— Да куда я, блять, паспорт дел? — Матвиенко шарит по карманам, всучив зелёно-чёрную банку «Драйва» в руки Арса.
По носу бьёт запах дешманского энергетика, — Серёжа пил эту херню постоянно — а из динамиков доносится гнусавый женский голос, который говорит о прибывании поезда «Воронеж-Москва» на платформу номер шесть.
Толпа встречающих засуетилась, повалив к нужной платформе. Все до одного красные, обмахиваются тем, что под руку попадётся — хер вам, а не кондиционер в московском вокзале. А солнце на улице ядерное, жарит сильно, хоть и наступил сентябрь.
Арсений нервничает. А Матвиенко, походу, опять просрал паспорт.
Они сейчас должны встретить Стаса и ещё двух людей, которых увидят первый раз в жизни. Не то, чтобы Арсений был из стеснительных, но мурашки по затылку бегали приличные. В тысячный раз пропустив волосы через пальцы и заставив Серёжу обратно забрать свой вонючий энергетик, Попов начал коситься на людей, идущих от платформы.
Все всё ещё красные, но уже улыбаются. Встретили родных, знакомых, друзей. Да какая, к чертям, вообще разница — было бы кого встречать.
В толпе показалась знакомая фигура Шеминова. Он поднял руку в знак приветствия, увидев Арса и Серёжу. Рядом со Стасом шли двое — один высокий, другой — в очках. Тот, что высокий, подошёл к Арсению и протянул руку, браслеты звякнули, стукнувшись друг об друга.
— Антон.
Пахнуло сигаретами — видимо, курил только что.
— Арсений.
Рукопожатие. По затылку всё ещё бегают мурашки.
Арсений проживает это семь раз.
Одиннадцать лет его жизни повторяются снова и снова, каждый раз закидывая в начало. К этому ядерному солнцу в сентябре, к этому московскому вокзалу — все ещё без грёбаного кондиционера. И не то, чтобы Арсений чувствовал себя психом.
Он чувствовал себя окончательно поехавшим.
Слетевшим со всех катушек, предохранителей, или что там, блядь, ещё есть. Арсений не понимал, что от него нужно. И вообще не понимал, с чего у какого-то там Творца свет клином сошёлся на том, чтобы запереть его в «Дне сурка» длиною в одиннадцать лет.
Семь раз подряд проживать одни и те же события. Как сумма из нескольких слагаемых — пытаешься переставить, и нихуя не меняется. А Арсений попробовал, кажется, всё. И мозгом понимал — загвоздка в Антоне. Да, понимал, но дальше — всё.
Лоб-стена-угол. Тупик.
Шастун изначально был тем парнем, на которого сразу обращаешь внимание. Виной тому рост, худоба, громкий смех или
красивая интересная внешность — Попов не определился. Вообще, Антон сразу ему показался странным.
С Димой, вот, сразу было проще. Да, подстебнёт пару (десятков) раз, но всё же. Про Серёгу и говорить нечего.
А с Антоном странно было. Всегда.
Все, сука, семь раз.
Семь раз он был участником «Импровизации». Семь раз разводился с женой из-за постоянных гастролей. Семь раз проживал одни и те же события. Семь раз, напоследок, гостил на свадьбе Шастуна и Кузнецовой. И на седьмой раз от этого уже не было больно — притупилось, зажевалось.
Семь раз возвращался в самое начало.
Арсений за все семь раз пережил и увидел многое. Антон — как дополнение к безысходности. В комплекте.
Странный он, Шастун. Тощий, нескладный. Постоянно носит дурацкие браслеты и кольца. А ещё спит долго, может дрыхнуть часов по двенадцать — только дай возможность. Уткнётся носом в подушку, высунет свои ноги из-под одеяла, светит костлявыми коленями и спит. Арсений видел, Арсений знает.
А ещё, когда целует, постоянно зарывается своими длиннющими пальцами в волосы на затылке. А на пальцах-то кольца. И от металлического холода мурашки бегают. Арса сначала бесило, а потом, вроде, смирился.
И ссорились они тоже. Нет, не так, как в дебильных фильмах: с битой посудой, орами и матами. Просто Шастун иногда мог спиздануть что-то на концерте или в офисе, и хер поймёшь, хотел он этого или просто — дурачина — не подумал. Или поедет на очередное бухалово с воронежской тусовкой. И Арсений даже не имел права возразить. Личное же, сука, пространство. Вот и сидел в Питере со своей желчью наедине. Не писал Антону первым из принципа. А потом Шастун, как ни в чём не бывало, отвечал на какую-нибудь Арсову историю в инстаграме, и Попов просто не мог злиться дальше. Хотя осадок оставался.
