Среда. Дима уже который час недовольно расхаживает по комнате. Тоже мне, петух надутый.
А вообще, сам виноват. Знал же, что меня нельзя оставлять. Особенно, когда я снова начинаю загоняться. Идиот тупорылый. Баран упертый.
Но все равно гонит все на меня. Вот же придурок. Ведь стыдно признаваться, что все эти шрамы — почти его собственных рук дело.
И вот наконец ты, белобрысый эгоист, не выдерживаешь. Ты окончательно срываешься.
А я что? Я, что ли, виноват в том, что ты не можешь выдавить из себя что-то большее, чем просто «друг»? Я, что ли, виноват в том, что ебаная красная нить судьбы в виде новых чувств связала именно нас и превратилась в голубую?
Вообще-то нам вроде даже повезло — изначально жили в одной общаге, теперь же снимаем квартиру. Но из-за твоего ебучего упрямства и нетерпеливости все это начало происходить. Лучше бы мне спасибо сказал, идиот. Я хотел тебя избавить от этой хрени, но, видите ли, я его
друг, и он не может позволить
себе такую роскошь, как
моя смерть.
Пока ты, упрямый баран, не признаешь это в глубине себя, наше совместное проживание бессмысленно. Ничего нового — ни чувств, ни эмоций. Только ты, я, общая двушка и мои попытки самоубийства, которые ты тщетно пресекаешь — больше нас ничего не связывает. Ах да, еще и гребаная судьба. Правда, почему-то последнее ты не признаешь.
Тебе сложно остыть. Оно и понятно — ты, несмотря на внешнюю холодность и пофигизм, слишком неуверен. Слишком сильно зацикливаешься на том, что отторгает общество. Неужели просто сложно наслаждаться тем, что тебе дано? А если не хочешь — почему сам себя обрекаешь на этот чертов порочный круг?
Ты не понимаешь, насколько сильна эта связь. Хотя уже давно должен, дебил. Ради тебя
я готов умереть, чтобы
ты не страдал от
своих гребаных загонов. Но нет, тебе же не пережить смерть того, кого ты окрестил «другом» просто потому, что мы оба застряли в этой ситуации. Но, тем не менее, ты не ищешь выход. Хотя, честно говоря, ты прекрасно знаешь, что есть всего два выхода. Правда, какого-то хрена, ни один из них тебя не устраивает.
Уже в который раз ты бессильно хлопаешь дверью, направляясь в магазин, не прекращая громко материться. Я уже прекрасно знаю, что ты там купишь — очередную банку счастья по акции, даже не помня о том, что я снова один. Ты снова пожалеешь о том, что сделал это. Тебя не изменить.
Ящик в ванной на замке. Хах, наивный придурок. Бритва — далеко не последний мой выкидон. Есть еще куча вещей — ножи, бельевая веревка. Окна ты запер еще с прошлого раза. Ящик с медикаментами — с позапрошлого. На крайняк можно подняться на крышу — всяк надежнее. И ведь все ради тебя, белобрысый ублюдок, все ради тебя. И как ты до сих пор не привязал меня к одной из кроватей?
У меня довольно много времени, чтобы придумать очередной способ избавить тебя от себя. Избавить тебя от неловкости и «никакого будущего». Может действительно, как в старые добрые, чиркануть ножичком пару раз по руке? Или сразу в грудь, чтобы убить то, от чего идет нить судьбы. Думаю, тебе сразу станет легче. Я перестану приносить тебе неудобства в виде своей любви. Урод.
А ведь изначально, когда мы только начали замечать неладное, ты не был так категорично настроен. В твоем взгляде читалось что-то вроде: «Если это то, о чем я думаю, то можно попробовать.». Хотя ты никогда не бываешь в этом уверен. Когда все подтвердилось, ты был сильно подавлен. Я же сразу признал то, с чем имел дело. Ну хоть кто-то должен гулять не с симпатичной девчонкой, а с вечно хмурым блондином, обиженным на весь мир за свою судьбу. Я принял это, черт возьми. Но ты и твой характер послали нахер все мои усилия, объяснения, любовь. И я полюбил тебя, несмотря на это. Полюбил не из-за этой гребаной прозрачной нитки между нами. Я принял тебя еще до этого. А теперь еще и влюбился. Влюбился, хотя до мозга костей ненавижу тебя.
