Жизнь с ароматом клубники

"Запретный плод сладок" — раньше я никогда не задумывался над этим выражением. Но сейчас я познал весь смысл простого высказывания... Шестой курс учебы в Хогвартсе. Меня назначили старостой мальчиков. Я был несомненно рад. Любой был бы рад, узнав, что он лучший среди остальных. Я — Малфой, быть первым везде и во всем у меня в крови. Для старост выделялись отдельные комнаты, соединенные общей гостиной, от которой отходили четыре двери: комната старосты Слизерина, Пуффендуя, Когтеврана и ... Гриффиндора. Чертов Гриффиндор, почему они выбрали старостой именно Грейнджер? Хотя, чего уж там, она это вполне заслужила...но черт возьми! Почему я должен жить в одном месте с грязнокровкой? И все же, я не стану высказывать свои недовольства — постараюсь не обращать на нее внимания. Да и она, слава Мерлину, не горит желанием общаться со мной. И это, кстати, немного бесит. Прошла всего неделя учебы. Несмотря на это, я уже не могу справляться со всеми делами — оказалось, быть старостой намного сложнее, чем я предполагал. И как Грейнджер успевала делать ВСЁ? И уроки, и работу старосты, и какие-то дополнительные занятия, к тому же, она постоянно помогала двум своим тупоголовым друзьям. Ну и плюс ко всему прочему, ей приходилось выслушивать никчемные бредни рыжей девчонки — Уизли, когда мне катастрофически не хватало времени. Все это неосознанно вызывало восхищение. Тогда я стал немного больше обращать внимание на старосту девочек. Это как-то необъяснимо затягивало и увлекало. Оказалось, жизнь у Грейнджер даже довольно-таки интересная. Потом следить за ней стало привычкой — плохой, вредной привычкой, позже — почти зависимостью. Я уже не мог не смотреть на нее, глаза сами искали ее в толпе и фокусировались только на ней. И это не могло не остаться незамеченным. Блейз постоянно подкалывал, а Панси обижалась, всячески высказывая свое недовольство насчет моего нового маленького хобби... Я завидую Блейзу, у него нет пунктика о чистоте крови. Мне же от одной мысли о том, что я втрескался в грязнокровку, становилось как-то плохо, и почему-то представлялось рассерженное лицо отца. Кажется, Грейнджер тоже начала что-то подозревать. Однажды, у нас даже состоялся об этом небольшой разговор, он же, кстати, был первым за весь учебный год. — Малфой! — она подошла ко мне как-то вечером, когда я как обычно сидел в гостиной старост у камина на кресле и читал книгу. — Чего тебе? — не отрываясь от книги, спросил я. Честно говоря, было бы даже интересно с ней поговорить, но показывать этого я права не имел. — Малфой, это что, новая игра такая? — строгим голосом спросила Грейнджер. — В смысле? — В прямом! Что ты на меня постоянно пялишься? Пытаешься убить взглядом? Хочу тебя огорчить, я еще не умерла и дырки в спине, как видишь, нет! Ну и что? Мне стоило сказать ей, что постоянно смотрю на нее, потому что люблю? ЛЮБЛЮ? Вот черт. Я и не предполагал, что обычные "гляделки" могут перерасти в ТАКОЕ! И мне это совершенно не нравилось и … черт! Я действительно люблю эту девчонку! И я совсем сошел с ума! Но я промолчал, лишь неопределенно махнув рукой, не осознавая даже, что делаю. Гермиона ушла, краем уха я услышал, как она пробубнила "Хорек". Середина октября. За такой короткий срок я уже был точно уверен в своих чувствах. Роль быть моей "первой любовью" выпала именно ей. Я уже давно не мальчик, и просто смотреть на нее, теперь, было ужасно мало. Я ощутил себя диким зверем, загнанным в маленькую клетку. Она стала уже мучить меня во снах. Причем сны эти далеко не всегда были приличными. От этого непривычно становилось как-то стыдно. Сначала она снилась мне одетой в какую-то огромную мужскую футболку, лишь слегка прикрывающую черные трусики. Гермиона ходила по моей комнате и