Арсений никогда не ждал от Антона извинений. Хотя, по-хорошему, Шастуну стоило бы написать трёхтомное извинение за то, что ворвался в жизнь Попова, не спросив и переебав её с ног на голову.
И продолжал это делать на протяжении семи раз.
Свадьба Иры и Антона красивая. Много людей, всё усыпано белыми цветами, громко играет музыка. В седьмой раз уже не больно, правда. Непонятно, но не больно. Обидно, но не больно. В седьмой раз приходит осознание: устал.
Любой устанет.
Любой перегорит.
— Да куда я, блять, паспорт дел?
Восьмой раз.
Выдайте кто-нибудь инструкцию. Хоть, блядь, на шведском. Где написано, что делать с этой хернёй. Типа, там, где кнопка «вкл/выкл».
Арсений, кажется, пробовал менять любые детали, кроме одной. Одну он заменить никак не решался. Но он так откровенно и беспросветно заебался, что сейчас — готов. Попов твёрдо решил, что восьмой раз — последний.
Если загвоздка в Антоне, то единственный способ поменять общую сумму — убрать самое весомое слагаемое. Арсений твёрдо осознавал, что, убрав это слагаемое, он похерит другие, но пусть так. Пусть будет так, лишь бы восьмой раз был последним.
***
Арсений живёт в Омске. У него жена, дочь. Вместо фанатских портретов со стен на него смотрят семейные фотографии. У Арсения трёшка в центре города. У Арсения всё хорошо. По выходным они ездят в парк аттракционов, а Новый год встречают за семейным столом.
Всё нормально, всё правильно, всё, как у людей.
Антон Шастун — известный комик и ведущий. Не то, чтобы Попов за ним следил. Каждый раз, бездумно щёлкая каналы на телевизоре, он замечает знакомое лицо. И всё те же дурацкие кольца на пальцах. И Арсений думает: как же это тупо. Он похерил всё, а Шастун всё ещё носит свои дурацкие цацки.
Где-то внутри колыхается и шелестит что-то тусклое, расплывчатое и давно забытое. Но Арсений это сглатывает, не прожёвывая и не смакуя. Попов выключает телевизор и кладёт пульт на подлокотник дивана.
Всё так, как должно быть.
Арсений — не слюнтяй, он понимает, что то, что творилось — это ни разу не нормально, и он поступил правильно. Он доволен тем, что у него есть сейчас. Главные роли в спектаклях, приличный достаток, любящая жена.
В очередной раз переключая каналы телевизора, Арс вновь увидел знакомое лицо. Лица. Знакомые белые цветы и знакомая музыка. По затылку пробежали холодные мурашки.
будто от колец
— Да куда я, блять, паспорт дел? — Матвиенко шарит по карманам, всучив зелёно-чёрную банку «Драйва» в руки Арса.
По носу бьёт запах дешманского энергетика, — Серёжа пил эту херню постоянно — а из динамиков доносится гнусавый женский голос, который говорит о прибывании поезда «Воронеж-Москва» на платформу номер шесть.
Солнце ядерное, в девятый раз.
***
А если я расскажу тебе, как закончится эта история,
Изменишь ли ты поступки, которые совершаешь?
А если мне доведется вернуть все мои дни назад,
Я бы прожил их точно также?
Потому, что я боюсь всего, о чем не ведаю
Потому, что я хочу всего, но всё это — не золото
И я боюсь, но знаю, что это — ненадолго
Потому, что я учусь тому, чему должен был научиться уже давно:
Что всё, чем мы являемся —
Это свет во тьме
И всё, что мы есть —
Это уходящее время
И всё, что мы есть —
Это просачивающийся сквозь щели
Бесконечный полет,
Жизнь на повторе.
Но я по-прежнему нахожу утешение
Когда ты говоришь,
Что знаешь, каково мне
Когда всё неправильно,
И мы не были правы годами.
Отпусти, дай этим призракам новый дом.
Похороним наше прошлое, и наши страхи, и все эти скелеты в шкафу.
Пойдем, я должен был понять это уже давно.
Ведь это — моя жизнь,
Я не буду бегать кругами,
Заканчивая там, где я начал.
Так держись меня,
Мы выгорим медленно
И почувствуй, как выпрыгивают наши сердца
от слов, которые мы не имели в виду.
Любовь.
Ничего не значит для меня,
Ведь я не знаю, что это такое.
Я просто умираю от желания быть
всем тем, о чём мечтал.
И слова предают меня,
Вопреки всему, за что я выступаю.
Но я по-прежнему учусь,
Да, я по-прежнему учусь.
Тому, что всё, чем мы являемся —
Это свет во тьме
И всё, что мы есть —
Это уходящее время
И всё, что мы есть —
Это просачивающийся сквозь щели
Бесконечный полет.
Мы падаем на колени.
