Лето выдалось невероятно жарким. Пожалуй, это было самое жаркое лето за последние десять лет. Или просто Европа относилась к жаре несколько иначе, чем Америка. Открытые окна плацкартного вагона поезда почти не давали прохлады, потому что воздух задувал горячим потоком. Толпа людей повышала градус, отчего начинала побаливать голова.
Но Минхену нравилось. Хоть он и не любил лето, все было прекрасно: и проносившиеся мимо пейзажи, и его компания, и прилипающие к сидению ляжки. Друг смеялся над ним, потому что Минхен не переставал утирать с лица пот и обмахиваться сложенной вдвое еженедельной газетой, прихваченной из киоска на вокзале. Со Енхо обожал лето, обожал жару и жаловался на холодный Ванкувер, в котором всегда не хватало солнечных дней.
Минхен познакомился с Енхо в начальной школе, когда переехал из Торонто в Ванкувер вместе с родителями. Это была настоящая дружба с первого взгляда: ребята идеально вписались в компанию друг друга и стали закадычными друзьями. Енхо научил Минхена играть на гитаре, а потом они вдвоем начали устраивать концерты во дворах, собирая заинтересованных зрителей. Смеха ради даже придумали себе псевдонимы, став Марком и Джонни. Все закончилось тем, что Минхен согласился на предложение друга «посмотреть мир», и теперь они ехали из Марселя в Мадрид, где их ждал старенький автомобиль для дальнейшей поездки.
— Как тебе Франция? — Енхо не отрывался от окна, спрашивая с загадочной улыбкой на губах.
— Я влюблен в их багеты, — приоткрыв рюкзак, Минхен указал на торчащий из глубины багет, прикупленный в поездку. — Мне кажется, мы собираем города на «М»: Милан, Марсель, теперь Мадрид. Куда дальше?
Енхо рассмеялся, поняв ситуацию:
— На этом придется закончить с «М». Я хочу съездить в Толедо, навестить кузину. Ты не против? Это недалеко от Мадрида.
— Симпатичная?
— Не строй из себя мачо, Минхен, — Со снова ударился в хохот.
— Если мы поедем не в душном вагоне, я на все согласен.
Мадрид отличался от Марселя отсутствием зелени и большой воды, почти каждое здание здесь украшали невероятной красоты шпили и открытые балконы, а народу сновало гораздо большее количество. В Мадриде легко было потеряться, и это чертовски завораживало. Минхен слепо следовал за другом, знавшим, куда нужно отправиться. Здесь их ждал жаркий вечер с корридой, который обещал перерасти в еще более жаркую ночь на Пласа Майор, окруженной со всех сторон зданиями, с музыкой и танцами.
Минхен обожал ночное время, когда можно было увидеть людей совсем другими, не такими, как днем. Если бы не власти, запрещавшие разводить на улице шум, он бы устраивал ночные концерты и никогда не просил бы денег. Гитара в футляре ждала своего часа, порядком отдохнувшая после импровизированного выступления в Марселе. Минхен хотел как можно скорее очутиться на площади и взять свое. Енхо это заметил сразу.
Испания жалела ветра и не жалела Солнца, разогревая землю и тела, ходившие по ней. Девушки в легких платьях прятали головы под широкополые шляпы, а юноши скрывали глаза за солнцезащитными очками. Все здесь привыкли к душному воздуху и продолжали заниматься своими делами, пока Минхен обливался потом и пытался возместить потерю жидкости питьевой водой.
— Я закажу тебе теплый чай, — Енхо усадил друга за столик под зонтиком рядом с каким-то кафе.
Минхен только покивал в знак согласия, потому что у него не было сил для ответа. Со пришел с пустыми руками, давая понять, что чай принесет официант. Спустя минуту прибежала совсем молоденькая девушка в белом фартуке, неся с собой поднос, на котором стояло два чайничка и чашка.
— Если вдруг Вам станет хуже, приложите это к голове, — девушка указала на влажное полотенце, свернутое в несколько раз, возле чашки.
— Спасибо, — Минхен проводил ее взглядом и слегка нахмурился. — Я так плохо выгляжу?
— Ты выглядишь так, словно сейчас же свалишься в обморок, — Енхо налил сначала заварку, а затем кипяток. — Я схожу за машиной, а ты подожди меня тут. И постарайся не отключиться.
Чай оказался вкусным и ужасно горячим, но это дало эффект, и умирающему Минхену стало в разы легче. Он сидел и наблюдал за проезжавшими машинами, пока одна из них не остановилась и не посигналила. За рулем сидел довольный Енхо, не желавший покидать салона. Оставив деньги под чайником, Минхен заправил стул и двинулся в сторону друга.
День сменился вечером, а вечер — ночью. Смотреть на бегающих по арене быков оказалось не так уж весело, как рассказывали Минхену, поэтому он хотел поскорее сбежать к Главной площади. Все уличные музыканты уже сидели на «своих» местах, чем вызвали улыбки приезжих. Кто-то разминал пальцы, а кто-то уже во всю выплясывал под дерзкие мелодии. Повсюду звучали гитары и кастаньеты, разбавляемые скрипкой и уличным ксилофоном.
Самые настоящие испанцы в черных рубашках и традиционных шляпах перебирали струны гитар с завидной ловкостью, привлекая внимание девушек и заставляя их испускать восторженные вздохи. Минхен чувствовал себя в самом приподнятом расположении духа, настраивая инструмент. Он намеревался взять небольшой урок у профи и совсем не хотел уступать Енхо, который выглядел столь же заинтересованно.
Безоблачное утро наступило поздно для двух юных музыкантов, быстро перепрыгнув в день. Собравшись на скорую руку, Минхен, отказавшись от предложенного персоналом гостиницы завтрака, отломил кусок от уже подсохшего багета и спустился по ступеням подъезда вниз, где ждала машина. Путь до Толедо оказался весьма не долгим, спустя пару часов парни уже были на месте. Как и предполагалось, ехать в машине было гораздо комфортнее.
Кузина Енхо жила почти в центре города, ее маленькая квартирка на третьем этаже открывала не самые прекрасные виды, наполовину упираясь в здание напротив. Минхен отказался остаться на обед и сразу же убежал вместе с гитарой, настроившись на долгую прогулку. Он ни разу не хотел торопить друга и мешать его беседе с родственницей.
Проходя по узким улочкам, юноша задирал голову вверх, изучая крошечные окошечки и балкончики, уставленные цветочными горшками. Толедо не пестрил красками, все здесь было каким-то краснокаменным и песочным, но уютным. Поднимаясь по дорожкам куда-то вверх, Минхен смотрел на громких местных, кричавших через всю улицу и смеющихся. Он понимал, как сильно контрастирует на фоне загорелых дам и мужчин, светя своей бледной кожей.
Ли не знал точно, куда шел, не знал, когда стоит вернуться к дому кузины Енхо, он даже не знал, сколько было времени, пока не вышел на очередную площадь и не взглянул на часы. Площадь Сокодовер чем-то напоминала Главную площадь Мадрида, так же окруженная зданиями с арками. За ними виднелись пики крепости Алькасар, о которой юноша расспросил у владеющих английским жителей. Ему любезно рассказали все, что было интересно. С самой высокой точки города открывались довольно живописные виды, которыми Минхен любовался, зажевывая марципан из ближайшего киоска. Он чувствовал себя как дома и почему-то никуда не хотел уходить, хотя Солнце уже опускалось к горизонту.
Вернувшись на площадь, Ли позволил себе немного поиграть перед уходом, чтобы скрасить хоть чьи-то будни. В такое время ни одного музыканта поблизости почему-то не было, но это и не пугало. Размявшись парой-тройкой коротеньких мелодий, Минхен отважился сыграть ту самую, которой научился в Мадриде.
