Necessity

Цзян Чен завидовал Вэй Ину, так сильно, что иногда просто задыхался от злости и ненависти, но вовремя одергивал себя, вспоминая, через что пришлось пройти его единственному лучшему другу, чтобы получить то что он имеет сейчас — семью. Любящую его, заботящуюся о нем. Но эта зависть и ненависть, иногда так сильно снедала его, что хотелось кричать, особенно когда он видел, как его отец нежно и трепетно относится к У Сяню, как смотрит на него, как гладит по голове, словно это Вэй Ин его родной сын, а не он. Много позже, он понял, что его ненависть и зависть, это просто ревность, неуверенного и влюбленного в собственного отца ребенка. Цзян Чен тогда ещё не знал, что любит, любит отчаянно, болезненно и горько, смешивая чувство ревности с ненавистью. Храня те редкие воспоминания, о ласках Цзян Фэн Мяня, как самое ценное в его жизни, что только может быть. То тепло, что дарил ему отец, когда однажды они проснулись слишком рано, для того, чтобы можно было уже позавтракать. Ведь кухня ещё не начала работать, а первые петухи не подняли своих голов, чтобы разбудить всех в Пристани Лотоса. Это было что-то странное и необычное. Они оба проснулись рано, случайно вышли одновременно в открытый холодный коридор, встречаясь друг с другом взглядами, неуверенные и все ещё со следами сна на лице. Фэн Мянь пришел в себя первый и неловко улыбнулся сыну, подзывая к себе ладонью. Его волосы были чуть встрепаны, а пряди которые он заплетал в косы у висков вились волнами у лица, делая главу на удивление теплым и уютным, особенно если вспомнить, что он вышел из своих покоев в одних нижних одеждах, словно не собирался далеко уходить, а просто выглянул что-то проверить, но тут встретил Цзян Чена и забыл, что хотел сделать. Мальчишка неуверенно потоптался на месте, но потом все же собрался, вскинул подбородок и подошел к отцу, это показательное выступление порядком позабавило Цзян Фэн Мяня, что он даже улыбнулся шире, чем позволял этикет в такой ситуации. Но поскольку они были одни, то он позволил себе эту маленькую вольность, и продолжил улыбаться, даже тогда, когда сын оказался в шаге от него, чем вызвал неверие и какое-то беспокойство в груди у подростка, который даже растерялся от такого поведения отца. Ведь тот никогда не дарил ему улыбок, не лично ему, только вкупе с Вэй Ином, но это совсем по-другому, чем сейчас. — Пойдем, — тихо проговорил Глава ордена Юнь Мэн Цзян, приобнимая сына за плечи, и заводя в собственные покои, — Помогу тебе сегодня собраться, я так давно с тобой не общался, что скоро твоя мать станет тебе моей заменой, — Фэн Мянь неловко и грустно рассмеялся. — Это… —…«Не так» — ты хочешь сказать, но к сожалению, я знаю, что это так, твоя мать думает, что я забыл, кто является моим настоящим сыном, и иногда мне начинает казаться, что это так, — Цзян Фэн Мянь тряхнул головой, словно пытаясь выгнать из головы грустные мысли, взял гребешок со столика и помог сесть подростку на кровать, садясь за его спиной, и уверенно коснулся волос пальцами, захватывая как можно больше в свою ладонь. — Надо же, в точности как мои, — проговорил Глава ордена Юнь Мэн, пропуская тяжёлые густые пряди сквозь пальцы, задерживая в руке прядь вьющихся волной волос, — и даже вьются как у меня… — Но я же всё-таки твой сын, — фыркнул Цзян Чен, и только после опомнился, что и где, и, самое главное, кому говорит, — Отец, прости, я… — Ничего, возможно, я это даже заслужил, — мужчина взял копну темных волос в кулак, чуть оттягивая, из-за чего подростку пришлось запрокинуть голову назад, и начал медленно, от кончиков, расчёсывать, приводя ее в порядок. Потом методично и самозабвенно начал заплетать сыну косы, осторожно касаясь висков, почти ласкающими движениями, отчего Цзян Чен почти заурчал, так это было приятно, ведь когда сам делаешь — это ощущается совсем по-другому, а Вэй Ин плетет так, как будто хочет выдрать ему клоки волос вместе с кожей. Поэтому такая нечаянная ласка, пришлась мальчишке по вкусу, что он невольно начал ластится к руке, которая пыталась облагородить его длинные волосы. — Вань Инь, сиди