чисто, искренне улыбалась. Потом уже она снилась мне лишь всего лишь в кружевном белом белье, сидела у меня на коленях и что-то шептала на ушко. А потом…третий сон был уже намного ужаснее и прекраснее в одно и то же время. Мне снилось, как я снимаю с нее отчего-то насквозь мокрую одежду, несу на кровать. Она доверительно смотрит мне в глаза и слегка краснеет, когда я снимаю лифчик, потом обнимает меня за шею, прижимает к себе, заставляя чувствовать приятную дрожь, когда она касается моего тела оголенной грудью, горячо целует и … но вот я просыпаюсь в холодном поту, вся постель мокрая и измята. А я почти кричу от злобы, печали, обиды, любви — все это смешивается в голове, вызывая ужасную боль и головокружение. И каждую ночь мне снится именно последний сон, в котором она такая нежная и доступная, в котором она — моя… Каждую ночь я принимаю холодный душ, чтобы хоть как-то успокоиться и прийти в себя. Чаще помогает, но иногда, когда я просыпаюсь слишком поздно, мне этого мало. Тогда я читаю какие-то скучные и нудные книги, успокаиваюсь, но заснуть уже не могу. Я уже и не помню, когда последний раз высыпался. Я ненавижу тебя, Гермиона Грейнджер! Как посмела ты вот так вот просто ворваться в мою жизнь, вместе со своей чистой и искренней улыбкой, звонким смехом, бездонными карими глазами, нежной кожей и шелковистыми волосами, вкусно пахнущими клубникой… Ведь в ней все совершенно и превосходно. Мерлин, почему я заметил это так поздно? Пришел ноябрь. Очень холодный и дождливый ноябрь. Я уже почти привык к "новой" жизни, в которой так часто звучит имя Гермионы Грейнджер. Нет, оно не просто там есть, оно, похоже, и является, теперь, этой самой жизнью… Все чаще в мыслях я называю ее по имени. Оказывается, оно очень красивое. Но ей я об этом никогда не скажу… Я сидел в гостиной у камина и читал. За окном шел сильный дождь. Он монотонно барабанил по стеклу, сопровождаясь иногда раскатами грома. Входная дверь со скрипом открылась. Мне было все равно, кто пришел, но я все же обернулся… Книга выпала из руки и шмякнулась на пол, а сердце болезненно кольнуло. На пороге стояла Гермиона, промокшая до нитки. Она обнимала себя руками , пытаясь хоть как-то согреться, дрожала всем телом и тихонько стучала зубами. Ковер, на котором она стояла, уже полностью промок. С волос ее небольшими ручейками стекала вода. Это было, как…во сне. Да, в точности как в моем сне, преследовавшем меня все это время. Я не заметил, как оказался возле нее. Она, словно маленький котенок, казалась сейчас такой хрупкой и беззащитной… Я очнулся лишь от ее тихого испуганного визга. Оказалось, я уже целую ей холодную маленькую шейку, крепко обняв руками. Она сопротивляется, вырывается, но я сильнее… Только сейчас, я действительно начинаю ощущать вкус поцелуев. Это наркотик, я уже и не думал, что смогу остановиться. Все еще покрывая шею горячими поцелуями, я стаскиваю с нее промокший, тяжелый от воды джемпер, куда-то отшвыриваю. Теперь она лишь в джинсах и мокрой, прилипшей рубашке. Через нее просвечивается… о, Мерлин!.. абсолютно такой же лифчик, что и в моем сне. Одной рукой срываю ненужную часть одежды — рубашка рвется с характерным треском, на пол падают пуговки, отскакивая в разные стороны, - другой держу все еще вырывающуюся девушку. Я уже почти скулю от нетерпения. Все это слишком нереально и прекрасно. Я проталкиваю ее к себе в комнату, целуя уже плечики и руки. Прижимаю к стене — теперь точно не вырвется, поднимаю на нее взгляд. Смотрю в совершенно ничего не понимающие и испуганные глазки, вот-вот готовые наполниться слезами. Я слегка наклоняю голову и совсем чуть-чуть касаюсь губами ее губ. Волна электрического тока заставляет углубить поцелуй, и вот, мой язык уже у нее во рту. Она отталкивает меня, но я