Я задумчиво сижу на потрепанном диване. Может, если я успокоюсь, с тобой можно будет снова поговорить? Если я хотя бы пару дней буду себя вести так, как ведут себя обычные парни моего возраста. Может, тогда ты соизволишь выслушать меня?!
Вот дерьмо, самому смешно стало. Я же прекрасно знаю, что это не поможет. Просто ты сможешь подольше сидеть в баре и меньше бухать дома. Уже проходили это.
Хочется закурить, хотя я никогда не увлекался плохими привычками. У тебя в благополучно забытой куртке точно найдется упаковка сигарет. Я уверен. Не один раз когда ты приходил, и я наивно вешался тебе на шею, от тебя несло запахом дыма. Ты говорил, что это успокаивает. Словно вдыхаешь в себя спокойствие. Но ты никогда не злоупотреблял этим. Пока не встретил меня.
Вот и искомая коробочка — наполовину пустая. Но ничего. Для меня уж точно найдется.
Неумело чиркаю колесиком зажигалки, поджигая «палочку со спокойствием» с одного края. Пытаюсь вдохнуть дым, но резко закашливаюсь, вынимаю сигарету изо рта. Я никогда не курил, простительно. Не утруждая себя выходом на лестницу, продолжаю курить прямо в квартире. Ты сам виноват — забрал ключ от окон, теперь дыши своим «спокойствием». Наружу я не пойду.
Делаю долгую затяжку и пускаю первое облачко дыма. Оно медленно рассеивается в воздухе, но некоторые его частички успевают столкнуться с потолком. Хрен знает, как это может успокоить, но я продолжаю. Может потом подействует.
Через минуту я уже докуриваю сигарету, снова сидя на диване. Бессовестно стряхиваю пепел на пол, окурок кидаю в неопределенную сторону. Хочется еще, что-то пока я не распробовал эту фигню.
Ты застаешь меня на третьей сигарете. Я слышу звук открывания входной двери, тихие матюки. Видимо ты все же немного успокоился. А может просто выпил.
Ты заглядываешь в комнату, уже ясно чувствуя знакомый запах. Он обычно исходит от твоих друзей, когда они встречают тебя внизу с целью пойти на пьянку. Да и от тебя тоже. У тебя округляются глаза, ты слегка сгибаешься.
— Сань, ты ебанулся?
Я не ожидал ничего другого. Ты — это ты.
Ты подходишь ко мне, с удивлением и нарастающей злобой смотря на мое лицо. Я выдыхаю дым в сторону. Скажи спасибо, что не на тебя, кретин.
— Я хотел поговорить, — безразлично ответил я, понимая, что все уже решено.
— Я все сказал, если ты про это, — ты нагнулся ко мне, — Откуда у тебя сигареты? Какого хуя ты куришь? — ты вырвал у меня изо рта окурок.
— У тебя взял, — шикнул я, — Захотелось так.
— Придурок, — выдохнул ты, забирая у меня пачку с остатками сигарет и зажигалку, — И нафига это тебе?
— Захотелось, — безразлично ответил я, — Или ты хотел меня из петли вытаскивать?
Ты молчишь.
Нечего ответить, правда? Дебил.
Одно успокаивает — ты с пивом. Значит я могу насладиться крохотным моментом лжесчастья.
— Ты пил? — спрашиваю тебя, но даже не смотрю в твою сторону.
— Нет, — ты идешь на кухню, так же не удостоив меня своим взглядом. Больно надо.
Надо…
Оттуда доносится шуршание пакета, резкий звук открывания банки, шипение пива. Ты идешь в свою комнату, попутно скинув с себя кофту. Теперь она валяется на тумбочке в прихожей.
Думаешь, я не пойду за тобой? Я бы не пошел. Но когда ты пьяный, у меня есть маленькая возможность заглянуть в другую реальность. Реальность, где ты
смущенно не отодвигаешься от меня, когда я сажусь рядом. Где ты смотришь на меня не как на «друга по несчастью», с которым тебя заставили жить, а как на того, кого выбрал в сожители
ты. Где я могу положить тебе голову на плечо, а ты просто тихо проматеришься и положишь свою руку на меня. Где ты станешь таким наивным, чтобы это хоть немного было похоже на ответные чувства.
