Smells Like Teen Spirit

Акт первый. Правосудие. Сначала это были побои. Драко сталкивался с ними почти каждый день. Почему-то людям кажется, что избивать человека за его малейшие проступки, за когда-то сделанный неправильно опрометчивый шаг — это на редкость комическая штука. Комическая и воспитательная. Парни с Пуффендуя и Гриффиндора специально собирались в единые группы, подкарауливали везде, где только можно — за углами, около уборной, и даже просто в коридорах некогда великолепной, а сейчас полуразрушенной школы, дабы преподать ему ценный урок. Били беспощадно, импульсивно и дружно, до тех пор, пока глаза Драко не окутывала непроглядная белёсая пелена, валили на пол и мучительно долго смеялись в окровавленное, разбитое лицо всеобщего врага народа. Да, именно так себя чувствовал Драко в течение всего последнего, восьмого курса. Совсем скоро, к пуффендуйцам с гриффиндорцами присоединились и когтевранцы. Те избрали более тонкие пути воспитания — на фоне побоев, они сдавались Драко гуманными — мальчишки и девчонки с умного факультета объявили глухонемой бойкот: точно Драко вообще не существует. Быть пустым местом не особо приятно, но это всяко лучше, чем-то, что ожидало Малфоя в недалёком будущем, чем то, что предстояло ему испытать на собственной шкуре. Наблюдая день за днём за Драко, слизеринцы чувствовали, что их очередь получать тумаки, не за горами. Принимая политику жёсткую, но по их меркам справедливую «быть как все и делать то, что делают другие», они полностью отреклись от Драко, присоединяясь к общей ненависти и агрессии. И эта политика сработала. Слизерин снял с себя всякую ответственность, а свои грехи — прошлые, настоящие и будущие, переложил на хрупкие плечи того, кого и без того все не любили. Жизнь Драко обратилась в ад. Куда бы он ни пошёл: на уроки, в Общую гостиную, в Большой зал или, в конце концов, справить нужду, всюду встречался с ненавистью и неприязнью. Драко не был ко всему этому готов — он привык купаться в лучах солнца, быть любимым всеми и находиться в кругу своих почитателей. А тут всё стало ровно наоборот. Уйти из школы Драко так и не смог. Категорически настроенная Нарцисса не позволяла ему ломаться, сдаваться и сбегать: её единственный сын обязан окончить школу — без образования никуда не денешься — считала она — вон, Поттер со своими друзьями вернулся. А чем Драко хуже, чем Гарри Поттер? Чем Драко хуже остальных? Всем — приговор, неподлежащий обдумыванию и рассмотрению. Каждый день Драко это говорила абсолютно вся школа. Драко — ничтожество. Драко — предатель. Драко навсегда таким останется: «горбатого могила исправит». И Драко, мало-помалу начинал им верить. Сначала это были просто невинные побои, из-за которых у Драко неделями не сходили с чувствительной кожи отёки и синяки. Все факультеты объединялись в огромное чудище, подкарауливали и били его до тех пор, пока кровь из всех щелей не брызнет, а в ушах не зазвонят колокола собора парижской богоматери. Однако потом, всё стало ещё хуже. Как-то ночью, когда все спали, Драко захотелось пить. Сейчас, вспоминая прошлое, Драко и сам проникается духом всеобщей ненависти, юноша начинает ненавидеть себя за тупость: всё могло бы быть иначе, вспомни он тогда про магию, нужное заклинание и останься он в своей кровати. Обычно, Драко любил бродить ночью по замку Хогвартса: встретить можно было лишь Аргуса Филча, но того, похоже, тоже война поменяла — старик только хмурил брови, бубнил что-то о правилах и, шаркая тапками, исчезал. Драко любил ночь — всё становилось однородным, таким каким он видит этот мир в любое время суток: всё цветное меркло, бледнело, тускнело, превращаясь в бесформенное серое; чёткие очертания — размывались под натиском темноты. Всё и все становились на одну ступень — ведь лиц в беспросветной ночи, никто не сможет разобрать. Обычно, Драко никто не замечал по ночам, и юноше это, вопреки всему в него