— Отличная игра! — Появившийся в поле зрения парнишка похлопал в ладоши. — У тебя хорошо получается.
Перекинутая через плечо лямка удерживала за спиной незнакомца потертую восьмиструнную гитару. Тот был настроен дружелюбно и решительно, сразу же подсаживаясь рядом и переворачивая инструмент к груди.
Минхену было довольно непривычно играть с кем-то, кто не Енхо, но этот загорелый парень ловко орудовал гитарой и подбадривал, если у Ли что-то не получалось. Их игра длилась не слишком долго, а потом подключился еще один гитарист, уже постарше, и девушка с кастаньетой, резво пустившаяся в пляс.
Увлеченные, музыканты едва ли замечали, как собиралась толпа вокруг, пританцовывая и хлопая. Хотя в Мадриде народа было больше, здесь играть оказалось в разы приятнее и спокойнее. Солнце сквозь широкую арку освещало почти всю площадь, создавая невероятной красоты вид.
Внезапно все гитары замолкли по велению парня с восьмистрункой. Народ взорвался аплодисментами и свистом, люди, наблюдавшие за зрелищем с балконов домов, кричали «Браво!» и просили еще. Минхен на секунду почувствовал себя звездой. А в следующую секунду новый знакомый подмигнул ему:
— Попробуешь угнаться?
И в ход разом вступили все кастаньеты, а затем гитары, все, кроме минхеновой. Он ловил ритмичную мелодию и уже знал, в какой момент стоит подхватить. И как только девушки в платьях выбежали в своеобразный круг, Минхен перебрал пальцами струны, вызывая одобрительный кивок уличного музыканта. Он глубоко вдохнул и запел, являя зрителям чудесный голос и приводя Ли в восторг.
В разгар песни Минхен вдруг поднял взгляд к танцующим и почти замер: среди девушек в красных длинных юбках и платьях танцевал юноша. Он двигался невероятно легко и держал голову высоко поднятой. Его почти черные палаццо кружились в такт, а закатанные рукава свободной светлой рубахи оголяли зацелованную Солнцем кожу. Минхен старался отвести взгляд, но это получалось только на секунды. В один момент, встретившись глазами и танцовщиком, он пережал струну слишком сильно и тут же одернул себя. Кажется, незнакомец пропустил смешок.
Когда музыка стихла, музыкант подтолкнул Минхена в плечо, наблюдая за его взглядом:
— Поменьше бы глазел. И не думай, что ты первый, кто так засматривается.
— Ты его знаешь? — Ли опустил глаза, пристыженный.
— Он — сын одного из лучших матадоров Испании, а я люблю корриду, поэтому да, я знаю его.
— Довольно странная связь, — поднявшись, Минхен снова взглянул на очаровательного юношу. — Но я понял. Он просто очень красивый, вот я и… засмотрелся.
— Хах, здесь ты прав. Никто не может запретить тебе любоваться прекрасным. Я лишь дал маленькое предупреждение, не сочти за грубость.
— Вот уж спасибо.
Минхен не думал играть снова, поэтому уложил гитару в футляр и намеревался спросить имя у очаровательного незнакомца. Но, стоило ненадолго отвлечься, как тот потерялся в толпе. Ли поднимался на носочки и вертел головой, чтобы вновь увидеть его, но все было тщетно. Веселье закончилось, пришла пора возвращаться домой.
— Не расстраивайся, он частенько бывает здесь, — музыкант заметил чужое разочарование. — Приходи завтра вечером, поиграем.
Кивнув, Минхен распрощался с новыми знакомыми и, закинув гитару на плечо, двинулся в сторону дома кузины Енхо. Он все никак не переставал оборачиваться в поисках красивой фигуры, надеясь заметить, и успокоился только у склона, откуда площадь уже не была видна. Хотя вряд ли это можно было назвать успокоением.
— Я думал, ты заплутал, — Енхо ждал на улице, подпирая спиной стену дома. — Выглядишь уставшим.
— Мы ведь можем остаться здесь еще на день? — Минхен как будто только вышел из воды и пытался отдышаться.
— Да хоть на два, ты же знаешь. Никакой спешки, — друг немного помедлил, и уже на подъездной лестнице спросил: — Встретил кого-то?
— Скорее, кого-то упустил. Давай поиграем завтра на Сокодовер? Там замечательная публика и просто наивкуснейший марципан.
— Непременно.
Минхен ни разу еще не испытывал чего-то подобного: он улыбался и был серьезным одновременно, радовался встрече и боялся никогда больше не встретиться. Кузина Енхо кормила гостей невероятным гаспачо, спасающим от жары, и сладким хворостом, за что юноша был вдвойне благодарен. Их ночь началась на крошечном балкончике вместе с разговорами и дурацкими шутками, укутанная теплым воздухом Толедо, и закончилась уже к рассвету, когда каждый обрушился на кровати и сладко заснул.
Погода не собиралась радовать приезжих прохладой, с началом нового дня распаляя камни дорог. Минхен проснулся от звука шагов, замечая у балкона Енхо, который пытался бесшумно открыть деревянную жалюзийную дверь и впустить в комнату поток воздуха.
— Извини, не хотел будить, — друг сонно улыбнулся, замечая чужие открытые глаза.
На улице уже шумели прохожие и отдаленно слышались проезжавшие машины, что бодрило получше кофе. Парни не торопились с завтраком, разморенные жарой в пустой квартире. Кузина Енхо, убежавшая на работу, оставила все продукты в холодильнике и обещала вернуться пораньше. Гитары ждали хозяев у стены, готовые петь серенады случайным прохожим. Оставалось только прогуляться по улочкам, чтобы после обеда взяться за игру.
Площадь Сокодовер, в отличие от прошедшего вечера, днем пустовала от толпы уставших прохожих, заполняясь редкими приезжими и продавцами сувениров. День и ночь в Толедо разнились, удивляя Минхена и заставляя его улыбаться. Он не знал, какая сторона ему нравилась сильнее, но хотел узнать как можно больше о каждой. Енхо разглядывал маленькие ларечки, любовался арками и без устали наклонялся к питьевому фонтанчику с холодной водой. Ему нравилось здесь.
— Я хочу попробовать марципан, — Со не знал, к какому торговцу подойти в первую очередь, завлекаемый со всех сторон.
— Купи вот там, — Минхен указал на прилавок, за которым вчера покупал десерт, — я подожду тебя.
Усевшись на широкую скамью, Ли снял свою шляпу и начал обмахиваться ей. Духота давила на виски, сладостей не хотелось, хотелось только воды и тени. Но Солнце как назло торчало над площадью, хотя время близилось к полдничному. Чувствуя, как пропитывается рубаха потом, Минхен оторвался от спинки скамьи и вынул гитару из футляра, чтобы хоть как-то занять себя. Енхо скоро вернулся с целой упаковкой марципана и бутылкой газированной воды, тут же всучаяя последнюю измученному другу.
Их игра была тихой и не привлекала много внимания, только иногда детишки подбегали, чтобы поглазеть на гитаристов и поскакать. Одна девочка оказалась слишком близко к Минхену и, подняв со скамьи шляпу, надела ему на голову.
— Estoy agradecido mucho¹, — приложив руку к груди, Ли склонил голову в благодарности, совершенно забыв о снятой ранее шляпе.
— Когда это ты успел выучить испанский, друг мой? — Енхо был порядком удивлен.
— Вчера я слышал эту фразу бесчисленное количество раз, ничего не подумай.