Ты редко смущаешься так, чтобы я не заметил. Но румянец на тебе появляется лишь в двух случаях — когда ты зол или пьян. А я буду представлять, что ты покраснел из-за меня. Из-за того, что я тебе нравлюсь.
Судя по звукам, в тебе уже около двух-трех банок пива. Тебе этого хватает, хотя из жадности покупаешь не меньше пяти.
Я, как в тумане, поднимаюсь с дивана и иду к тебе. По телику крутят какой-то доисторический хоррор. Ты лежишь на кровати, поставив на ручку слева алкоголь. Я неуверенно топчусь у двери. Был бы ты трезвым, я бы без угрызения совести мог бы встать прямо перед теликом и начать что-то читать в телефоне — раз тебе пофиг на меня, мой комфорт и чувства, тогда мне тоже.
Но я так не умею.
— Дим? — обращаю на себя твое внимание.
— Что? — непривычно не резкая, не холодная интонация. Просто обычная, с которой говорят обычные люди.
— Я к тебе, — прохожу в комнату и залезаю на кровать рядом с тобой, ложусь у тебя под боком.
— Офигел совсем? — но ты не дергаешься, а просто продолжаешь смотреть на экран, являющийся единственным источником света в темной комнате.
Я устраиваюсь поуютнее. Ты никогда не лежишь под пледом, поэтому он валяется в скомканном виде на месте подушки. Я беру его, накрываю себя по пояс, легким толчком и вопросительным взглядом спрашиваю тебя, нужен ли он тебе. Ты, выдохнув, отворачиваешься. Я впервые за день улыбаюсь и довольно накидываю пушистую ткань тебе на ноги. Ты что-то ворчишь в ответ, но я уже привык и не слушаю твой бубнёж.
Мы смотрим фильм вместе. Точнее смотришь его ты, а я лишь делаю вид. Я стараюсь впитать в себя все, что сейчас меня окружает — начиная от картинки, заканчивая звуком и ощущениями. Твое тепло, запах, пробивающийся сквозь вонь алкоголя, спокойное лицо. Обо всем этом я мечтаю. Такие дни — маленькие и краткосрочные окошки в мои мечты.
Мечты, в которых ты принял меня. Где я не ненавижу тебя за упрямство. Где мы счастливы.
Громкие звуки скрипки отрывают мое внимание от тебя на фильм. Там началась напряженная сцена, где главный герой пролезает через какую-то мерзость за своей подружкой прямо в логово монстра. Это, как мне кажется, продолжается бесконечно долго, пока не выскакивает долгожданный дешевый скример. Мы оба вздрагиваем от неожиданности. Ты улыбнулся. Видимо смеешься над собой за испуг.
Я лишь фыркнул для вида. Я привык к хоррорам — каждое утро в таком дерьме просыпаюсь, если вообще засыпаю.
Внезапно ты оглядываешься на меня. Что-то новенькое. Раньше мы просто так сидели, и ты просто знал, что я рядом.
— Чего хотел? — спрашиваешь ты.
Я вопросительно смотрю на тебя.
— Я ничего не говорил.
— Я не глухой. Зачем пришел? — спокойно спросил ты.
Я нервничаю, словно собираюсь сказать тебе это впервые.
— Чтобы ты полюбил меня, — звучит очень глупо. Словно переписка четырнадцатилетней девочки с «парнем».
— Ясно, — ты с легкой улыбкой снова поворачиваешься к экрану, попутно сделав глоток пива.
Я же чувствую себя полнейшим идиотом, хотя ничего такого не случилось. Просто ты придурок, и не более. Просто мы обычно мало говорим. Но сейчас все те слова, которые мы произнесли, мне кажутся гораздо более наполненными, чем все наши беседы за последнюю неделю.
Фильм явно движется к концу. Подружку главного героя сожрали, он, убитый горем, идет с дробовиком в какое-то поле. Из-за тебя я пропустил весь сюжет, хотя и не горю желанием его узнавать.
Я нервно тереблю руками — это, скорее всего, уже не осознанные движения. Вдруг ты накрываешь их своей ладонью и прижимаешь ко мне. Может, я тебе мешаю? Я пытаюсь убрать руки, но ты не отпускаешь их. Мои щеки вспыхнули. До такого мы еще не доходили.
