Немного кинков на флафф

То, что сегодня первая пятница месяца, колдомедик Драко Малфой, заведующий отделением токсикологии Святого Мунго, мог сказать, не глядя на календарь. Об этом ему сообщили Тревога, вкупе с Предвкушением, когтистыми лапками начавшие царапать внутренности, едва владелец этих внутренностей открыл глаза. Пятый год, больше полусотни раз Гарри Поттер, дорогой и единственный лучший враг, приходил в особую, изолированную от остального магического мира часть отделения, чтобы выполнить грязную работу санитаров для впавших в кому жертв «Ангельской Пыли». Этот особый магический наркотик пользовался непреходящей популярностью уже пару десятилетий и имел такую серьёзную цену, что дельцы теневого магического мира наводнили рынок подделками. А проблема состояла в том, что суррогаты не поддавались точной дозировке и зачастую вгоняли пациента в кому. Да в такую, при которой абсолютно исключались любые магические воздействия, не только для помощи больному, но и вообще в радиусе пары метров от него. Выходили из комы все. Рано или поздно. Кто через неделю, кто через десять лет. И уход за таким «полутрупом» нужен был банально магловский: кормление через желудочный зонд, капельницы с физраствором и другими жидкостями, переворачивание и массаж — во избежание пролежней, еженедельная клизма, ежедневные влажные обтирания и некоторые другие манипуляции, направленные на детоксикацию организма. Ничего сложного, но найти в магическом мире, согласных ежедневно выполнять эти обязанности за зарплату младшего персонала было непросто. И тогда было решено привлечь к работе волонтеров. Студенты медицинских факультетов, родственники пациентов, добрые самаритяне всех мастей, раскаявшиеся грешники, желающие снять с души мнимый или реальный грех, да просто любители пострадать за идею — короче, желающих изредка поработать «матерью Терезой» хватало. И когда, почти пять лет назад, в этой когорте добровольцев появился ещё один, под нечитаемыми аврорскими маскировочными чарами, Драко, как раз получивший должность завотделением, не ожидал сюрпризов, от слова «совсем». Но привычка ничего не упускать из-под контроля привела к тому, что в спецпалатах с «коматозниками от Ангельской Пыли» были установлены камеры видеонаблюдения. Установлены по прямому указанию чистокровного мага в четырнадцатом поколении, не раз насмехавшегося в детстве над интересом Артура Уизли к магловской технике. Ирония судьбы. Но так или иначе, а камеры работали, выводя изображение на мониторы в кабинете главного токсиколога. А тот пристально, хоть и выборочно, наблюдал за действиями добровольных помощников. Что приходящий на дежурство каждую первую пятницу месяца волонтер под псевдонимом Джон Доу есть никто иной, как сам «Избранный», Драко понял на втором посещении. Да меняй личину хоть заменяйся, но язык тела по взмаху волшебной палочки не изменить. Не изжить манеру при задумчивости потирать лоб в том месте, где много лет назад был знаменитый шрам в виде молнии. Не перестать морщить нос, в привычной попытке поправить сползающие очки, перевязанные верёвочкой. Даром, что ни шрама, ни очков уже давным-давно не наблюдается. А этот упрямо вскинутый подбородок, стоило только кому высказать недоверие! «Я не должен лгать» — следы от надписи, сделанной Чёрным пером Амбридж, до сих пор украшают тыльную сторону левой ладони Главного Аврора, и он с трудом выносит, когда его подозревают во лжи. И уж кому, как не Драко, знать все эти тонкие признаки и приметы. Драко, многие часы в Хогвартсе потратившему на незаметную слежку за «гриффиндурком». Пролетели годы, былые тёрки между Слизеринским принцем и Золотым мальчиком остались в прошлом, как и жгучий, неотвязный интерес на грани влюблённости. Не осталось даже обиды из-за отвергнутой дружбы. Скорее сожаление. И опасливое желание держаться подальше. Конечно, никакие былые заслуги не защитили Избранного от пристального контроля за выполнением им своих прямых обязанностей в отделении Драко. Вопреки опасениям, выполнялись они на твёрдое «Выше ожидаемого». Все манипуляции совершались с аккуратностью и заботой. А уж массаж в исполнении Главного