причинить больше головной боли, чем переполненный поезд под присмотром старост. Сначала пришлось разнимать капитанов гриффиндорской и слизеринской команды по квиддичу, которые столкнулись при выходе из туалета и не захотели уступать друг другу дорогу. Буквально через несколько минут после этого в купе, в котором заперлись два четверокурсника из Рейвенкло, раздался тихий взрыв. Ничего, кроме обивки сидений, окна и потолка, покрывшихся тонким слоем дурнопахнущей слизи, при этом не пострадало, потому что один из экспериментаторов успел выставить щитовые чары. Бобби мысленно прибавил ему десять баллов за хорошую реакцию, но вслух ничего не сказал, потому что опасался, что начнет неприлично смеяться. Слизь не убиралась ни одним из известных заклинаний, и купе пришлось закрыть. После того как второкурсник с Хаффлпаффа - сын швейцарского министра магии, временно переведенный в Хогвартс из Шармбатона из-за небезопасной ситуации в Европе - разбил нос, погнавшись за заколдованным бумажным самолетиком, Бобби понял, что эта гремучая смесь становится неуправляемой. Залечив мистеру Фази его пострадавший нос и убрав пятна крови с одежды, Ханбин отправился варить детям какао - в поезде никого, кроме них и машинистов, сегодня не было, а чая в маленьких термосах, выданных детям домовыми эльфами вместе с ланчем, не хватило бы на весь день. А Бобби первым делом собрал вокруг себя малышню, которую было бы легче заставить сидеть друг с другом мирно и которая быстро привлекла остальных своими возгласами, и начал рассказывать им обо всем - об Америке и американских магах, об Ильверморни и о том, как начинал исследовать старую индейскую магию, правда, немного опустив слегка неприятные подробности разных ритуалов. Какао, приготовленный мастером зельеварения, оказался где-то за гранью идеального и был весьма кстати. Бобби не раз и не два ловил на себе взгляд Ханбина - тот тоже остался в проходе и стоял дальше всех, подпирая плечом дверь купе, в котором ехали неудачливые экспериментаторы - но сам старался не смотреть на него, потому что начинал чувствовать, как сбивается с мысли. Настолько красивым Ханбин казался в своей расслабленной безупречности. После ланча удалось перевести детей на игру в то, кто назовет больше всего магических животных и опишет их, и, когда азартные гриффиндорцы начали усложнять правила, появилась возможность незаметно смыться в свое купе и перевести дух. Бобби не был настолько наивным, чтобы полагать, что наступил мир и покой, но надеялся урвать хотя бы несколько минут для разговора с Ханбином, который присоединился к нему спустя некоторое время и углубился в свою книгу. Вопросы начались еще раньше, чем Бобби предполагал - он успел только устроиться поудобнее и расслабить уставшее от мимических пыток лицо. Но, в конце концов, он ехал в поезде, где только один ребенок довольно мало знал о мире магии - хотя успешно это наверстывал - и сам стравил студентов в интеллектуальной битве, поэтому было бы глупо ожидать, что паломничество за пополнением запасов знаний начнется только ближе к вечеру. Почти на все вопросы отвечал Ханбин - обстоятельно и терпеливо, возможно, точно так же, как делал это на занятиях. Он закрывал книгу без раздражения и спокойно возвращался к ней, когда вопросы иссякали, но так же спокойно откладывал ее снова, когда кто-то приходил спустя пару минут. Дети не боялись его, не стеснялись своего любопытства, и это было самое удивительное взаимодействие, которое Бобби когда-либо видел в своей жизни. И сейчас, когда до остановки поезда оставались считанные минуты, Бобби, заходя в купе после того как проверил, что все в порядке, осознавал три вещи - что он не уставал так даже в первые дни учебного года, что они так и не поговорили и что, черт возьми, это была, несмотря ни на что, самая лучшая поездка в поезде за всю его жизнь. - Вы тоже так ездили в школу? - словно почувствовав его мысли, неожиданно спросил Ханбин. - На таком поезде? - Не совсем, - мотнул головой Бобби. - Мне приходилось ездить из Вирджинии до Массачусетса с не-магами. Мне кажется, я очень много потерял, потому что это было не так здорово, как здесь. - Да, - отозвался Ханбин, повернув голову к окну, и огни фонарей отразились в стеклах его очков. - Я закончил Хогвартс десять лет назад, а до сих пор очарован, как первокурсник. - Десять лет назад, - медленно проговорил Бобби, делая в уме подсчеты, которые его немного обескуражили. - Вы младше меня. - Вас это волнует? Платформа показалась за окном, и краем глаза Бобби заметил то, к чему