Подарок

Глаза Сансы — колкие глыбы льда, а слова — раскаленное лезвие. От неё веет стужей и тонким запахом медовых яблок. Она говорит мало, но всегда отчётливо и с некой прохладой в голосе. Идеальное совершенство, выкованное самим Севером. И несмотря на то, что Санса провела достаточное количество времени в Королевской Гавани, под знойным солнцем и теплым ветром, в ней нет ничего от того места. Север накрепко въелся ей под кожу с корнями. Забрался в самую глубь сердца. Не вытравить и не вырезать, как ненужную конечность или заразу. Он вплёлся белыми хлопьями в её рыжие локоны. Обласкал ледяными касаниями кожу шеи и тонких рук. Север стал неотъемлемой частью Сансы, а она — частью его. И даже сейчас, когда Винтерфелл объят летними лучами солнца, а ступни обвивают изумрудные, мягкие травы, она по-прежнему таит за грудиной пугающую стужу. Рамси это раздражает. Он слышал, что рыжие люди — это дети самого солнца. Такие не знают печали, а в глазах всегда горят озорные огоньки. Но Санса иная. Совершенно далёкая от этих сказаний. Облаченная в печаль и холод. Именно поэтому он покинул её этим ранним утром, прихватив лошадей, пару борзых собак и верных людей. Находиться с ней равносильно тому, что находиться с петлёй на шее. Верная смерть. Охота — его спасение и вторая страсть. Когда разум опьянён музыкальным гамом собак, а кровь разожжена дикой погоней по сырой земле, то всё становится куда лучше. Перед глазами нет рыжего образа, лишь извилистая дорога, объятая утренней призрачной дымкой. Плечи не тяготят обязанности лорда, поэтому в пути общение приобретает иной оттенок. Становится более развязное и свободное. Они горланят песни и пьют кислый эль. Когда где-то вдалеке гавкает одна из собак, а ей вторит другая, то это означает пора. Рамси хватает покрепче поводья и стегает коня вперёд. Тот, словно этого и ждал, рвётся в густую чащу. Деревья мелькают перед глазами, а вороной, обласканный вольным ветром, фырчит, задевая и ломая тонкие ветки. Выскакивая к месту, где собралась свора псов, бешено лая и злобно сверкая глазами, он останавливает хрипящего, взмыленного коня. Тот жадно хватает лесную прохладу и неугомонно топчется копытами по земле. Пока Рамси успокаивает коня, он отдаёт приказ посмотреть, что за зверя нагнали псы. Двое раскрасневшихся и возбуждённых юнцов неспеша подходят к псам. Это было бы летальной ошибкой, если бы собаки не знали тех, кто постоянно приносит им сочные кости с обеденных столов. — Тут волк, — громко и отчётливо проносится по лесу. — Это далеко не обычный волк, дурень! Это лютоволк! — изумлённо, с нотками возмущения вторит второй голос. — Чёрт возьми, он ещё живой! Вольф, слышишь? Он дышит. Нам нужно либо убираться, либо прикончить его, — первый голос вновь оживает, быстро тараторя. Так, что Рамси не сразу успевает осмыслить то, что тот сказал. — Успокойся, Инесент. Сомневаюсь, что у этого зверя твои булки на уме. Лучше посмотри на это. Дальше Рамси ждать не стал. Привязывает коня к дереву и направляется к двоим юнцам, что о чём-то начинали во всё горло спорить. — Ну, о чём идёт речь? Ответа не последовало, вместо него черноволосый, с грубоватыми чертами лица, тот, кого называли Вольфом, показывает в зажатых руках рыжего маленького волчонка. Шерсть его чумазая, взлохмаченная, а глаза блестят живым, задорным огнём. Рамси внимательно изучает мордашку этого зверя, а зверь с интересом наблюдает за ним. В Винтерфелле до сих пор говорят о Старках и их лютоволках. Не так часто и громко, но Рамси это знает. Он знает, что у каждого наследника и наследницы Старков было по одному щенку. Знает, что сейчас либо все мертвы, либо в бегах. Никто не сможет спасти их: ни боги, ни лютоволки. А если и спасутся, то любое спасение временно. Но Рамси находит в этом звере благородство и силу. Ему нравятся эти качества. — Один? — интересуется Рамси. — Четверо, — отвечает Вольф. — Хорошо. Берём всех. — А что с ней? — рука рассекает воздух, указывая узловатым пальцем на лежащую, тяжело дышащую лютоволчицу. На серо-белой шкуре расцвели кровавые цветы, карие глаза болезненные, уставшие, словно она пробыла здесь больше суток не смыкая глаз. Должно быть, это не псы Рамси позаботились, а уже до них кто-то постарался. — Надежды нет, — сухо роняет Вольф. — Тогда избавь зверя от мучений. Окажи милосердие, — хмуро, но уверенно отзывается Рамси, — Инесент, идём. Затем заботливо берёт рыжего щенка, пряча за тёмной дорожной мантией. Рыжий рычит при виде коня, но тянется лапой к лошадиной морде.

***

— Санса, я дома! — охмелено и по-хозяйски разносится, прежде чем дверь открывается под напором крепкого плеча. Она встречает его холодным, учтивым взглядом. Делает лёгкий реверанс, сжимая ткань шёлкового платья до побелевших костяшек. — Добрый вечер, милорд, — ровно, с привычными прохладными нотами. Никак иначе. Она всё ещё испытывает к нему то же, что и в первый день их встречи. Чистейшую ненависть. И Рамси рад это осознавать. Иначе было бы не так весело играть в счастливых супругов перед тысячами лиц, что смотрят на них ежедневно. — Моя дорогая, у меня есть для тебя подарок, — он замечает, как Санса медленно подходит ближе, стараясь сохранить приличную дистанцию. В её глазах распаляется что-то, чего ранее Рамси никогда не видел — любопытство. Скорее всего, это просто хорошая игра с эмоциями. И всё же Санса действительно заслуживает хорошего подарка за свои старания. Рамси сдвигает рукой плащ, открывая взору рыжий комок шерсти. Щенок молчит, лишь смотрит своими ясно-жёлтыми глазами на неё. И в первый раз, за всё время их супружеской жизни, губы Сансы расцветают в искренней улыбке. Она тянется к Рамси, оставляя на сухих губах лёгкий поцелуй, одаривая его запахом медовых яблок и цитрусов. Рыжий комок тянет лапы к рыжему солнцу.