спокойно, ты же не хочешь чтобы я заплел криво… — сказав это, Фэн Мянь осторожно зафиксировал голову сына в ровном положении, и продолжил плести косу. — Если, честно, то мне не важно, криво будет или нет, я так редко тебя вижу, отец… — в голосе подростка прозвучала неподдельная грусть, смешанная с отчаянной тоской. — Но мы же встречаемся на обедах и ужинах, на званных вечерах, да и большинство времени я всё-таки провожу в Пристани Лотоса, а не на ночных охотах или обговаривая дела с другими орденами. — Это не то, — вскинулся Цзян Чен высвобождаясь, и резко разворачиваясь, — Ты рядом… Но так далеко, не от кого-то другого, от меня, меня, родного сына, отец! Это больно! Я завидую, понимаешь? Завидую Вэй Ину, у которого вообще нет семьи, но которого любишь ты, Цзян Ян Ли и даже мать, пусть по-своему, с оговорками, руганью и постоянными наказаниями, но любит! Вань Инь с болью вцепился в нижние одежды на груди Цзян Фэн Мяня, опустив голову, и прошептал: — Наверно лучше бы у меня никогда не было отца, чем так, когда ты мне словно чужой. Цзян Чен даже не представлял, какую боль причинил мужчине этими словами, да, в нем не было этого важного качества, как отцовский инстинкт, может потому что изначально, все что было связано с его женой выглядело каким-то фарсом, но сейчас, когда родной сын заявляет, что лучше бы его и вовсе не было, это больно, именно в этот момент настигает понимание, что нет, не было бы лучше. Не для него. Он любил Цзян Чена, но отстраненно, издалека, потому что боялся поступить неправильно, не как отец, с тех пор, как сын стал старше и превратился в настоящего красивого, пусть и угрюмого юношу. Не находил Глава Ордена в себе отцовских чувств, по отношению к Вань Иню, которые у него со временем проснулись к дочке и Вэй Ину. Что-то в нем было сломано, сломано давно и безнадежно. — Прости, — прошептал мужчина, кладя раскрытую ладонь на опущенную голову сына, и начиная перебирать так и не уложенные до конца волосы, — Если бы меня не было, я бы никогда не увидел каким ты стал, что тебя трогает, тревожит и радует. Я не увидел бы твоих друзей и первые шаги, как заклинателя. Возможно вы никогда не встретились с Вэй Ином, и не наворотили кучу страшных и странных, но несомненно смешных дел, которые между прочим пришлось улаживать мне. Если бы меня не было, я никогда не узнал, что значит любить не правильно. Любить так, когда запрещено, всеми правилами и канонами, но не менее отчаянно, но больно, потому что стараешься избежать осуждения. Цзян Фэн Мянь говорил так, как будто действительно представил, что его нет и никогда не было, и эти слова тронули душу Вань Иня, заставив задуматься, а что если бы, этого мужчины действительно не было в его жизни, и понять, что он так не хочет, никогда. По лицу подростка потекли горячие и горькие слезы, холодными каплями срываясь с подбородка и падая на кровать. Цзян Фэн Мянь, протянул руки в сторону своего ребенка, притянул к себе и стиснул в отчаянном объятии, прижимаясь щекой к шелковым волосам, Цзян Чен судорожно вздохнул от неожиданности, когда его тело было прижато к другому, сильному и горячему. Он не был лёгким, но мужчина перетянул его к себе на колени, как пушинку. Эта странная поза, тело к телу, делала его беззащитным и открытым, а еще постыдный жар разливался под кожей, причиняя дискомфорт. — Вань Инь, — шепчет Цзян Фэн Мянь, приподнимая его голову за подбородок, — Я люблю тебя, но к сожалению, не так, как бы тебе того хотелось. Цзян Чен хочет что-то сказать на этот короткий монолог, но слова тонут в горле, когда теплые нежные губы, сначала касаются его виска в целомудренном поцелуе, потом щеки, а затем и губ. Юноша вспыхивает словно спичка, ловя ртом остатки кислорода, которые просто вышибли из его груди этими действиями, и натыкается глазами, на теплый, но грустный взгляд и нежную улыбку. — Ты можешь осудить меня, ударить, отречься… — Нет, я… могу поцеловать? И не дожидаясь ответа, Вань Инь повторяет тот же путь, что преодолел его отец. Висок–щека–губы. Задерживаясь на последних дольше положенного, просто потому что этого недостаточно.