Аврора вообще вызывал томительное желание почувствовать эти ладони на своей коже. Впрочем, что-что, а бороться с неуместными желаниями Драко Малфой умел виртуозно. В этом случае он лишь поставил галочку напротив фамилии Доу и не слишком много времени тратил на присмотр за его работой. А где-то через полгода вдруг отметил странную закономерность: какой бы ни была нагрузка в отделении, а последней манипуляцией псевдо-Доу будет массаж и клизма лежащему в угловой палате Джеймсу Гринграссу, дальнему кузену Астории. Мальчишка уже седьмой год не выходил из комы и нуждался в особом внимании, кое и получал от «Избранного» полной чашей. Родня смирилась и почти не вспоминала о блудном отпрыске, решившим отметить окончание Хогвартса доброй порцией Пыли. Драко не разделял их категоричного осуждения, он слишком хорошо знал, что такое ошибки молодости. Сам на седьмом курсе, сломанный постоянным присутствием в Малфой-мэноре Тёмного Лорда, доведённый до отчаяния безнадёжностью ситуации, он тоже однажды попытался найти временное забвение в новом тогда наркотике. Из комы его вывели через пять дней. Рекорд. Но этим занимался крёстный, лучший зельевар всех времён и народов, декан Слизерина, Герой войны, предатель и недолгий любовник Драко, Северус Снейп. И пусть магия в данной ситуации была бессильна, но привычка к системному подходу и тщательному выполнению необходимых рутин явно не была лишней в процессе детоксикации жертвы наркоторговцев. Присмотревшись к происходящему в палате Джейми, Драко понял две не особо приятные и особо странные вещи. Первое — что Избранный, по непонятной причине, испытывал сексуальное возбуждение и даже, видимо, кончал от процесса постановки Джейми банальной клизмы. Нет, он не устраивал непотребных спектаклей, пользуясь мнимой безнадзорностью, не дрочил на безжизненное тело и не издавал неприличных звуков. Но врачи умеют читать любой покерфэйс. Симпатическую нервную систему в карман не спрячешь. Как не спрячешь растущего мышечного напряжения, покраснения лица, поверхностного дыхания и тем более признаков тахикардии и повышения давления. Это другой кто поверит, что легкий тремор пальцев и бисеринки пота вызваны волнением и ответственностью предстоящей работы. Но не опытный колдомедик. Впрочем, это открытие было больше странным, чем неприятным. А вот поистине неприятной, хоть и менее странной, была реакция самого Драко на происходящее. Ведь ничего провокационного не было в том, как смуглый палец, щедро смазанный лубрикантом, проникал в расслабленный от долгой неподвижности, слегка приоткрытый сфинктер мальчишки. Так почему же анус самого Драко в эту секунду поджимался вместе с мошонкой? Почему горячая краска щедро заливала его шею и дыхание срывалось? Предательница-симпатическая не только срывала покровы с тайных переживаний Гарри, мать его, Поттера, но и вытаскивала на свет подавленные было желания самого Драко. А вот это было уже опасно и неприемлемо. Одно дело слежка запутавшегося, почти влюбленного подростка за другим, пусть и знаменитым как Мерлин. И совсем другое — вожделение Главного Аврора, чести и совести британского магического сообщества, не замеченного ни в каких шалостях. Да еще со стороны бывшего УпСа. Как известно, их до сих пор держат за «условно благонадёжных». Ведь даже путь в колдомедицину у Драко был устлан такими терниями, что другой бы раз пять отступил. Бывшего пожирателя, со следами Метки на предплечье, да еще и Малфоя, не желал принимать ни один магический университет Европы. Благо остатков былого благосостояния хватило на обучение в Новом Орлеане. Но университет, основанный еще Бароном Субботой, имел небольшой выбор врачебных специализаций. «Некромантия» отпала в полуфинале — в Британии это слишком напомнило бы всем манипуляции Лорда с хоркруксами. «Снятие последствий тёмных заклятий» тоже не казалось перспективным направлением, уж слишком завязана была эта отрасль на сотрудничество с Авроратом. А вот «Токсикология», преподававшаяся на грани зельеварения, выглядела вполне подходящим занятием для того, кто, несмотря на сомнительную родословную, решил посвятить себя целительству. Магловский