Ближе к шести вечера Толедо словно выдохнул облегченно: люди возвращались домой после трудового дня. Они продолжали улыбаться, покупали мороженое и охлажденное пиво, распахивали окна в квартирах, снимали тесную обувь и готовились танцевать. Толпа вокруг росла, здесь были уже не только детишки. Минхен все еще не терял надежды, осматриваясь и пытаясь углядеть того, кто ему был нужен. Его голова кружилась, пальцы иногда промахивались мимо нужных струн и зажимали не те аккорды. Как только Енхо убежал за очередной бутылкой воды, Минхен отставил гитару в сторону и откинулся назад. Он совсем не ожидал, что по глазам ударит чернотой и все вокруг поплывет. Дернувшись, юноша едва ли аккуратно сполз вниз и отключился на какое-то время.
Стоило Ли открыть глаза, как его взору явились мутные фигуры, голосящие на нескольких языках. Некто сказал им разойтись, чтобы дать подход воздуха. На голове лежало что-то прохладное, кто-то обмахивал со стороны широкополой шляпой.
— Ты как? — Это был Енхо, на чьих коленях лежал Минхен.
— Нужно было играть в тенечке, — отшутился Ли, приподнимаясь.
Он протер глаза и, как только звездочки перестали мигать вокруг, взглянул на хозяина широкополой шляпы. Ему показалось, что Солнце припекло слишком сильно, оттого-то и мерещилось сейчас.
— Я думал, ты не придешь, — это прозвучало так буднично, словно они были знакомы с детского сада.
— Как я мог не прийти, — юноша-танцор в палаццо уложил локти на спинку скамьи и загадочно улыбнулся. — Ты же весь день ждал меня.
Он выглядел вблизи еще более прекрасно. Минхен чувствовал себя таким дураком, глядя на совершенно не знакомого юношу, смевшего пленить его собой. Енхо протянул замершему другу бутылку и, только убедившись, что тот ее принял и даже сумел открыть, куда-то исчез.
— Стоило ли так мучить себя? — Красивый молодой человек присел рядом, на место Енхо.
— Определенно точно стоило, да, — сделав крошечный глоток воды, Ли положил бутылку на скамью. — Я должен был представиться, меня зовут Минхен, — он привычно протянул руку.
— Какое милое имя.
И хозяин широкополой шляпы, больше похожей на дамскую панаму, аккуратно пожал чужую ладонь. Ли постыдился немного, потому что его руки успели вспотеть, а вот руки незнакомца были сухими и мягкими, совсем как женские. Он не назвал своего имени, а только довольно ухмыльнулся.
— Вы приехали вчера?
— Все настолько очевидно? — Неловко сжав полы пестрой рубахи, спросил Минхен.
— Толедо — небольшой городок, приезжих видно сразу, — юноша едва-едва коснулся пальцем чужого плеча. — Да и никто у нас не носит такие рубашки.
— Мне нужно сменить ее?
— Вовсе нет, она красивая, — парень перевернул свою шляпу и надел на голову. — Разве это плохо — носить что-то, что выделяет тебя из общей массы?
Поля темно-синей шляпы почти скрывали чужие глаза. Не назвавший своего имени чувствовал себя весьма свободно в легкой шелковой рубахе и удлиненных шортах. Он походил на мальчишку, полного очарования и утонченности. Словно больше был похож на мать.
— Не прогляди во мне дыру, — юноша скромно улыбнулся, окончательно лишая Минхена дара речи. — Неужели так понравился?
— Извини, я пытался уловить здешний стиль, — Ли мигом отвел взгляд. — Наверное, мне стоило спросить твое имя с самого начала?
— Я отвык представляться, будучи «мальчишкой из семейства Ли». Но такое не для тебя, поэтому зови меня Донхеком.
— Как скажешь, Донхек, — Минхен совсем не хотел показывать, насколько веселой для него оказалась эта ситуация, но уголки губ сами изогнулись в улыбке.
Они замолчали. Минхен сделал еще несколько глотков воды, надеясь, что Енхо потеряется где-нибудь в переулках и не возникнет в ближайшее время. А Донхек слишком любовно оглядывал потертую кое-где гитару, испытывая желание прикоснуться.
— Ты играешь? — Вдруг спросил Ли.
— Ох, нет, никогда не пытался. Мой дедушка отлично играл, у него была целая коллекция гитар. Я бы хотел снова послушать твою игру, но не сейчас, — Донхек поднялся со скамьи и поправил пояс шорт. — Сейчас, раз уж ты приехал только вчера, мы должны отправиться знакомиться с Толедо. И, если твой друг захочет, возьмем его с собой.
Донхек кивнул в сторону фонтанчика с водой, у которого стоял Енхо. Стоило Минхену махнуть ему, как Енхо отвернулся, давая понять, что не собирается составлять компанию этим двоим. И Донхек, заметивший такой трюк, ловко скрыл ухмылку за шляпой, помогая своему новому другу уложить гитару в чехол.
Они неспешно двинулись к крепости Алькасар, пиков которой в первую очередь коснулось закатное Солнце. Донхек говорил об истории, указывая по сторонам и иногда спрашивая о самочувствии Минхена. Тот шел рядом, отмахиваясь, и слушал, не отрываясь, спрашивая иногда о местных жителях и поправляя гитару на плече. Песок и мелкие камушки забивались в сандалии, натирая пальцы, а дорожная пыль пачкала ноги, но никто не обращал на это внимания. Толедо провожал двух идущих нежным взглядом, изредка направляя в нужную сторону.
Спустившись к реке, Донхек миновал высокие каменные ворота и, пройдя на мост Алькантара, остановился прямо посередине, а затем приложил палец к своим губам. Минхен забывал смотреть по сторонам, ловя каждое мимолетное движение и проклиная неосязаемую дистанцию, которую уменьшить было нельзя.
— Здесь всегда прохладно из-за воды, — подходя к каменному ограждению, сказал Донхек. — И не ездят машины.
Течение Тахо не было сильным, но вода шумела и создавала приятный звуковой фон. Здесь и правда было гораздо прохладнее и дышалось легче. Минхен смотрел на реку, поражаясь ее живописности. Фонари на мосту скоро зажглись, хотя Солнце еще не село. Облокотившись о выступ, Донхек рассказывал про ворота, разделявшие город с мостом, он упоминал исторических личностей, но Минхен упускал их имена, почти не следил за последовательностью событий в рассказе, и готов был ругать себя за это. Он не отрывал взгляда от своего собеседника, то и дело заглядываясь на чужое лицо, местами усыпанное родинками.
Донхек видел это, но молчал. Его речь становилась все тише и набирала громкость только тогда, когда Ли внезапно задавал вопрос, давая понять, что слушает все, что ему рассказывают. Отчего-то Донхеку хотелось поправить ворот его пестрой рубахи или снять с него дурацкую шляпу. Ему отчего-то очень хотелось, чтобы расстояние в несколько десятков сантиметров между их руками стерлось.
— Сыграешь что-нибудь? — Не желая более нести эту внутреннюю тяжесть, спросил Донхек.
— А ты станцуешь?
— Если сможешь соблазнить меня игрой.
Это звучало больше как вызов, оттого Минхен хмыкнул и, рывком стащив с головы шляпу, прислонился к прохладному мостовому камню и ударил по струнам. Он заведомо знал, что именно сыграет для этого человека. В его игре не было агрессии, только чувственность. Если нельзя показать чувства словами, можно показать музыкой, и Минхен это умел.
Донхек держался из последних сил, просто наблюдая за чужой прекрасной игрой, но как только музыкант сделал шаг в его сторону, он не выдержал. Подошвы сандалий звонко шлепали по мостовой, заменяя кастаньеты, а шляпа слетала с головы, стоило начать кружиться. Донхек чувствовал легкий ветер всей кожей, не смотрел себе под ноги и слышал только мелодичный перебор струн. Никто никогда не играл для него одного. Никто так не смотрел на его танцы. Но этот парень в цветастой рубахе почему-то играл и почему-то смотрел.