Я ошеломленно поворачиваюсь в твою сторону, смотрю на тебя глазами, в которых слабо треплется надежда. Хотя бы в этот вечер ты сам дотронулся до меня. Ты смотришь на меня глубоким и нетрезвым взглядом, в котором ясно читается насмешка.
Расстояние между нашими лицами уменьшается.
Ты его уменьшаешь.
Я чувствую твое дыхание на своем лице. Спокойное и ровное, но я его
уже чувствую.
Мое сердце бешено бьется. В груди все колет и сжимается.
Твоя вторая рука оказывается на моей щеке, чуть ближе к уху. Ты слегка тянешь меня к себе.
Я уже почти не могу дышать, а ты только прикасаешься своими губами к моим, втягиваешь в
наш первый поцелуй.
Я не знаю, что мне делать. Я никогда раньше так не целовался.
Ты проводишь языком по моей нижней губе, заставляя все внутри сжаться еще сильнее. Твои глаза полуприкрыты. Может быть, ты вообще не осознаешь, что делаешь. Мои же больше похожи на огромные стеклянные шары, в которых читается испуг и недоверие к происходящему.
Ты идешь дальше. Слегка покусывая мои губы, ты проникаешь языком в мой рот. Я наконец нахожу в себе силы зажмуриться и ответить тебе. Ты подхватываешь мои вялые движения, постепенно сводя с ума. Я ощущаю непривычный горьковатый привкус во рту. Пиво. Твоя рука, до этого держащая мои кисти, внезапно касается моей шеи.
Я не ожидал этого. Что угодно, но только не это. Ты сам меня целуешь. И пофиг, что ты пьяный, я-то трезвый и все понимаю. И мне сейчас одновременно и плохо, от осознания того, что это просто удача, и хорошо. Нет, я просто ловлю кайф от этого.
Я стараюсь сильно не дышать, чтобы не сбить тебя. Еле-еле выдыхаю через нос, стараясь не сдуть с тебя
это. Я хочу это сберечь.
Наконец ты отпускаешь мои губы, слегка отстраняясь. Твои глаза уже не столь беззаботны. Я же не могу представить то, что ты увидел, посмотрев на меня — нечто, дрожащее перед тобой, готовое броситься тебе в ноги, чтобы это не заканчивалось. Нечто, с красными губами и щеками, немного взъерошенными волосами. Нечто, чье сердце сейчас порвется на части.
Ты снова прикасаешься ко мне, проводишь руками по плечам, переходя на руки, потом на тело. Я же наконец заставил себя вздохнуть. Я весь словно окутан тобой. Меня сдавливает все это. Чувствую, как внизу живота приятно свело от прикосновения языка к шее. Я едва ли не стону, но не могу сдержать себя от того, что бы не прогнуться в спине, подаваясь вперед. Твои руки уже беспорядочно ходят по моей груди, изредка «забегая» на бедра, губы же медленно зацеловывают шею.
И сейчас мне как никогда хочется и жить, и умереть одновременно. Я хочу прожить этот момент, я хочу ощутить его полностью,
как и тебя. Но мне хочется сдохнуть при мысли о том, что утром ты ничего не вспомнишь. Ничего не поймешь. Ничего нового не будет. Ничего. Все, что сейчас происходит — останется в прошлом и в моих воспоминаниях. Ты же… Ты не изменишься.
И, несмотря на все эти ласки, поцелуи и поглаживания, завтра, ближе к вечеру, ты снова будешь орать на меня за очередную попытку суицида. Если успеешь…
Но мне все равно будет больно. Я буду вспоминать то, что происходит сейчас, и смотреть на тебя. На другого тебя. На того, которого я ненавижу и люблю.
Мои глаза уже не открываются. Я полностью утонул в тебе.
Я и не заметил, что на мне уже нет футболки. Я и не заметил, что ты уже нависаешь надо мной, прильнув к моим плечам. Я и не заметил, что
это становится мучительным. Особенно, когда я осознал все сказанное выше. Глядя на твое лицо, мне, как никогда хочется умереть. Потому что такого тебя больше не будет.
На тебе все еще так одежда, в которой ты ходил в магазин — джинсы и толстовка.
Нет… Не надо…
Я впервые боюсь стать ближе к тебе. И похуй, что тебе на это наплевать. Точнее, станет наплевать утром. Но… Я боюсь. Даже смерть не вызывает у меня особого страха.