мир, став более доступным после Последней Магической, не только принёс чудеса техники, но и сделал доступными магловский алкоголь и наркотики. Сдавший позиции снобизм больше не был препятствием для браков с зараженными ликантропией. А «Аконитовое» всё ещё оставался высокотоксичным зельем, и малейшая ошибка в дозировке могла стоить дорого. Так что работы для квалифицированного токсиколога становилось только больше. Драко долго доказывал как своё мастерство, так и благонадёжность. Слава Мерлину, доказал. Даже на международные симпозиумы отправляли именно его. Уж больно ценились в мировых научных кругах революционные наработки нового заведующего токсикологией Святого Мунго. А за улучшенное зелье «Сна без сновидений» ему даже дали Фламелевскую премию. Так что не стоило спускать в унитаз все эти достижения в угоду разбушевавшемуся либидо. Не стоило обманывать ожидания долготерпеливой Астории. Даже если семейная жизнь не задалась, она всё же оставалась безупречной супругой и матерью. Не стоило перечёркивать будущее Скорпиуса, если уж на своё было начхать. Поэтому Драко, давненько хранивший вынужденный целибат, заталкивал подальше греховные желания, мучался дня три после очередного посещения Джоном Доу отделения мокрыми снами и жил дальше, взращивая Тревогу и Предвкушение, которые и служат ему календарем. *** Ещё немного. Не сейчас. Терпеть! Не кончать! Даже если от вида беззащитного, приоткрытого ануса мальчика сводит зубы и ломит в яйцах. Даже если смазывающий отверстие палец предательски дрожит и против воли хозяина не столько наносит лубрикант, сколько ласкает эти нежные, покрасневшие складочки. Гарри Поттер, он же Главный аврор, он же Избранный, он же — здесь и сейчас — Джон Доу, находился на грани обморока. Сладкого такого, продиктованного очевидно миграцией крови от мозга к гениталиям. Многолетняя аврорская тренировка позволила Гарри совладать с зовом природы и закончить подготовку пациента к клизме, не кончив самому в трусы. Небольшой тремор рук в процессе введения пластикового наконечника закрепленной в штативе кружки Эсмарха — не в счёт. Как и выступивший на висках пот. Можно бы гордиться самообладанием. Но гордиться не получается. Сам факт зацикленности и зависимости от нехитрого процесса очищения чужого кишечника мешает не только гордиться, но и просто жить. Нет, у людей бывают всякие там фетиши. В этом нет ничего плохого. Если этот фетиш — сиськи пятого размера, как были у Джинни, пока детишки не высосали их до состояния пустых кисетов. Или крутые бёдра. Бёдра, а не необъятная корма, которую благоверная отрастила после третьих родов. Подлые мыслишки. Слишком легко и приятно было бы объяснить свои извращенные пристрастия тем, что жена перестала за собой следить и потеряла форму. Только не получается. И дело не в том, что половина мужчин магической Британии облизывается на жену Главного Аврора и называет её «секс-символом» нового поколения. На смену утончённому аристократизму Нарциссы Малфой пришла воинствующая роскошная женственность Джиневры Поттер. Дело в другом. В том, что мучающий Гарри фетиш появился в его жизни ещё до женитьбы на Джинни. И вообще в том, что он появился. Иногда Гарри готов поменять его даже на пристрастие к тугим, упругим ягодицам ловца сборной Аврората. Парнишка нереально хорош, талантлив в квиддиче и, как уверяют знающие люди, в постели. По свидетельствам очевидцев, он не только безупречно ловит снитч, но и столь же безупречно подмахивает часто меняющимся ёбарям. Но Гарри даже не пробует рассматривать этот вариант. Зачем? Разве согласится избалованный вниманием фанатов и поклонников красавчик на трёхлитровую клизму? Держи карман шире! А больше ничего Главному Аврору от сокомандника и не надо. Потому и довольствуется Гарри Поттер, краса и герой магической Британии, редкими походами к магловским хастлерам. Вырваться инкогнито в Лондон удается нечасто. Да и согласных на медицинские манипуляции шлюх еще надо поискать. А ходить к одному и тому же хастлеру часто Гарри зарёкся после истории с Санни. Нежный, миловидный, покорный и готовый на всё паренёк, с солнечной улыбкой потакающий