— Перестань быть таким! — Засмеялся Донхек и стянул шляпу, чтобы спрятать за ней лицо. — Ты же вот-вот очаруешь меня!
— А я разве еще не очаровал? — Меняя мотив, Минхен подошел ближе.
— Быть может, после такой вот игры я пропаду окончательно.
— Тогда мне есть к чему стремиться, — не отрывая взгляда от глаз напротив, Ли снова отступил.
Донхек танцевал теперь спокойно, не пытаясь угнаться за ловкими пальцами, а просто наблюдая их движение по грифу гитары. Тень, падавшая от каменных ворот на мост, позволяла фонарям освещать двоих над рекой.
Стоило мелодии закончиться, как Минхен хотел начать новую, но ему не позволили красивые руки, перехватившие инструмент. Прижав гитару к груди, Донхек сделал шажок назад:
— Если не перестанешь, я и правда пропаду.
Это прозвучало как выстрел, от которого внутри все запульсировало. Минхену показалось, что он не сможет больше спокойно играть, потому что пальцы его задрожали. Донхек сам уложил инструмент в чехол и поднял с мостовой чужую шляпу, протягивая все хозяину.
— Пока не стемнело, я должен угостить тебя кое-чем.
Минхена впервые настолько ловко схватили за руку и потащили куда-то. Это было так внезапно, что он даже не смог сказать хоть что-нибудь, ведомый настойчивым спутником. Сердце Донхека бежало быстрее него самого, оборачиваться он боялся и просто вел юношу за собой, придерживая вновь слетающую шляпу.
Недалеко от площади Сокодовер еще работал небольшой ларечек, из окон которого проливался на тротуар желтый свет. Остановившись возле него, Донхек отпустил минхенову ладонь и о чем-то попросил продавца на испанском. Спустя несколько минут ему вручили маленькую коробочку.
— Вот, попробуй-ка, — открывая крышечку, кивнул Донхек.
Внутри аккуратно лежал знакомый марципан. Уже хотевший без пробы похвалить вкус, Минхен прикусил язык, не собираясь расстраивать вдохновленного юношу. Попробовав одну штучку, Ли понял, что это был тот самый марципан с горьким миндалем, который ему так понравился.
— Это очень вкусно, — без лжи сказал Минхен.
— Никто особо не любит такой марципан из-за горечи, но мне нравится, — подцепив десерт, Донхек отправил тот в рот. — Больше остальных.
Они съели все, что было в коробочке, успокоившись. Толедо укутался в свет фонарей и замер: из открытых окон жилых домов доносились тихие разговоры, где-то едва слышно играл патефон, движение машин сошло на нет.
Минхен не хотел уходить отсюда, но знал, что Енхо снова начнет волноваться.
— Утром мы возвращаемся в Мадрид, — на пути к знакомому дому сказал Ли.
— В Мадриде сейчас еще жарче, чем здесь, так что не забывай про свою шляпу, — Донхек тепло улыбнулся. — И не сиди под Солнцем.
— Там мне некого ждать под этим самым Солнцем.
И Донхек вновь мягко рассмеялся. Пройдя еще немного, он остановился на перекрестке и выдохнул:
— Провожать не стану. Иначе в Мадрид ты не уедешь, — меж ними снова были десятки сантиметров. — Спасибо за прогулку и за музыку…
Он не смог закончить, просто протягивая ладонь в прощальном жесте. И Минхен правда хотел по-мальчишески ответить на рукопожатие, но его пальцы как-то слишком отчаянно схватились за чужие, неловко переплетаясь и замирая на долю секунды. А потом Донхек просто развернулся и зашагал прочь, не оборачиваясь.
— Я провожу тебя, — вдруг вдогонку крикнул Минхен, поспешив следом.
— Не нужно, — юноша даже не замедлил шага.
— Могу я узнать, где ты живешь?
Все же остановившись, Донхек развернулся и крикнул в ответ:
— Мои окна всегда смотрят на Сокодовер.
Минхен проводил его печальным взглядом, после неспешно отправляясь домой. Енхо уже кемарил на диванчике в гостиной, прямо напротив открытого окна. Осторожно поставив гитару на пол, Ли стянул рубаху через голову и размял плечи.
— Эй, Енхо, — позвал он друга почти шепотом. — Езжай в Мадрид без меня, ладно?
— Все настолько серьезно? — Друг протер глаза и сел на диване.
— Боюсь, да. Извини, что так вышло.
Со хмыкнул и, подойдя к парню, потрепал его по макушке.
— Ложись спать, Минхен.
Ранним утром Енхо оставил на столе записку для Минхена и покинул квартиру кузины. Ли долго не мог уснуть ночью из-за наполненной мыслями и переживаниями головы, поэтому не услышал, как друг прикрыл дверь с обратной стороны. Когда он проснулся, свет Солнца уже почти добрался до подножия кровати: сон сняло как рукой.
Минхен прекрасно понимал, что не может занимать чужую квартиру еще несколько ночей, он обещал сестре Енхо этим же днем собрать вещи и удалиться, хотя девушка не была против его присутствия.
Оставив в этот раз гитару в комнате, юный музыкант натянул свежую рубашку и, не позавтракав, помчался к городской площади. Надежды на встречу били ключом, а возможность долгого ожидания была невыносимой. Оказавшись на Сокодовер, Минхен осмотрелся, понимая, что жилые дома окружали здешнее место с трех сторон, а окон оказалось гораздо больше, чем представлялось ранее. Это походило на безумие: Ли собирался сидеть здесь до тех пор, пока не изучит каждое окно, каждый балкон и каждое лицо, что покажется ему с верхних этажей.
Продавец сувениров снисходительно смотрел на отчаявшегося парня-иностранца, уже второй час к ряду топтавшего камень площади и прикрывавшего глаза от солнечного света. Почти отчаявшись, Минхен уселся на скамью, противоположную от той, на которой сидел днем ранее, в теньке. Волосы под его шляпой уже успели взмокнуть от пота, но снимать головной убор он не собирался, теперь не надеясь на чудесное спасение.
Каждая площадка балконов, которые он успел рассмотреть, была похожа на остальные, но и отличалась: где-то с ограждений свисали горшки с цветами, где-то тянулись бельевые веревки, на каких-то стояли деревянные кресла или столики. Кто-то выходил покурить, кто-то читал книгу, закрывшись шторкой от Солнца. В этот раз Минхен не хотел спокойствия, но здешние дома давали его с лихвой.
Прикупив бутылку с водой, Ли снова вернулся на скамью и снова вздернул подбородок. Кто-то на третьем этаже вышел с вещами на согнутой руке к бельевой веревке. Минхен даже не закрыл бутылку, подрываясь с места: он знал, кто это был.
— Донхек! — Крикнул юноша, замечая, как тот развешивает одежду для сушки.
Реакция не заставила себя ждать: встрепенувшись, полусонный Донхек бросил растерянный взгляд вниз и даже схватился за перила:
— Минхен? — Но его лицо сразу же приняло невозмутимо-спокойное выражение, прямо как он умел. — А ты разве не в Мадриде?
— Я остался, — Ли раскинул руки в стороны и широко улыбнулся.
Его радость была искренней и огромной настолько, что заставляла голову кружиться. Донхек чувствовал, что лицо вот-вот запылает и захочется спуститься вниз, туда, к этому несносному человеку, который остался в Толедо не только ради марципана.
— Что насчет утренней гитарной серенады?
— Гитару не взял, — Минхен пожал плечами. — Но могу просто спеть, если захочешь.
— Побереги моих соседей, — лицо Донхека налилось краской. — Ты завтракал?
Минхен не хотел говорить, что был голоден, но и не настраивался врать, что успел поесть.