морально готовился всю дорогу. То, что заставляло его упиваться каждой минутой, проведенной с детьми, впитывать в себя их смех, их улыбки. То, что заставляло его смотреть на Ханбина неотрывно позже, когда он был погружен в чтение. Но прямо сейчас важно было не то, что у Гриндевальда были свои взгляды на политику швейцарских магов, которые, как и все в их стране, собирались держать нейтралитет в этой войне, и что вместо кучки родителей, пары дежурных мракоборцев и группы охранников для мистера Фази на платформе было семь человек в одинаковых черных мантиях. Прямо сейчас - сейчас или никогда - важно было совсем другое. - Меня волнует все, что с Вами связано. Бобби произнес это быстро, чтобы успеть до того, как Ханбин оглянется на окно, и тот встал с неожиданно решительным выражением на лице, вероятно, намереваясь сказать все, что думает. Но у Бобби не было времени, потому что джентльмены на платформе пришли сюда явно не для того, чтобы ждать. Он преодолел разделявшее их с Ханбином расстояние за долю секунды и, ошалев от собственной смелости, быстро поцеловал его в приоткрытые губы, после чего отстранился, чтобы вытащить палочку из кармана брошенной в угол сидения куртки. - Вызови помощь, - бросил он через плечо, выбегая из купе. - Я задержу. Кровь закипела от предвкушения, когда Бобби спрыгнул на платформу, первым делом выставляя перед собой щит. Но палочка потеплела в ладони только после того как он наложил на дверь запирающее заклинание, благодаря которому никто не мог попасть в поезд, пока он был жив. Все было чертовски правильно. *** ...в конце концов, Бобби спускался на платформу не для того, чтобы умереть. Не то чтобы в его жизни были ситуации хуже, но он был уверен в одном: эти четыре месяца ему приходилось сражаться одновременно против самых опасных противников - детей. Седьмые курсы радовали силой и набором заклинаний. Шестые - активные, подвижные, не обремененные тяжестью СОВ или ЖАБА в конце года - заставляли его двигаться так быстро, как он не двигался никогда раньше. Пятикурсники находили на его занятиях выход для подростковой агрессии, которая иногда приводила их к впечатляющим результатам. Четвертые курсы, только-только приступившие к серьезной практике после изучения опасных тварей, оказались самыми сложными, хотя бы потому, что мало знали о законах магии и их воображение не было ими ограничено. После пары недель занятий Бобби понял, что не ставить их в пары против друг друга, а позволять нападать на него группами, было очень разумным решением. Дети были прекрасны тем, что умели учиться на своих ошибках, что неудачи делали их злее, а маленькие победы - еще упорнее. Благодаря ним приходилось постоянно учиться и совершенствоваться самому. Семь взрослых магов пришли на платформу за одним маленьким мальчиком, немного пухленьким, неловким и очень искренним, но пока что совершенно неспособным постоять за себя. У мальчика должна была быть серьезная охрана, но мощный антиаппарационный барьер, поставленный изнутри, и запечатанный вход на платформу, судя по всему, не давали ей ни шанса. Однако Бобби спускался на платформу не для того, чтобы победить. Британские маги, несмотря на то, что привыкнуть к ним было довольно сложно, ему нравились - их флегматичность чаще всего окупалась непрерывной и очень гибкой работой мысли. Среди самых умных магов всегда найдется тот, кто будет немного умнее. Нужно было только дать ему время что-нибудь придумать. Бобби не успел до конца уклониться от режущего проклятия, из-за чего заработал глубокий порез на щеке. Он отвлекся, из-за чего упустил момент, когда вместо пятерых - двое уже аккуратно лежали без сознания на краю платформы - на него начали наседать четверо, и получил заклинанием в спину. Другое заклинание моментально отбросило его и приложило об колонну. Удар был такой силы, что после короткой вспышки боли Бобби был даже рад потерять сознание. ...