странному клиенту, быстро и незаметно сумел стать частью его жизни. Даже вызывал желание как-то упрочить имеющиеся отношения. Дать им название. Ровно до того момента, как попытался шантажировать и держать за яйца. Мстить Гарри не стал. Уж больно в разных весовых категориях они были. Просто запустил Obliviate, хлопнул дверью и поклялся себе, что больше никого близко не подпустит. Так что в создавшейся ситуации вариант раз в месяц поволонтёрить в отделении коматозников выглядел просто рождественским подарком. Позволяющим выпускать пар, сохраняя приличную мину, не рискуя и не ставя под угрозу свою тайну. А уж присутствие поблизости виновника всей этой срани, происходящей в жизни Гарри, можно считать приятным, хоть и мучительным бонусом. Да-да-да! Именно проходящий с внимательно-изучающим видом мимо добровольного санитара господин заведующий отделением целитель Драко Малфой и явился основной причиной произошедшего. Если уж говорить правду, то это всегда был именно он. Начавшееся по дороге в Хогвартс противостояние незаметно переросло в нешуточную зависимость. И не так уж, оказалось, важно, с каким знаком были кипевшие между ними страсти. Итог был один: Гарри с одинаковой одержимостью следил за Слизеринским принцем, когда всерьёз его подозревал в диверсиях и когда разглядывал тени от ресниц на бледных скулах. А потом на пятом курсе, забравшись под отцовской мантией в ванную комнату старост, Гарри стал свидетелем событий, заставивших его усомниться в собственной сексуальной подкованности, а позднее и ориентации. Ну не входила в рамки его представлений о любви и сексе жаркая сцена, разыгравшаяся между Драко и Маркусом Флинтом, капитаном слизеринской сборной по квиддичу. От слова «никак». Сколько мысленных благословений он послал своей невидимости, позволявшей внимательно изучить процесс, наплевав на мучительный стыд и столь же мучительный стояк. Ну, что на свете существуют мужчины, сующие свои члены друг другу в жопу, он знал и раньше. И весь спектр пренебрежительных словечек и шуток на эту тему выучил ещё в свою бытность у Дурслей. Но вот что этот процесс может быть таким приятным, заставляющим Драко покрываться красными пятнами, жалко лепетать какую-то чушь, растягивать в стороны тощие ягодицы, прогибаться и, захлебываясь собственным дыханием, скулить: «Ещё!» — этого Гарри не ожидал. Как и того, что сам будет остервенело дрочить, наблюдая как кожица розового ануса Малфоя тянется, словно не желая расставаться, за выходящим из него членом Флинта. Весь следующий месяц слежка не получалась. Стоило бросить на Драко взгляд, как в подкорку возвращалась шальная картинка, а кровь сбегала от мозга в пах и становилось не до слежки. Со временем краски стерлись, волнения поутихли, а занятия окклюменцией позволили замуровать воспоминания об увиденном в дальние уголки памяти, запереть их там на два оборота и выбросить ключ. А потом события в жизни развивались с пугающей скоростью, не оставляя времени для перебирания стыдно-сладких воспоминаний. «Не до жиру, быть бы живу» — эта формула отлично описывала месяцы скитаний в поисках хоркруксов. В ночь, когда вернулся Рон, в палатке царило гнетущее молчание и было даже неуютнее, чем обычно. Обида Гермионы разлилась в воздухе как густой кисель и казалось, что её можно резать ножом. Гарри, не знающий, на чью сторону встать, решил оставить друзей одних и ушёл «прогуляться», рассудив, что за одну ночь не успеет замерзнуть. Почти успел. Когда и где его обнаружил Снейп, как дотащил до скрытой чарами ненаходимости избушки лесника, зачем он вообще стал возиться с ненавистным учеником — всё это так и осталось тогда неизвестным. Позже, конечно, выяснились резоны и роль практически Ангела-хранителя. Но в ту ночь поговорить была не судьба. Зельевар лишь зыркнул агатовыми глазами после того, как Гарри очнулся, кивнул в сторону кухни и предложил самому заняться ужином, проворчав, что лично у него есть и более тяжёлый пациент. Мысль о нормальной еде после полуголодных скитаний была столь заманчива, что Гарри вначале даже не заинтересовался этим «более тяжёлым». Уже позже, сыто пыхтя и почти засыпая, он решил