— Собираешься накормить меня завтраком?
— Возможно, — поправив вещи на веревке, Донхек перегнулся через перила. — Если поторопишься и поднимешься сюда, так и быть, оставлю тебе немного.
Этот хитрый взгляд подначивал запрыгнуть на третий этаж прямо отсюда, по водосточной трубе и чужим балконам, но глаз вокруг было слишком много, поэтому Минхен метнулся ко внутреннему двору, отыскал нужный подъезд и взметнулся вверх по лестнице, чувствуя, как внутри все клокочет. Дверь чужой квартиры приоткрылась, являя взору теперь уже не такой далекий силуэт, облаченный в легкий халат. Донхек никак не мог скрыть улыбки, почти настежь распахивая створку и приглашая войти. Проходя мимо, Минхен опустил голову, боясь, что стук ополоумевшего сердца будет услышан, и желая хоть как-то его скрыть.
— Ты пьешь кофе? — Разобравшись с дверью, спросил хозяин квартиры.
— Не в такую жару.
В квартире пахло малиной и пряными чуррос, а свет проникал буквально в каждый уголок. Все здесь было миниатюрным, начиная от комнаток и заканчивая выполненными из стекла фигурками на полках. Минхен хотел бы жить в таком месте, каждый день просыпаться под лучами Солнца и играть вечерами под окнами соседей, пока не наступит комендантский час.
Донхек юркнул на кухню и тут же принялся кружиться между плитой и столом, желая накормить гостя лучшим, что у него было. Здесь и правда водилась и малина, и чуррос, и ароматный кофе. Усевшись возле окна, Минхен смотрел на суетящегося Хека, даже не пытаясь перестать улыбаться. В один из маневров Донхек был схвачен за руку и усажен рядом.
— Я не съем все это, — хмыкнул Ли.
Вместо кофе был подан зеленый чай, а к чуррос полагалась пиала топленого шоколада. Теперь все располагало к прекрасному началу дня. Донхек должен был сказать «Мой рабочий день уже начался, но из-за тебя я намерен остаться дома», но промолчал, потому что и так никуда не хотел идти.
Их сначала молчаливый завтрак плавно перетек в тихую беседу, словно кто-то мог подслушать, а потом они начали смеяться как дети над дурацкими шутками, понимая друг друга. Минхен беззастенчиво попросил научить его парочке фраз на испанском, но все ограничилось простым «как поживаете» и «хорошего дня», потому что нельзя было воспринимать Донхека в роли учителя всерьез.
— Есть одна фраза, но она слишком сложна для тебя, — убирая посуду со стола, выдал Донхек.
— Это снова звучит как вызов.
Минхен поднялся и оказался за спиной в мгновение ока, лишая возможности убежать. Медленно повернувшись, Ли почти столкнулся своим носом с носом напротив, понимая, что больше не выдержит.
— Me gustas².
— Она гораздо проще, чем «хорошего дня», — не боясь смотреть юноше в глаза, прошептал музыкант.
— В нее нужно вложить много чувств.
И, кажется, внутри что-то оборвалось, заставляя обоих замереть. Стоя напротив, Минхен почти не дышал, осознавая, как много времени тратил впустую и сколько успел упустить. Один-единственный момент смог вызвать взрыв, ставший одновременно началом и концом, что неимоверно пугало. Никто не знал, как назвать это и с чем сравнить, чтобы попасть наверняка, но того и не требовалось.
— Если бы не было так жарко, я бы предложил прогуляться, — первым заговорил Минхен.
— Я бы все равно не согласился, — вблизи кожа Донхека отливала бронзой и должна была быть мягкой на ощупь. — У меня есть несколько кассет с дурацкими фильмами и, наверное, сотня пластинок.
— Этого хватит на целую неделю.
— Тогда оставайся на целую неделю, — все еще не двигаясь с места, пролепетал Хек.
Он прекрасно знал, что творит, что говорит, и не собирался брать слов назад.
Крики детей с улицы заставили увеличить расстояние между двумя в кухне. Выглянув на балкон, Донхек посмотрел на площадь, где малышня дурачилась без присмотра кого-то из взрослых, и рассмеялся сам. Его одежда трепыхалась на бельевой веревке, уже практически сухая.
День бежал слишком стремительно: казалось, только наступило утро, а уже прошло время обеда и грозилась закончиться рабочая смена. Никто из двоих и правда не вышел на улицу, наслаждаясь прохладой комнаты и попивая холодный чай под спокойную музыку. Минхену чертовски не хватало гитары, но он обещал себе, что обязательно сыграет здесь в следующий раз. Донхек практически не отходил, находясь весь день на расстоянии меньшем, чем вытянутая рука, а музыкант все еще не смел к нему прикоснуться, словно тот мог испариться и больше не появиться никогда.
— Я должен забрать свои вещи и подыскать жилье, — глянув на настенные часы, объявил Ли. — Прогуляешься со мной?
— Если я предложу тебе свое жилье, ты согласишься? — Донхек не лукавил. — Моя сестра почти никогда здесь не появляется, а родители уезжают в Мадрид на все лето. Соглашайся.
— Разве теперь я смогу отказать?
Сестра Енхо и впрямь расстроилась, когда Минхен забрал вещи и уже собирался уходить. Он был искренне благодарен и убедил ее не волноваться. Донхек ждал у подъезда, чтобы подхватить уже знакомую гитару и снова повести к своему дому.
— Не играй сегодня, ладно? — Хек аккуратно опустил инструмент на пол. — Только не сегодня.
— А утром ты просил серенаду, — это смогло вызвать ухмылку.
— Утро предвещало встречу и целый день вместе, а вечер предвещает только расставание. Поэтому не играй.
Вместо обычных слов в духе «я же не собираюсь уходить», Минхен, скинув рюкзак с плеч, наконец-то оказался рядом, притягивая к себе этого замечательного человека. Их незначительная разница в росте не давала уткнуться подбородком в макушку, но оно и не нужно было: Минхен просто дарил объятия и всего себя тому, кто смог ворваться в его жизнь незатейливым танцем.
Границы времени окончательно стерлись, каждый перестал понимать, сколько часов показывает циферблат и как давно вечер стал ночью. Музыка продолжала звучать, они продолжали разговаривать, словно и не уходили никуда, только теперь вместо гостиничного дивана под ними была спальная кровать, а расстояние испарилось вместе со осознанием времени. Минхену становилось неимоверно жарко рядом с пылающей кожей Донхека, но он даже не думал отстраняться, касаясь кончиками пальцев темных волос на его голове и переплетая бледные ноги с чужими смуглыми.
Когда последняя песня на пластинке закончилась, Минхен собирался сменить на другую, но подняться не смог: Хек, обвивая его руку своей, посапывал на плече, совсем как ребенок. Его лицо выглядело расслабленным, темные волосы спадали на глаза, но ничуть не мешали. «Если бы я мог видеть его вот таким рядом с собой всегда», — вдруг пронеслось в голове Минхена. Он не мог понять, почему все внутри продолжает барахтаться и не желает утихать.
Стоило Солнцу появиться из-за горизонта, Минхен открыл глаза: приоткрытые жалюзийные двери пропускали утренний воздух в крошечную комнату и ворошили тюль. Кажется, Ли совсем забыл, как провалился в сон, но теперь он был даже рад, что проснулся так рано, потому что рядом все еще сопел Донхек в своей домашней одежде. Полежав немного, Минхен все же поднялся, чтобы разобраться с завтраком и не соблазнять себя лицезрением сонного юноши.
Коридор, ведущий в кухню, был увешан фотографиями, на которые ранее не обращалось внимания. Каждый из снимков украшали массивные рамки с позолотой и красными лентами. Отец Донхека почти на всех кадрах красовался в форме матадора, а его сестра — в брючных костюмах, что вряд ли было свойственно здешним девушкам. И только мать с сыном везде походили друг на друга.