заложенному, наперекор всему, что было с ним раньше — очень нравилось. Тем не менее, в ту ночь, на Драко обратили внимание, его увидели и, что страшнее всего — узнали. Малфой в последний раз убедился — прошлое, то, как он беззаботно жил до возвращения Волан-де-Морта, не вернуть. Ничего не будет по-другому и его одногруппники, с теми, что он когда-то проводил каникулы и делился впечатлениями, практически открывая душу, хорошо дали это уяснить. Драко не сразу понял, что произошло. Просто кто-то грубо схватил его за горло и с богатырской силой, придавив к стене, принялся шептать на ухо гадости. Драко ждал, что его начнут избивать — как раньше, и морально к этому готовился. Он надеялся на то, что его бывшие друзья, как бы это не звучало, просто начнут его избивать. К синякам и ссадинам Драко привык. Но руки — не одна и даже не две, стали делать то, что никак не желало укладываться в сознании Драко и по сей день. Драко вырывался, он сопротивлялся целому полчищу липких, холодных рук. Сражался за остатки былой гордости. Кричал и звал на помощь: по туннелю коридоров звенел его собственный голос, но в ответ эху — пролегало сквозь страх молчание. Никто Драко не слышал, не хотел слышать или же слышал, но боялся превратиться в такого же, как он — ущербного, неполноценного и сломленного человека. И вот тогда, когда на Драко не стало одежды, а некто, давясь слюной и ядовитом смехом, поставил его на колени, требуя молить о прощении — Малфой понял, что то, что было до сих пор, лишь жалкое начало. Впереди ждёт настоящая расплата за то, что он никогда не совершал. Драко — не убийца, он никогда не был таковым. Однако Драко раб своего прошлого — и цепь, брошенная ему на шею — прямое тому доказательство. Цепкие, перемазанные дурно пахнувшей мерзостью пальцы, впились в белые локоны, насмешливо приподнимая испуганное, обреченное лицо на свет — Драко смотрел, как его бывшие друзья быстро снимают с себя накидки, штаны, трусы — жёлто-оранжевые факелы, прибитые к стенам, хорошо освещали их вздымающиеся похотью и грязью члены, медленно подступающие к содрогнувшимся губам. Проглатывая комья страха, Драко оставалось надеяться, что этот ад быстро закончится или на худой конец, его порядком подзадолбавшееся сердце не выдержит и случится то, о чём все так мечтают. Правосудие. Акт второй. Заслужил. Гарри брёл по коридору, разглядывая пустые рамы и обломки потолка: кое-где всё ещё зияли дыры, но в целом, Хогвартс возвращался к своей былой красоте и величавости. Гарри вспоминал, как однажды, такой же мирной и тёплой ночью они с друзьями шли на Астрономическую башню, чтобы посмотреть в телескоп и начертить звёздную карту. Хорошие были дни. Конечно и сейчас, он, Рон и Гермиона посещают астрономию — этот урок для всех желающих, но, увы, без пересудов и шуток — чистейшая ностальгия и память о прошлом. Внезапно, Гарри остановился. Ему показалось, что за углом что-то происходит. Прислушавшись, он уловил тихий шепот, принадлежащий Драко Малфою и громкое гоготание ребят. Миновав поворот, Гарри едва не налетел на широкие спины слизеринцев. Голый и беспомощный, Драко стоял на коленях, в то время как его однокурсники играясь с половыми органами и длинными чёрными палками, насмешливо смеялись, приказывая Малфою сидеть смирно. — Что тут происходит? — Гарри не хотелось ввязываться в разборки, и спросил он это лишь потому, что случайно наткнулся на публичную расправу. — О, Поттер, — один из слизеринцев противно хихикнул, — хочешь плюнуть ему в лицо? — с этими словами, смачно харкнув, он плюнул в Драко, а тот, пошатнувшись, упал на руки, утыкаясь лбом в мокрый пол. Отчего пол был мокрым — дураку понятно — наверное, слизеринцы здесь не первый час развлекаются. — Нет, спасибо, — Гарри отвернулся. Ему стало противно и стыдно — он отчётливо слышал всхлипы Драко, но что-то ему мешало вмешаться — Малфой заслужил. Все так говорили. Так думал и Гарри. — Как хочешь, — гаркнул