все же осмотреться и выяснить, чем занят Снейп. Лучше было он этого не делал. За ширмой, отгораживавшей угол спальни, звякали тазы и журчала вода. То, что положение серьёзное, сообщал предельно собранный вид Снейпа, его побледневшее до воскового состояния лицо, сжатые в тонкую нить губы, нервно порхающие руки. А потом всё изменилось. Даже не тогда, когда Снейп развел лежащему на боку, спиной к Гарри, больному ягодицы, и не когда щедро покрытый чем-то скользким палец зельевара подозрительно привычно нырнул в анус пациента, а когда, вставив туда наконечник огромной клизмы, грозный декан Слизерина обессиленно привалился к стене, машинально продолжая нежно водить скользким пальцем по выступающим позвонкам на худой, исчерченной едва заметными шрамами спине. В этот момент Гарри узнал спину и понял, что эти двое любовники, настоящие или бывшие, — не имело значения. Результат был предсказуем — лишенный последние месяцы даже возможности мастурбировать из-за совместных с Гермионой ночёвок, одержимый Малфоем, девственник на пике бушующей сексуальности, — ну сложно было не сунуть руку в штаны. А вот то, что оргазм Гарри совпадёт с моментом опорожнения кишечника бессознательного Хорька — это было непредсказуемо. Чистой воды совпадение, определившее дальнейшее душевное нездоровье любителя подглядывать. Правда, наказание началось, прямо не отходя от кассы. Гарри вырвало. А Снейп наконец обнаружил свидетеля своих манипуляций. С рукой, говоряще испачканной спермой, и мантией, покрытой бывшим ужином. Почему-то не последовало ожидаемого Scourgify, зельевар лишь схватил Гарри за шкирку и толкнул назад за ширму, прошипев, что ему некогда приводить в порядок наглых бесцеремонных гриффиндорцев. Последние остатки здравого смысла подсказали, что убегать в ночь зимой, не зная где находишься, без палочки, равносильно самоубийству, на которое просто нет прав. Утром, вливая в Гарри горячий ройбуш, пакуя бутерброды для друзей, Снейп снизошёл до объяснений. Оказалось, что вконец отчаявшийся Хорёк то ли случайно, то ли намеренно перестарался с «Ангельской Пылью» и впал в кому. И теперь рядом с ним нельзя колдовать. А можно, и даже нужно, регулярно промывать желудок и кишечник — токсины Пыли выходили из организма с любыми физиологическими жидкостями. Баня или японская фурако были бы идеальны, но на данном этапе недоступны. Это говорилось таким тоном, что стало ясно — появится хоть малейшая возможность и Хорёчек точно будет засунут в бочку. Жаркая волна, сопровождавшая эту мысль, видать, рассказала Снейпу то, в чём Гарри боялся признаться самому себе. Зельевар вдруг вцепился в ворот собственной мантии, словно задыхаясь, и встревоженно уставился в глаза своего визави: — Идиот! Малолетний идиот, не ведающий, во что он вляпался! Никто, вы слышите, никто — переход от «ты» к «вы» был стремителен как бросок хищника, — не должен даже заподозрить эту вашу слабость! Иначе я гроша ломанного не дам ни за вашу жизнь, ни за его — кивок в сторону ширмы — безопасность. Гарри тогда вернулся к друзьям с провизией и небылицами о том, как и где провёл ночь. Дальше охота за хоркруксами продолжилась втроем. А ночные сны приобрели оттенок, заставлявший совершенствовать окклюменцию. В дальнейшем Гарри мог пересчитать свои встречи с Малфоем по пальцам. И помнил он их все. Начиная от тех страшных, в мэноре и клубах Адского пламени, и кончая заседанием Визенгамота, где, неожиданно для многих, Гарри принял целый бой, отмазывая семью Малфоев от полагающегося наказания. Окружающим это легко объяснялось Долгом жизни по отношению к Нарциссе. А настоящая причина не называлась даже мысленно. Жизнь диктовала свои правила: работа в Аврорате, женитьба на Джинни, рождение детей. Ну, откровенно говоря, дети и Аврорат были тем, что Гарри и сам бы с удовольствием выбрал. С Джинни получилось хуже. Впрочем, как и со снами. И со странным посттравматическим синдромом. О такой девиации ни психологу, ни старым друзьям не поведаешь. Приходилось справляться своими силами. А потом наступило счастье. Виновник проблем со сном сам же их и решил. Гарри был первым, кто выбил себе право пользоваться