Ладно. Раз есть шанс, нужно им воспользоваться. Первый и последний раз в жизни насладиться тобой.
Я неуверенно кладу руки тебе на плечи. Ты не особо накачан, все, что в тебе есть — остатки армии, но, учитывая мое худощавое телосложение, я на полном праве могу называть тебя мускулистым. Ты поднимаешь на меня взгляд. Твои глаза внимательно изучают меня, медленно и постепенно, с головы до ног. Тебе явно не нравятся мои домашние шорты.
Я не протестую. Смысла нет. Когда придет время, ты сам с себя все снимешь.
Влажные следы от поцелуев и засосов быстро холодеют, стоит тебе резко пошевелиться. Мне холодно. По коже бегут мурашки. Ты это, наверное, заметил, но не особо торопишься.
Ты поднимаешь меня, облокачиваешь спиной на стену, полностью заслоняя телевизор, окутав меня своей тенью. Спасибо, но теплее не стало. Но вот ты двигаешься ко мне, закидываешь мои ноги на себя. Я утопаю в твоих теплых объятиях. Ты уже без толстовки, но два разгоряченных тела греют друг друга лучше всякой одежды.
Я не понимаю, чего ты добиваешься. К чему постоянные обнимашки? Неужели твою нерешительность не перекрывает градус?
Я изнываю от нетерпения. Ты, как я заметил, тоже. Так почему? Дело во мне? Что… Что я должен сделать?
Последние слова сорвались с моих губ, и ты их услышал. Иначе сказанное тобой теряет смысл.
— Ты… Ничего.
Я заметил, как твой взгляд скользит по моему телу. Дело в шрамах? Или ожогах? Может быть в синяках?
— Забей, — шепчу я, умоляюще глядя на тебя, — Я хочу… — последнее слово застыло на языке, так и не освободившись. Ты… Ты что, вспомнил? Вспомнил, из-за кого мое тело так пестрит этими следами? Пожалуйста, только не сейчас. Пожалуйста, не так…
— Нет, — ты печально отстраняешься. Я вздрогнул.
— Ч-что не так? — очень тихо, непонимающе спрашиваю я.
— Я не могу.
«Почему же?»
— Тебе будет больно.
Я хочу разрыдаться от смеха и горя. Какого хера тебя это не заботило раньше?
Я закрыл лицо руками. Нет, я так тоже не могу. Ты слишком непривычный для меня. Вот такой. Тот, которого я только люблю. Нет. Не могу. Настоящему тебе, возможно, было бы тоже не наплевать, но ты бы так это не сказал. Я…
— Хорошо, — дрожь прорывалась в мой голос. На ватных ногах я встал с кровати, — Спокойной ночи…
Я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Спустя миг я уже сидел на полу, обняв колени, шмыгая носом. В горле противно першило, голова раскалывалась на части. Слезы щедро лились из глаз. Мне… Мне было очень плохо. Какого хрена?
Я запутался. Я не могу сделать это так…
Я ведь хотел этого, правда? Я ждал этого. Я надеялся на это.
Я не мог успокоиться. Не знаю, что там делаешь ты, но мне кажется, ты тоже подавлен. Может быть, ты даже немного протрезвел. Хотя бы сейчас.
Сдавленные хрипы все же вырываются наружу, и я начинаю рыдать в голос. Мне похуй на то, что ты это можешь услышать. Мне сейчас на все похуй. На все, кроме того, что только что было в темной комнате.
За что? Почему ты это сделал? Ты же не настолько много выпил, а значит, хотя бы частично осознавал и контролировал происходящее. Ты хотел причинить мне эту боль? Чтобы я был так нелепо отвергнут?
Нет. Ты сам виноват. Ты виноват во всем, что с нами происходит. Твое гребаное упрямство и желание жить по правилам общества убивает.
Я возвращаюсь в условную гостиную и растягиваюсь на диване. В воздухе все еще витает запах сигаретного дыма, но мне все равно. Мне хочется умереть сильнее, чем раньше. И все из-за тебя, бухающий придурок.
Я еще долго не усну. Буду нервно ворочаться с боку на бок, утирая слезы краем одеяла, и проматывать у себя в голове сегодняшний вечер.