правда, длилось это совсем недолго, потому что грохот, раздавшийся буквально через пару секунд, заставил бы очнуться даже мертвого. Красивый гладкий бок Хогвартс-Экспресса стал напоминать криво вскрытую консервную банку. Бобби стирал ладонью кровь - без движения и так стало довольно холодно, а она заливала рубашку, из-за чего он замерзал еще быстрее - и флегматично наблюдал за тем, как милый и безобидный профессор зельеварения, которого не боялись даже самые робкие дети, устраивал на платформе маленький филиал Преисподней. Поначалу Бобби едва успевал угадывать заклинания по цветам и движениям, а после махнул на это рукой и стал наблюдать за тем, как красиво движется палочка в руке Ханбина. Эбеновое дерево и сердечная жила дракона. Он узнал об этом еще в поезде, когда речь зашла о том, какие ингредиенты используются для изготовления волшебных палочек. Стоило что-то заподозрить еще тогда, потому что такая палочка не могла принадлежать человеку, стойко ассоциировавшемуся со сдобой с корицей. Это была палочка боевого мага, сильного, стойкого индивидуалиста. Того человека, который даже не двинулся с места под градом заклинаний, и уже двоих превратил в пепел с совершенно нечитаемым лицом. После смерти третьего мага, вероятно, исчезли все барьеры, и оставшиеся, прихватив обездвиженных товарищей, предпочли аппарировать. Быстро и без раздумий. Как крысы. Бобби упустил момент, в который отключился еще раз - кажется, это произошло, когда Ханбин повернулся к нему, и последней мыслью было, что он становится еще красивее, когда снимает очки. Буквально через пару минут пришлось проснуться снова - от того, как настойчиво его трясли маленькие горячие руки. Бобби открыл глаза очень вовремя - как раз в тот момент, когда чья-то очень знакомая рябиновая палочка едва не ткнулась ему в глаз. - Мистер Уотермен, если Вы хотите меня добить, вам стоит подождать до конца учебного года, - просипел Бобби, стараясь сесть поудобнее. Затылок ныл от боли, а колонна за спиной уже почти обжигала холодом. - Менять преподавателей в конце первого семестра - дурной тон для школы. - Профессор, вам нехорошо? - обеспокоенно спросил Питер, заглядывая ему в глаза. - Вы так здорово сражались! Я как будто вживую увидел фейерверк. Вы научите меня? Бобби подумал, что было бы неплохо познакомить его с комиксами про Супермена - почему-то появилось стойкое ощущение, что те найдут в мистере Уотермене ярого поклонника - и с обвел взглядом платформу, с сожалением отметив, что Ханбина поблизости не было. - Вы видели, что сделал профессор Ким? - продолжал трещать Питер, отчего боль в затылке только усиливалась. - Наша староста рассказывала, что он из семьи мракоборцев, и его воспитывали таким с детства, но я не ожидал, что он так умеет! Я тоже, хотелось сказать Бобби, но он предпочел промолчать, потому что испытывал непреодолимое желание глупо хихикать. - Мистер Уотермен, - раздалось откуда-то сбоку. - Ваши дядя с тетей ждут вас за барьером. Не заставляйте их переживать. Маленький красно-золотой ураган сорвался с места, пожелав им счастливого рождества, и в следующую секунду Бобби почувствовал себя закутанным в согревающие чары. На лице Ханбина по-прежнему не было никакого выражения, и он сам держался прямо и безупречно, и выдавало его только то, что температура воздуха вокруг Бобби стала сравнима с той, которая бывает в летний полдень во Флориде. Бобби предпочел сделать вид, что все так, как и должно быть. Он позволил влить в себя какое-то отвратительное на вкус зелье, от которого стремительно полегчало, правда, легкий дурман в голове никуда не делся. - Мне нужно усовершенствовать свое запирающее заклинание, - произнес Бобби, нарушив почти тяжелое молчание, когда призванная им куртка выскользнула из дыры в поезде. - Я не учел такое развитие событий, когда создавал его. - Если ты запрешь меня еще раз, - почти ласково начал Ханбин, залечив царапину на его щеке. - Я тебя сожгу. - Не уверен, - пробормотал Бобби, натягивая куртку, - что после этого ты перестанешь мне нравиться. Ханбин отреагировал оглушающей тишиной, в которой словно на автомате продолжал что-то делать. Он взмахнул палочкой, и рубашка Бобби стала безукоризненно чистой - какой, по подозрению последнего, еще ни разу не была. После протянул руку, позволяя ухватиться за себя, и помог подняться - но явно не ожидал, что они окажутся вплотную друг к другу. Бобби успел подумать о том, что, снимая очки, Ханбин, вероятно, выпускал свою темную сторону, но при этом забывал выключать красивую. Ханбин был воспитан по законам аристократии, а аристократы, судя по всему, ненавидели оставаться в долгу. Короткий поцелуй в поезде вернулся к Бобби в троекратном размере с такими маленькими паузами, что их не хватило даже на то, чтобы тихо сойти с ума. - Пойдем, - слишком стремительно развернувшись, сказал Ханбин. - Тебе нужно поесть, а у меня еще есть дела на Косой Аллее. Я угощу тебя ужином. Бобби позволил утянуть себя вперед, сосредоточившись на том, как бережно и аккуратно Ханбин держал его за запястье. Оставалось только надеяться, что Косая Аллея не окосеет от их появления еще больше. И что это, конечно, было не последнее их совместное приключение.