сильнее… Я так молю Мерлина, чтобы она ответила на поцелуй. Но она не отвечает. Это ужасно злит и заставляет уже целовать до боли. У нее нет выбора, иначе, будет только хуже. И она отвечает, совсем неумело и скованно. Но, черт возьми как это зря! Хуже стало именно сейчас, когда ее маленький язычок соприкоснулся с моим. Это вызывает вторую волну электрического тока. Я с силой оттаскиваю ее на кровать. От этого она вырывается еще больше и уже делает попытки закричать. Но я не дам ей кричать, ведь будет только хуже… Я повалил ее на кровать и начал стягивать джинсы. Она дрожит от страха и больно впивается ноготками мне в руку. Снять джинсы оказалось довольно трудно и… это третья волна электрического тока. Сам не замечаю, как срываю с нее лифчик. Целую шею и опускаюсь все ниже — грудь, животик, провожу языком по бедру, оставляя влажную дорожку. Когда руки мои залезли к ней под трусики, я услышал всхлип. Поднимаю взгляд на нее и вижу, как она безмолвно рыдает, крепко зажав двумя руками рот. Слезы текут не переставая, а в глазах читаются страх, ужас и гнев. Все слишком далеко зашло…Нет, "далеко" все зашло еще тогда, когда я осмелился украсть у нее, по-видимому, её первый поцелуй. Смешно, но она берегла себя для того, кого любила… Сейчас же, грань, которая еще не разрушила все, такая маленькая, что кажется, что ее вовсе нет. Я резко встаю и почти убегаю в другой конец комнаты. По холодной стене сползаю вниз, но внутри пустота. Она сейчас лежит обнаженная на моей кровати и плачет. Да, я чуть не изнасиловал Гермиону Грейнджер. Но чувствую, что долго продержаться не смогу. — Уходи! — крикнул я, чувствуя, что скоро снова сорвусь, — Быстро! Она быстро встает, и даже не собирая вещи, просто укутавшись в простыню, вылетает из комнаты, громко хлопнув дверью. Я снова остался один. Всего за пару минут я уничтожил все, что у меня было. Что делать дальше, я не знаю. Разве, что умереть…нет, умереть было бы слишком просто. Я лег на кровать. Вокруг еще пахло ее нежным ароматом…клубника… Не знаю, спал ли я или мне показалось, но ночь прошла слишком быстро. Утром я не знал, стоит ли вообще вставать. Но все же решился и медленным шагом направился в гостиную. Там никого не было. Лишь маленькая записочка лежала на кресле, в котором я обычно сидел. Я развернул ее. Всего одна строка была написана красивым, плавным почерком: "Спасибо, что отпустил". Я невольно улыбнулся — сегодня, я потерял свою жизнь… По школе ходило много слухов. Дело в том, что вот уже месяц прошел с того момента, как пропала лучшая ученица школы — Гермиона Грейнджер. Она словно испарилась, ведь даже вещей ее не было найдено. Ее искали, но никто не смог найти… А у меня был маленький секрет. В моей комнате, в шкафу, в самом дальнем его углу, в небольшом ящичке лежали джемпер, джинсы, лифчик и рубашка, зашитая моей неумелой рукой. Они все принадлежали девушке, которую я называл "жизнью". У меня до сих пор на губах остался сладкий вкус ее губ, а в комнате стоит еле уловимый запах клубники. Я верю, что пока в моей комнате есть этот терпкий запах, хоть совсем чуть-чуть и немножко, я честно верю, что тогда моя Жизнь со мной…

Эпилог

Конец шестого курса обучения в школе Хогвартс. Меня зовут Драко Малфой. Я староста мальчиков и, теперь, девочек школы. Я этому несомненно рад. От гостиной старост отходят четыре двери: в комнату старост Пуффендуя, Когтеврана, Слизерина и Гриффиндора. Последняя комната пустует вот уже больше полугода. Ее хозяйка туда вряд ли вернется. Поэтому, я выполняю ее работу — являюсь старостой Гриффиндора и девочек, поливаю в ее комнате цветы и убираю там. Сейчас я направляюсь именно туда. Я открываю дверь и вижу… Сердце больно кольнуло. Посреди комнаты в джинсах и джемпере стоит моя Жизнь: — Привет, Драко...