другой слизеринец, — Драко, — Гарри не видел, однако ему не составило труда воссоздать картину по звукам, как громила из Слизерина нависает над Малфоем, а затем, как пушинку, поднимает на ноги, — почему ты не здороваешься с народным героем?! — укоризненно поинтересовался он, сопровождая вопрос толчком в солнечное сплетение. — Помоги, — уши Гарри покраснели. Гарри знал к кому Драко обратился. Со слезами в хриплом голосе, с неприкрытой мольбой. — Мне пора, — не оборачиваясь, выдавил из себя Гарри. — Ты единственный, кто может мне помочь… Но Гарри его уже не слышал. Он брёл по коридорам, рассматривая пустые картины и вспоминая те дни, когда Драко сам кого хотел, мог поставить на колени и заставить сделать то, что угодно его чёрному, каменному сердцу. Акт третий. Друг. Тело Драко изнывало от боли: сколько ночей подряд он удовлетворяет одногруппников? Сколько ночей подряд его руки и ноги оказываются связанными, а перед глазами уплывает фигура Поттера? Поттер ушёл лишь единожды, ушёл, оставляя его на растерзание, словно судья, махнувший рукой палачу, но это воспоминание крутилось постоянно. Ведь Поттер — его школьная любовь, любовь с которой он примирялся все эти годы и благополучно в ней тонул. Гарри ему понравился ещё на первом курсе, когда отверг его рукопожатие. Сильный характер — тогда подумал Драко и стал присматриваться к невзрачному на первый взгляд Поттеру. Потом невзрачность Гарри куда-то подевалась. Гарри каждый день доказывал ему своё превосходство над другими: над злом, над друзьями — Уизли навсегда останется бледной тенью Героя. В конце концов, Гарри показал своё превосходство над ним — Драко Малфоем — так умело постоять за себя, выказывать своё мнение — Драко это восхищало. Он не торопился раскрываться Поттеру: у них же было столько времени! Сначала второй курс, третий, четвёртый… Время быстро утекало, а чувства — нет. Пятый и вот, шестой, когда всё так резко изменилось. Палачей было много, каждую ночь они менялись — их серые, восковые лица, оскаленные и ненасытные, уже не запоминались Драко. Голоса слились воедино, требуя крови. Требуя плоти. Требуя что-то, что Малфой не мог им отдать. Отдавал лишь себя, иногда по кускам, иногда целиком — выходило каждый раз одинаково больно и унизительно. Палачам всегда было мало, и они возвращались. Иной раз, Драко не поднимался с колен всю ночь. На следующее утро — не выходил из спальни — учителям это не нравилось, а Драко не нравилась своя новая, поганая жизнь. Всем не угодишь. До конца учебного года — целая вечность, а ведь казалось, что она уже прошла. На деле же — прошёл лишь сентябрь. Пейзаж за стеклом пожелтел, с севера подул ледяной ветер, загоняя последние глотки тепла в бескрайние просторы. В самые дождливые из дней, Драко было, как никогда, одиноко. Драко было больно. Он остался один на один со своими проблемами: дети вокруг превратились в цепных псов. Никто не жалел его, никто не приглашал выпить сливочного пива — всем нужна была только карма. Мысли о смерти у Драко появились в конце ноября — Джинни Уизли объявила, что в конце этого года они с Поттером обвенчаются где-то на краю света, в объятиях морского прибоя под тихую музыку Вивальди. Драко плевал на их романтику, сердце давно было разбито, но свадьба, такая скорая и внезапная, выводила его из себя. Не давала дыханию выровняться, сдавливала и убивала — а ведь ему каждую ночь надевают цепь на горло и заставляют вытворять самые постыдные в мире вещи. Терпение Драко лопнуло в декабре — Поттер вновь застал сцену насилия и ничего не предпринял, более того, он даже не остановился, а гордо прошел мимо. Словно никто никого не насиловал, не унижал — будущий мракоборец не счёл правильным помогать заблудшему. Свадьба, насилие, смех, удары, синяки. Свадьба, насилие, смех, удары, синяки… Омерзительная пятёрка стучала по нервам хлыстом, царапалась и рвала в нём душу — в конечном счёте, Драко захотелось