— Отец всегда хотел сына-преемника, — Донхек подпер плечом стену и сонно улыбнулся испугавшемуся Минхену. — Он был невероятно рад моему рождению, готовился сделать из меня самого настоящего матадора. Но я вырос слишком… утонченным, совсем не подходящим для такой роли, поэтому сейчас занимаюсь танцами.
Это было похоже на исповедь и звучало абсолютно искренне. Донхек не хотел лукавить с самого начала.
— А твоя сестра? — Ли кивнул на один из снимков.
— Она с детства обожала корриду, но никто бы не разрешил ей связаться с этим опасным делом. В ней много воли и смелости, вот только в нашем Толедо это никому не нужно.
— Вы все замечательно смотритесь вместе, — больше не боясь, Минхен беззастенчиво обнял все еще горячего Хека.
— Я люблю свою семью, наверное, поэтому.
Ли не знал, что может рассказать о своей семье, потому что та была абсолютно обычной, со стандартными привычками и требованиями. И Минхен точно так же любил родителей и чувствовал себя защищенным.
— Предлагаю позавтракать в одном из красивейших мест, — Донхек не отступил ни на шаг, горячо выдохнув все слова в чужую шею.
Он намеревался прогуливать работу до самых выходных, а потому терять ему было нечего. И Минхен последовал за ним прямо от самого порога квартиры, слепо доверяясь. Они натянули на головы шляпы, купили немного еды в магазинчике недалеко от Сокодовер и направились куда-то на юг города, не переставая разговаривать. Утренний ветер забирался под рубаху и раздувал ее, словно парус, но не желал приносить с собой ни единого облачка: небо оставалось ясным.
Дорога, выложенная камнем, сменилась песчаной тропой, ведущей к обрыву с развалинами. Отсюда, со все еще высокой, но уже безлюдной точки города виднелся мост через Тахо и окраины со старыми домами. Каменные плиты, к которым подвел Донхек, служившие, видимо, основанием развалившегося дома, образовали ровную площадку с небольшой выбоиной. Здесь можно было танцевать, словно на крошечной сцене, и дремать в тени одной из разрушенных стен.
Усевшись на самый край и свесив ноги, Донхек похлопал рядом с собой, приглашая. Гитара была уложена возле корзины с едой, а Минхен присел на выступ, случайно коснувшись носком сандалия донхековой ступни. Они сидели почти на самом краю обрыва и смотрели сверху вниз на утренний Толедо, окольцованный все еще не до конца проснувшейся рекой. Завтрак был напрочь забыт и потерял свое значение.
— Ты ведь знаешь, — начал Донхек, — что все это скоро закончится, да?
Минхен не повернул к нему лица, прекрасно понимая, о чем идет речь.
— Знаю. Но сейчас я здесь не за тем, чтобы грустить об этом.
— Неужели ты собираешься грустить после?
— Сильнее твоего.
Донхек кротко улыбнулся, надеясь, что его улыбка останется незамеченной, и качнул ногой, чтобы легонько коснуться чужого старого сандалия. Ему нравилась эта игра, в которую хотелось играть до этого самого «скоро». Минхен поджал губы и качнулся сам, опираясь на прямые руки: он не знал, куда деть свою неловкость. Их ноги продолжали соприкасаться, а тишину нарушал только шум течения Тахо внизу.
Завтрак все же был съеден, и после каменная площадка стала сценой, где Донхек недолго танцевал с полным желудком под незнакомую гитарную мелодию. Когда темный камень нагрелся слишком сильно, Минхен перенес вещи в тень и усадил туда же Хека, потом укладываясь головой ему на колени. Теперь струны гитары перебирались совсем спокойно и тихо. Донхек пропускал пальцы сквозь его жесткие волосы и смотрел куда-то вверх. Минхен почти засыпал, чувствуя себя невероятно спокойно.
— Похоже, я все-таки пропал, — все еще глядя наверх, прошептал Донхек.
Он не мог понять, почему так боялся опустить взгляд, почему его глаза в любую секунду грозились наполниться слезами. Минхен продолжал наигрывать мелодию, будто и не услышал, но его сердце билось просто с сумасшедшей скоростью. И оно не успокоилось даже тогда, когда время завтрака подошло к концу и ноги вышагивали по тропе обратно к центру города.
— Донхек, — Ли протянул руку, чтобы схватить юношу за запястье и остановить. — Можно мне поцеловать тебя?
Но Донхек не успел ничего ответить: едва он остановился, как Минхен подался вперед и поцеловал его. Хек всегда завидовал героям романов и фильмов, чьи первые поцелуи были наполнены нежностью и сопровождались полумраком и приятной музыкой. Но его собственный первый поцелуй под палящим Солнцем на песчаной тропе в разгар дня был в сто крат прекрасней. Их шляпы столкнулись, слетая с голов, полупустая корзинка повалилась на землю, капли пота стекали по вискам и лбу, воздуха не хватало. Но никто не хотел, чтобы что-то менялось. Минхен одной рукой перехватил Донхека за талию, прижимая ближе к себе, а вторую запустил во взмокшие волосы, не отрывая своих губ от чужих. Ноги едва ли держали Донхека и он чувствовал, что может повалиться, поэтому повис на плечах Ли, касаясь ладонями его затылка. Это было похоже на жадность и оправдания себе не находило.
— Me gustas, me gustas, me gustas, — в самые губы прошептал Минхен, замечая, как широко распахнулись глаза юноши. — Пожалуйся, будь со мной.
Их поцелуи, прерванные у каменных развалин, продолжились за закрытыми дверями подъезда, на темном лестничном пролете, и были еще жарче. Минхен хотел дарить этому человеку нежность, но терялся моментально, стоило ему прикоснуться к смуглой пылающей коже и смело заглянуть в глаза.
Никто не сменил мокрые рубашки и не умылся, Ли успел только скинуть гитару на диван и сам упасть на стул возле рабочего стола в спальне. Донхек умостился на его коленях и скрестил лодыжки за спиной, вновь чмокая в губы. Он был таким легким и изящным, что Минхен почти не чувствовал его вес и с осторожностью сжимал тело в своих объятиях, ощущая, как вздымается под тканью грудь от нехватки воздуха.
— Зачем ты приехал? — Бормотал Донхек, запуская пальцы за шиворот чужой пестрой рубахи.
— Чтобы встретиться с тобой, — Ли поцеловал юношу в щеку, а затем еще раз — возле уха. — Чтобы влюбиться в тебя.
— Слишком сладко, — расхохотался Донхек.
— Но тебе ведь нравится.
Жара пропитывала насквозь, лишая рассудка. Каждое движение было тягучим, ленивым и никак не заканчивалось. Две шляпы, скинутые на тумбу, грозились упасть на пол, приоткрытая корзина с недоеденными чуррос была забыта в коридоре перед кухней. Двое юношей никак не могли перестать целоваться, сидя на одном неудобном стуле напротив приоткрытого окна спальни.
Минхен не успевал за сменами дня и ночи, теряясь в часах. Неделя подходила к концу, а ему все казалось, что это просто один очень длинный день с периодическим сумраком собирался стереться следующим. Он не отходил от Донхека, изучая Толедо и наслаждаясь местным марципаном. Патефон практически не прекращал крутить пластинки, которые благополучно заканчивались, когда они были в квартире, а балконное окно, выходящее на Сокодовер, не закрывалось ни днем, ни ночью. Ли пару раз видел музыканта, с которым играл на площади в первый день пребывания в городе, — тот все так же задорно бренчал на гитаре и заводил публику.