новой экспериментальной версией «Сна без сновидений», прославившей Малфоя в научных кругах. Позже, из-за возросшей на отделение токсикологии нагрузки, разрешили использование волонтёров. И Гарри тут же обзавелся новой личиной, позволяющей проводить вожделенные манипуляции, да ещё и рядышком с «виновником торжества». Ничего не подозревающий целитель симпатизировал «незнакомцу» и они частенько встречались за чашкой кофе с сигаретой на открытой веранде возле палат коматозников. Приветствия, улыбки, разговоры ни о чём — из таких мелочей и состоит счастье. Ну, для тех, кому недоступны другие варианты. Вот, небольшой экскурс в собственную память отлично помогает держаться и оттягивать оргазм. А теперь можно и спустить в заранее надетый презерватив. Работа закончена, впереди, если повезёт, четверть часа наедине с Драко. И месяц ожидания. И так по кругу. *** Последнее время Драко позволяет себе «случайные встречи» в курилке. И даже не случайные. И самолично варит на двоих настоящую арабику. Ибо не кофеином единым, а именно тонким ароматом и изысканной горечью наполняются их беседы. С каждым месяцем становясь всё дольше и откровенней. Ну если можно употребить это слово в ситуации, когда оба врут априори. И в голову постоянно лезут мысли из серии «а если…». А если сказать Гарри, что знаешь его маленькую тайну? Или просто назвать по имени? Или вообще без объяснений прижать господина аврора к двери на веранду и поцеловать? От этих мыслей становится сладко и страшно. Но Драко никогда ничего такого себе не позволит. И боится он не обвинений в харрасменте, а того, что однажды Поттер справится со своим странным недугом и не придёт. Лучше несбыточные надежды, чем полная безнадёга. *** Ну вот что значит зельевар! Такого кофе Гарри не приходилось пробовать ни в магический кофейнях ни у магловских барист. Даже в песках Аравии, на родине этого напитка, никому не удавалось создать такую смесь искуса и изысканности. Да сам Малфой — весь символ искуса, а уж изысканность и аристократизм при нём были всегда. Гарри ловит себя на том, что опять слишком пристально, неоправданно неотрывно, рассматривает главного токсиколога. Чёртового Драко Малфоя, персональную занозу в его, Гарриной заднице. И играет с мыслью взять вот и открыться, вывалить всю правду-матку, к боггартовой бабушке и будь, что будет. А ещё лучше — наброситься на его слизеринское величество и, пока тот будет искать палочку, успеть всласть зацеловать и полапать. А там, глядишь, не сильно-то он и сопротивляться станет. Чай совсем завял без любви и ласки. Гарри не зря Главный Аврор. Он в курсе, что некоторым пора в католические священники податься, уж больно целомудренную жизнь ведут. А иногда Гарри клянется себе, что больше — никогда! И пару раз даже пытался это обещание сдержать. Назначал на заветную пятницу большие маневры, учения и прочие парады. А потом отменял. И опять назначал. И так раза три. Подчинённые тогда чуть с ума не сошли, подозревали Главного в умышленном мордовании Штаба с целью поддержания постоянного тонуса. Гарри усмехается, вспоминая те давние времена и вдруг чувствует что где-то там за грудиной разливается тупая давящая боль. Неужели сердце? Последние ежегодные проверки удавалось проходить со скрипом и сотней обещаний по мере возможностей не заниматься оперативной работой. Кто ж виной, что таких возможностей в Аврорате отродясь не было? Фарфоровая чашечка с жалобным дребезжанием приземляется на каменные плиты, мерзкий холодный пот покрывает лицо и становится по-настоящему страшно. Тело автоматически ищет опоры, облокачивается на стенку за спиной и тут же начинает сползать куда-то вниз…  — Гарри! Гарри, не смей отключаться, смотри на меня, вот пей, — под нос суют пахнущую валерианой склянку, — ну какого боггарта ты с таким сердцем устраиваешь эти пролонгированные дрочки? Лёгкие руки порхают, ощупывая, а до Поттера доходит тот факт, что хлопочущий и кудахчущий рядом, как наседка над цыпленком, Малфой называет его по имени и то, что он кажется в курсе маленького грязного секрета Джона Доу, и что нет в его голосе ни удивления, ни потрясения. И становится так хорошо…