покоя. Один шаг — и всё закончится. Весь этот ёбаный театр с ёбаными актёрами, завершится кровавым рассветом над астрономической башней. Мясом из костей и ничем не смываемого позора, растёкшимся по асфальту. От счастья, Драко разделял один шаг и он его сделает. — Драко? Не оборачиваясь, Драко моргнул — в грустном голосе, он узнал голос Рона Уизли. — Что ты тут делаешь, Малфой? Конечно, Уизли никогда не называл его по имени, а тут… Тут он поспешил поправиться, наверное. Тонкая, вся в веснушках рука легла на плечо Драко — Малфой скривился от боли и отстранился, совершая ошибку: он должен был шагнуть ВПЕРЁД, а не в БОК. — Стою, — огрызнулся Драко. Злился он не на Рона, смотрящего на него сверху вниз, а на себя. Когда он, наконец, прекратит допускать промахи и всё сделает по-человечески? — Я вижу, — Рон замялся, — что у тебя на шее? Ничего не ответив, Драко машинально приложил пальцы к фиолетовому отёку — свежему синяку от цепочки. — Ничего. Пошёл отсюда, Уизли, — Драко бросил яростный взгляд на Рона. Тот стоял слегка сгорбившись, морщась от холода и засунув руки в брюки. — Каким был хамом, таким и остался, — хмыкнул он, — что с тобой? Серьёзно? Драко чувствовал, как раздуваются его ноздри от злости: неужели Уизли слепой? Или глухой? Или что? Почему он задаёт глупые вопросы?! Разве он не видит, как к нему относится вся школа? Или он настолько наивен, что полагает, что Драко со всем справится? Уизли — блёклая тень Поттера. Блёклая и тупая. — Не злись, — почуяв исходящий от Драко гнев, Рон виновато вжал голову в плечи, — знаешь, — Драко никогда не слышал, чтобы голос рыжего был таким ровным и серьёзным, — не стоит тебе дурить, — шмыгнув носом, обронил Рон, — у всех бывают плохие дни. Меня вот, Гермиона бросила. — Подумаешь, — чёрство заметил Драко, — мне плевать на тебя, Уизли. Драко осёкся. Впервые, за полгода обучения, к нему кто-то подошёл. Сам и просто так. Поговорить, а он… Уизли прав — каким он хамом был, таким и остался. — Что случилось? — повернувшись к посеревшему лицу Рона, спросил Драко. — Я для неё не ровня, — махнул рукой тот, — она же — лучшая, а я… Я Рон Уизли, — он невесело рассмеялся, — я её не устраивал. Нигде. Да и… — Рон снова замялся, — она меня, э-э-э, тоже не устраивала. — Я думал, что у вас любовь. Что-то тёплое стало растекаться внутри Драко. Здесь, в холоде и плохих мыслях, ему, вдруг, перехотелось умирать. Но надолго ли? — Если только любовь двух друзей, — буркнул Рон, — хоть она и ушла от меня первая, но я уже давно понял, что не смогу её полюбить. — Почему? — Потому что, — Рон залился алой краской, — мне нравятся парни. Драко кивнул — наверное, не так нужно поступать, выслушивая признание, но Рону и этого было достаточно. — Как ты это понял? — Само, — пуще прежнего зарумянился Рон, — слушай, — он начал неловко дёргать себя за пальцы и скакать с ноги на ногу, — давай обо всём поговорим в кафе? Выпьем пива… — Давай, — перебил его Драко, — давай выпьем пива. Акт четвёртый. Спаситель. Рону было хорошо с Драко. Даже слишком — порой, он ловил себя на мысли, что заглядывается на белокурого слизеринца и даже представляет его вместе с собой. Представлял, как они гуляют вдоль озера, крепко держа руку в руке, обнимаются и иногда — преодолевая смущение — целуются. Невинно, беззаботно, прекрасно. Рон и Драко много проводили времени вместе, прячась ото всех в Выручай-комнате — только там до Драко не доставала волосатая рука народа. К слову, Рон пытался угомонить публику, но никто его не слушал. Их дружба с Драко укреплялась не по дням, а по часам, однако Рона не покидало чувство, что Малфой, всё-таки, что-то от него скрывает. Очень важную информацию — синяки — днём их Драко не мог заполучить, значит, те появляются ночью. Как? Драко не говорил. Однако Рон не терялся, осторожно приближаясь к щекотливой теме, мелкими шажками, ибо знал — это не пластырь, одним рывком сорвать не получится. Драко