— Завтра возвращается мой отец со своими быками, здесь будет шоу, — Донхек стоял позади, уложив подбородок на плечо Минхена, пока они оба смотрели на вечернее представление с балкона. — Все уличные музыканты и танцоры приглашены.
— Ты будешь танцевать там?
— Конечно, отец даже привезет для меня костюм. Я хочу, чтобы ты сыграл завтра перед всеми. Так, как умеешь.
Ли развернулся, чтобы взглянуть на Хека: тот выглядел слишком тихим, словно был обеспокоен чем-то.
— Волнуешься? — Минхен переплел их пальцы.
— Вовсе нет, просто не терпится услышать твою игру.
— Разве я мало играл все эти дни?
— Такой игры мне всегда будет не хватать.
Никогда еще Минхена не просили играть в любую свободную минуту и не говорили о том, что его игра чем-то в особенности хороша. Даже Енхо, что бренчал с ним на пару, иногда просил прекратить перебирать струны. Но не здесь. Здесь его игра вызывала желание слушать. И это разбивало сердце на сотни частей.
В этот вечер они разговаривали особенно долго, напрочь забыв про смену пластинок в патефоне. Донхек хитро воровал короткие поцелуи и уворачивался от долгих, жалуясь на саднящие губы. И это забавляло обоих, потому что в конечном итоге все заканчивалось тягучими лобзаниями, щекоткой и тихими смешками, чтобы не разбудить соседей.
Утром воскресенья Минхен проснулся один. Он проверил — квартира была пуста, значит, Донхек, как и говорил, пошел встречать отца. Чтобы не чувствовать себя скомканно, Ли спустился к телефонной будке и набрал записанный на бумажке номер гостиничной комнаты.
— Слушаю, — Енхо ответил почти сразу.
— Это я.
— Только проснулся? Звучишь сонно.
— Да, и сразу вспомнил, что завтра уже выезжать. Во сколько тебя ждать?
— Я подъеду к половине шестого, поднимешься? — Как всегда Енхо был заботлив.
— Вероятно, я и ложиться не буду.
После недолгой паузы друг тише обычного спросил:
— Ты ведь совсем не хочешь уезжать, Минхен.
— Это сейчас вопрос был? Потому что если нет, то я и сам прекрасно осознаю, что не хочу, — Ли потер глаза. — Ладно, моя монетка заканчивается, жду завтра на площади в половину шестого. Не опаздывай.
И он просто повесил трубку, не дав другу вставить и слово. Это было неприятное чувство, потому что раньше он так никогда не делал, и знал, что Енхо не стал бы больше давить на больное, но голос начал подрагивать. Минхен обязательно извинится. Завтра.
В половину третьего дня на площадь, уже огороженную в нескольких местах сквозными щитами, начали выводить быков. Люди потихоньку собирались, а Ли все еще сидел за столиком уличного кафе с гитарой, настраивая ту. Он ждал появления Донхека, но тот обещал появиться через какое-то время после шествия быков.
Матадоры и тореадоры в национальных костюмах приветствовали ликующую публику, обещая потрясающее представление. Минхен надеялся, что этим вечером ни одно животное не пострадает. Один из вышедших матадоров в красном плаще выглядел очень знакомо: это был отец Донхека. Ли сразу поднялся с места, чтобы подойти поближе.
— Эй, это же ты, — кто-то позвал юношу. — Помнишь меня? Я сразу узнал твою гитару. Играешь сегодня?
— Играю, — Минхен узнал уличного музыканта, державшего за спиной свою восьмиструнку. — Рад снова встретиться.
— Пошли, подойдем поближе, пока люди не столпились.
И они продвинулись вперед, указывая зевакам на свои инструменты и намекая на прямое участие в мероприятии. Музыкант все спрашивал о чем-то Минхена, но тот слушал вполуха, часто отвечая кивками.
— Мы здесь гости, поэтому играем свободно. Ты только не волнуйся, сегодня бычки просто побегают за красными тряпками, не более.
— Успокоил, — Минхен выдавил улыбку, надеясь, что парень не соврал.
И он действительно не соврал: в руках матадоров не было ни одного острого предмета, а животные только ловко скакали по камню площади, создавая вибрацию. Когда быки отбегали положенное время и порядком раззадорили публику, их увели, а на площадь вышли музыканты в красивой форме и несколько танцоров. Минхен сразу встрепенулся, узнавая знакомую фигуру. Донхек шел с девушкой в алом платье. На нем красовалась черная рубаха с воланами и красные палаццо, подпоясанные пестрым кушаком. Зачесанные волосы открывали лоб. Ему сложно было отыскать в толпе лицо Минхена, но глаза продолжали бегать.
— Все так же смотришь на него? — Спросил музыкант Минхена, замечая этот завороженный взгляд.
Музыка была громкой и яркой, вызывая мурашки и перехватывая дыхание. Следя за каждым движением танцующей пары, Ли чувствовал себя так, словно сам танцевал. Донхек двигался привычно легко, без скованности и изредка смотрел в одну сторону. Он заметил Минхена, и тот сразу понял это. Когда их взгляды сталкивались, Минхен мысленно возвращался на неделю назад, в тот самый вечер, понимая, что хоть и смотрит теперь на танцующего иначе, его сердце замирает точно так же.
Постепенно толпа начала разреживаться: кто-то занимал места за столиками уличных кафе, кто-то поднимался к себе домой, чтобы слушать музыку с балконов. Уличные музыканты выбирали места, чтобы устроить свое привычное шоу с непривычным размахом. И тут-то Минхена утянули за руку к фонтанчику, у которого он уже играл. Знакомый музыкант протянул ему пару нотных листов, предлагая сыграть что-то новенькое. Ли бессознательно оглядывался по сторонам, надеясь на то, что не совсем потерял Донхека из виду.
— Он придет, как только ты заиграешь, — парень хлопнул обеспокоенного иностранца по плечу. — Поэтому я и привел тебя сюда.
И он вновь оказался прав: стоило двум гитарам зазвучать, как поблизости возник знакомый силуэт. Донхек собирал на себе десятки завороженных взглядов, люди искренне восхищались его танцами. Вот только он будто не замечал никого вокруг, слушая ритм кастаньет и чистые аккорды. Он остановился на секунду рядом с Минхеном и одними губами спросил:
— Сыграешь для меня еще раз?
Не хватало только добавить «в последний», чтобы расколоть все окончательно. Но Минхен уступать не хотел и встрепенулся, усаживаясь поудобнее, подражая музыкантам-испанцам. Теперь его нога была выставлена чуть вперед, он почти весь склонился к гитаре и, поправив шляпу, звонко перебрал струны, попутно постукивая основанием ладони по корпусу. Знакомый музыкант подхватил его бренчание, разбавив своим тихим. И теперь вела гитара Минхена, даже кастаньеты смолкли. На площади были только двое: уличный гитарист и танцор, впитывающий льющуюся музыку. Минхен смотрел на Донхека как на красивого незнакомца, улавливая каждое движение. Если бы он мог, то ушел сразу после игры, не прощаясь, чтобы оставить ужасную горечь и ни о чем не сожалеть. Но он не мог, потому что перед ним танцевал уже не чужой человек, манивший его к себе.
Возможно, музыка длилась бесконечно и танец никак не прекращался — когда Ли напоследок проехался пальцами по струне, уличного музыканта рядом уже не было, а люди начали расходиться. Праздник закончился.
— Идем, — Донхек подхватил его под руку, поднимая и сразу утаскивая за собой.
Они почти побежали прямо от площади по уже знакомой дороге вниз, к мосту через Тахо. Хек ворошил уложенные волосы прямо на бегу и не оборачивался, все так же крепко держа за руку спутника. Когда они миновали ворота, можно было остановиться. Казалось, Донхек вот-вот закричит или расплачется, потому что его глаза слегка покраснели, а грудь напряженно вздымалась.