Утром ты проснешься и, наверное, с удивлением, обнаружишь рядом с собой мою одежду. Ты придешь в гостиную, чтобы услышать от меня все то, что было вчера. Но я тебе не скажу. Буду молча страдать от каждого твоего непонимающего взгляда на меня.
Я слышу твои шаги в коридоре, зевок. Я же уже давно не сплю, а просто сверлю глазами потолок. Сердце болит, легкие невпопад сжимаются. Ты сейчас пройдешь мимо моей комнаты, не сразу вспомнив про мое существование. Потом на кухне послышится журчание воды — тебе сильно хочется пить.
Но… Ты сразу открыл дверь гостиной. Я вижу тебя — заспанное лицо, растрепанные волосы. Почти все как вчера, кроме того, что ты уже переоделся в домашнее. Я закутываюсь дальше в одеяло, накрываюсь им с головой. Я не хочу с тобой говорить. Совершенно. Мне и без этого плохо, а своим «Что вчера было?» ты всего лишь добьешь меня.
— Спишь? — спрашиваешь ты с нагнанной безразличностью, но сквозь голос все же прорезается робость.
Я молчу. Уйди от меня.
— Не спишь, — ты подходишь ко мне, присаживаешься на колени перед тем местом, где должно быть мое лицо, но твой взгляд упирается в одеяло.
— Пошел ты, — сдаюсь я, но не шевелюсь. Ты уйдешь, когда поймешь, что я не хочу тебя видеть. Дай угадаю твою следующую фразу: «Что было вчера?» или «То, что было вчера — случайность.».
— То, что было вчера… — начал ты. Я не могу сдержаться. Резко вскакиваю, сажусь, сев по-турецки.
— Да я сам знаю! Всего этого ты не хотел и бла-бла! А теперь свали от меня! — кричу прямо на тебя, раскрасневшись от смущения и злости, — Все понятно и без твоих блядских объяснений!
— Нет, — ты выдыхаешь, опуская голову вниз. Я, тяжело дыша, смотрю на тебя. Я не понимаю, чего ты хочешь — чтобы я прямо у тебя на глазах выпрыгнул из окна?
— Да, — уже не кричу, но говорю отчетливо и зло, — Свали, — мое сердце рвется на части, когда я говорю это тебе, но иначе нельзя.
Ты молчишь.
Тебе нечего сказать.
То, что было вчера — ошибка.
Наша связь — ошибка.
Моя жизнь — ошибка.
Я смотрю на тебя. Ты выглядишь так, словно собираешься с мыслями. Словно то, что ты сейчас скажешь, как-то изменит ситуацию. Но что бы ты не сказал, мне точно не станет легче.
— Сань… — звучит как-то скомканно, словно ты говоришь через силу, — То, что ты сказал вчера… Правда?
Я в голове стремительно перебираю те пять фраз, которые уместились в моей памяти на фоне остальных событий.
— Ты о чем? — еле выдавливаю из себя безразличие.
— Я… Я плохо помню вчерашнее, — ты кладешь руку на лоб, — Забей.
Ты встаешь и направляешься к двери. Как будто ничего и не было. Но тебя выдает лицо, которое ты прикрыл ладонью — на нем выражается одновременно столько эмоций: смущение, напряженность, растерянность, стыд, ты хмуришься, пытаясь то ли что-то вспомнить, то ли понять.
— Дим, — окликиваю я тебя, понуро сидя на диване и тупо смотря в пол.
— А? — я оторвал тебя от твоих мыслей. Прости.
— Я люблю тебя, — тихо говорю я и кидаю на тебя короткий взгляд.
— Ага, — ты со вздохом выходишь из комнаты, прикрыв за собой дверь. Но я заметил, что ты тоже посмотрел на меня. Я заметил новую эмоцию в твоем сером взгляде — ты был неравнодушен к моей фразе.
Что-то в тебе щелкнуло, изменилось. Я сильно на это надеюсь.
Может быть, если я снова попробую умереть, ты мне прямо скажешь, о чем подумал тогда, когда смотрел на меня?
Я уже смирился с тем, что моя надежда погибла в тот момент, когда ты мне вчера сказал «нет». Но ты же, белобрысый идиот, дал мне новую.
Да, я хочу умереть.
Но я хочу умереть, зная, что не ошибся в тебе.
А если я ошибся…
Дай мне поцеловать тебя, будучи уверенным в том, что это тот ты, который только что вышел из моей комнаты.