было хорошо с Роном. Гуляя с ним, он не понимал, почему раньше не замечал игривого блеска в голубых глазах, острого, хоть и прикрытого покрывалом ума, опоры в этом человеке. Рон не был красавцем, но что-то в нём притягивало Драко, как будто магнитом: весёлый, добрый, открытый. Лучезарная улыбка вмиг прогоняла грозовые тучи, нависшие над миром Малфоя, а кошмарные ночи, забывались. Ненадолго, но всё же забывались. Однако он был твёрдо уверен, что возникшее притяжение между ними — не более чем дружеское — в сердце Драко, было высечено имя «Гарри Поттер» и юноша ничего не мог с этим поделать. — Увидимся завтра, — Рон аккуратно дотронулся до руки Драко, — спокойной ночи. — Спокойной, — улыбнулся ему Малфой и тут же помрачнел. Сегодня, как и вчера, как и позавчера, да и как в другие дни, его вытащат из постели, разденут… — Всё хорошо? — Рон прищурился. — Да, — соврал Драко, — не бери в голову. Я вспомнил, что нужно доделать доклад. — Ладно, — недоверчиво кивнул Рон. Палачей было много. Их имена, лица — Драко не знал и не хотел знать. Вновь раздетый, он стоял на коленях, будто переживая дурной сон, будто переживая «день сурка», только в более грубой форме и без счастливого конца — ему снова захотелось умереть. Десятки рук, сотня пальцев — проводили по его телу, оставляя розовые следы на бледной коже. Драко больше не кричал — бесполезно. Кто-то взял палку — как же Драко её ненавидит! — и, окунув её в смазку, с причмокиванием и сорванным с уст Малфоя хрипом, ввёл в задний проход. Они издеваются, они смеются над ним, требуя правосудия. Но кто будет судить их за желание человека уйти навсегда? — Малфой-сучка, — шептал один палач. — Кричи! — приказывал второй. — Стони! — надрывался от смеха третий. От боли и напряжения, Драко практически ослеп и прекратил владеть своим телом. Одни влажные пальцы гладили ему живот, другие — проникали внутрь ануса, полностью погружая естество в отверстие и, наконец, срывая долгожданный куш — Драко кричал, а с новыми силами — вырывался. Кто-то из палачей поставил его на локти, кто-то — вставил треклятую палку: Драко держался до последнего, чтобы не потерять сознание. Если потеряет — то не доползет утром до ванной и все узнают, какая он шлюха. Узнает Рон. — Ублюдки. Драко закрыл глаза, не видя сноп разноцветных искр. Ему было достаточно услышать родной голос — Рон пришёл и Рон всё видел. — Твари. Когда Драко открыл глаза, обидчики уже уходили. Рядом, выплёвывая кровь, на полу сидел Рон. Под глазом — фингал, губа разбита: ему досталось из-за него. — Зачем? — Драко боролся с двумя демонами: со стыдом и желанием сбежать. — Что? — Рон непонимающе посмотрел на Драко и резко к нему метнулся. Он дрожа, снял с себя мантию и, укутав Малфоя, упал. — Господи, почему ты мне сразу не сказал? Драко промолчал. — Как? Как долго ты ещё бы молчал? — Рон снова встал, на сей раз, помогая подняться Драко. Они оба пошатнулись, но вовремя успели взяться за друг друга и не упасть. — О таком не говорят. — Идиот, — Рон прислонил Драко к стене и сам прислонился, — боже, какой же ты… — Идиот, — договорил за него Драко. — Да. Да, но я люблю тебя. Драко неторопливо перевёл взгляд на Рона. Всё встало на свои места. И, как он раньше не замечал этих глаз, этих рук, этой души, скрытой за завесой долговязого тела? Рон — неидеален, но он добр, честен и умён. — Мы знакомы то, пару… — Пару лет? — Рон горько усмехнулся. — Ну да. И что будет теперь? — Как ты захочешь, так и будет, — устало ответил Рон, — я никогда не лишу тебя свободы, ты — властный хам, таким и оставайся. — Я не хам, — вяло отозвался Драко, — но спасибо. Сначала это были побои. Затем — изнасилование. Драко не хотел жить, но Рон — огненный спасительный круг, спас его от необдуманных действий. Спас от очередной ошибки. — Я хочу тебя поцеловать, — Рон так же медленно повернул голову к Драко, ища в тени его лица согласие, — поцеловать и больше не отпускать.