— Скажи мне, — попросил Минхен, практически падая на мостовую от бессилия.
Юноша присел рядом, откидывая голову и запуская ладони в помятые волосы. Вся та праздничная яркая атмосфера растворилась в вечернем воздухе, а на ее месте возникло чувство невероятной тяжести. Возможно, именно за это Минхен хотел проклясть Толедо и больше никогда не вспоминать маленький испанский городок.
— Иногда мне так хочется засохнуть под нашим палящим Солнцем, — тихонько пролепетал Донхек, припадая к чужому плечу. — Когда я устаю быть прекрасным цветком, которым все так откровенно любуются, мне в голову приходит мысль стать гербарием и улечься меж страниц одной из старых отцовских книг, чтобы остаться там навсегда. Но из-за тебя я совсем растерял это желание.
— Если однажды ты и решишь превратиться в гербарий, обязательно скажи мне, для какой книги. И я заберу ее с собой, — Ли не знал, как это звучало со стороны, но у него в голове все было вполне гармонично. — Но сейчас оставайся прекрасным цветком.
— Куда вы дальше?
— Кажется, в Порту, — целью Минхена изначально было увидеть Португалию.
И, хоть теперь эта цель казалась слишком близкой, она становилась размытой и пресной. Впрочем, как и большинство вещей вокруг.
— Будешь слать мне открытки? — С улыбкой спросил Донхек.
— Самые красивые, какие смогу отыскать. Только не грусти слишком долго.
— Ты ведь не думаешь, что я останусь верным и буду проливать слезы?
— Конечно, нет, — оба пропустили смешок.
И этот смешок стал тяжелым и наигранным, потому что оба нагло врали друг другу, прикрываясь напускным спокойствием, лишь бы сохранить сердца в целости и не потерять все окончательно.
Они посидели вдали от людских глаз еще немного и неспешно направились к дому, смело держась за руки и ни о чем больше не разговаривая. Донхек прикусывал щеки и смято дышал, чтобы не пропустить чертов всхлип, а Минхен невероятно крепко сжимал чужие пальцы в своих, впитывая жар и сухость кожи. Он поклялся себе больше не прикасаться к гитаре в донхековой квартире, даже если тот попросит сыграть.
«Вечер предвещает только расставание».
— Словно провожаю тебя после свидания, — музыкант остановился у подъезда.
— Такое прекрасное свидание не может закончиться сейчас, — Донхек игриво качнулся на пятках. — Поэтому я приглашаю тебя на чашечку чая с марципаном.
— И снова никак не могу отказаться, — чмокая юношу в щеку, прощебетал Ли.
Они поднимались наверх слишком медленно, почти на каждой ступеньке подъездной лестницы срываясь на объятия и короткие поцелуи. На Донхеке все еще красовалась парадная одежда, в которой он танцевал на шоу, а гитара все еще висела за плечом Минхена, растягивая их день до последнего.
Горячий чай обжигал губы и язык, а марципан казался слишком приторным только потому, что за окном стемнело и стрелки часов убежали заполночь. Минхену до ужаса хотелось добежать до телефонной будки, позвонить Енхо и сказать, чтобы тот не приезжал, но он не мог.
— Давай потанцуем немного? — Позвал Донхек, ставя очередную совсем старую пластинку.
Было немного забавно танцевать в халатах посреди крошечной гостиной и натыкаться на все предметы, но это того стоило. Минхен чувствовал себя спокойно, словно находился дома и где-то на кухне могла заниматься ужином его мать, а за стеной отец смотрел вечерние новости. Иногда Донхек специально наступал ему на ноги, чтобы лишить равновесия, и в один момент у него это получилось: отступив, Ли повалился на кровать, утягивая юношу за собой. Они не собирались подниматься, так и устроившись в обнимку на покрывале.
— Посмотрим что-нибудь? — Цепляясь за тоненькую ниточку, спросил хозяин квартиры.
— Нам нужно поспать, — Минхен со всей нежностью поцеловал его в макушку, вдыхая запах шампуня с волос. — День был тяжелым.
— Я и правда устал, — потеряв последний шанс, Ли решил сдаться, потянулся и свернулся калачиком на груди Минхена, обнимая того. — Хороших снов.
— Хороших снов, — ответив на объятия, шепнул Минхен.
Он так и не смог сомкнуть глаз, наблюдая за поднимаемым ветром тюлем и падающим на стол светом фонаря под окном. Ему было все так же жарко. Его ноги все так же переплетались с ногами Хека.
Как только фонарь погас, а часы показали половину пятого, Ли с небывалой осторожностью отодвинулся от спящего Донхека и поднялся с постели. Возможно, он бы расстроился, если бы тот так и не проснулся к его уходу, но если бы он проснулся, Минхен не смог бы уехать.
Сумка с вещами уже стояла у выхода, гитара была упакована, но Ли сидел на кухне и смотрел на Сокодовер, собираясь с духом. Квартира пропиталась тишиной, ни один звук не долетал с улицы. Тишина звучала ужасно грустно. Выдохнув, Минхен напоследок заглянул в спальню, чтобы взять рюкзак, и улыбнулся спокойно посапывающему Донхеку. Он не мог подойти слишком близко, не мог более задерживаться, поэтому тихонько прикрыл за собой дверь и спустился вниз.
Енхо подъехал к площади через несколько минут, сразу выскакивая из машины и предлагая свою помощь. Друг выглядел весьма счастливым и не собирался обременять вопросами Ли. Они без спешки выехали из города и покатили по трассе. Жара подбиралась, поэтому пришлось открыть окно.
— Поспи, если хочешь, нам ехать еще несколько часов, — Енхо взглянул на юношу.
— Не думаю, что смогу уснуть, — увидев свои растрепанные волосы в зеркале заднего вида, Минхен полез в рюкзак за расческой.
Его рука наткнулась на нечто твердое, чем оказалась коробочка с марципаном.
— Из Франции — багеты, из Испании — марципан? — Отшутился Со. — Он там и правда вкусный.
Минхен дрожащими руками приподнял крышку коробочки, обнаруживая под ней крошечную бумажку с аккуратно выведенными буквами.
«Nunca en mi vida voy a olvidarte³»
Осторожно вернув марципан обратно в рюкзак, Ли склонил голову вбок, чтобы встречный ветер мог обдувать его лицо, и продолжил смотреть на записку.
— Эй, Енхо, прости, что вчера так резко бросил трубку.
Донхек развернулся на боку и тут же распахнул глаза: он проспал. Комната пустовала. Подскочив с места, прямо в сползающем с плеч халате юноша помчался вниз, на улицу, понимая, что никого там не увидит. Люди странно посмотрели на него, кто-то даже спросил, в чем дело. Но Хек не знал, в чем дело, только мотал головой и упрекал себя. Чуть отдышавшись, он остановился на месте и все же решил вернуться.
Собравшись с мыслями, Ли тихо запер дверь и прошел на кухню, замечая на столе коробочку. Это была точно такая же коробочка с марципаном, которую он незаметно положил вечером в рюкзак Минхена. Рядом лежала свернутая вдвое записка.
«Спасибо, что пришел в тот день и спас меня от солнечного удара.
Я говорил тебе «me gustas», но должен был говорить «te quiero», потому что правда влюбился.
Te quiero, Донхек»
Он перечитал строчки несколько раз, улыбаясь незатейливому почерку. Эти слова не несли горечи и были совсем не страшными. Внутри все наконец-то встало на свои места. Прижав клочок бумаги к груди, Донхек глубоко вздохнул и взглянул в окно.
— Veremos otra vez⁴, Минхен. Veremos otra vez.
