***
Они привели друг друга в их дом. Санса протянула руку, а Джон отворил ворота. Санса пыталась заставить исчезнуть этот уродливый слепящий образ, вгрызавшийся в сетчатку ее глаз, как если бы она долго глядела на солнце в Королевской гавани. Она была дома, но куда бы она не глядела, везде была черная метка ее жизни последних месяцев. Куда не смотрел Джон, он видел свору громких ребятишек, вокруг высокой огнегривой тени и себя чуть поодаль. Братьев и сестер больше нет, а он тут. Занимает палаты хранителя Севера. Тень тоже здесь. Изнуряюще рядом, и невыносимо если далеко. Спасение было наверху, манкая и сияющая. Ближе и ярче когда его тело промерзало, уходя вглубь Севера. Звезда сияла всегда, светлая и лучистая; красавица была до него и если боги не зря вернули его обратно, будет и дальше очаровывать и будущих мальчишек бастардов. Куда жить дальше, где бить врагов больше – Джон смотрел на далекую полярную звезду, всегда рядом и далеко, до боли в сплетеньях вен на запястьях. Он не хотел, не говорил, но ему нет дома в этой жизни. Лишь места наполненные призраками более любимыми и менее.***
Когда ему было семь лет, связанный порывистостью и нуждой это сдерживать, Джон был особенно не к месту. Мальчик ощущал, что все его движения, которым нужно вырываться полетом птицы из рук, все сиюминутные желания взвопить, вскочить и понестись галопом длиннопалым жеребчиком, все что могли себе позволить от детей крестьян на заднем дворе до детей торжественной залы замка – все это, ему было запрещено. Он цепенел в чистом, таком колоссальном детском ужасе, при мысли, что его юношеский порыв будет запечатлен синими глазами леди Старк. В уголках ее глаз закопошатся и заострятся иглы презрения – его присутствие личное оскорбление леди, его радость жизни это следствие того, что леди недостаточно доходчиво объясняет его место. Потому, совсем недавно обретя это тело – ловкие руки, крепкие быстрые ноги, подрагивающие и царапающие лёгкие внутри, созданные заполняться ветром севера – Джону пришлось заминать дары жизни. Выказать жизнь, Джон мог со сводным братом и вцепившейся в его брючину младшей сестрой. Сворой щенят, они проносились меж печек и огромных котлов, выпрашивая угощенье или якобы тихо ухахатываясь, стаскивать пироги со стола незаметно. Чаще всего, попадая на счастливые часы хорошего настроения кухарки, Джон умудрялся удачно получить королевский обед прямо на кухне. В зале его ждали те же угощения, на дорогой сервировке. Но мальчик предпочитал обедать в любой части замка, кроме семейного стола. Там, пальцы только заминали и крошили хлеб, ложка омерзительно стучала о край тарелки, а кусок застревал в горле, и тогда можно было умирать. Даже не подать знак, давить в себе кашель, не попросить еще стакан воды – Кейтлин не смотрела на него, но он знал, как омертвлялись ее глаза. Туманные, как подводные воды во владеньях ее родного дома. Еще он знал что рядом, такие же глаза, чуть светлее, несколько раз за вечер переводят по столу удивленный и нетактично заинтересованный взгляд в его сторону. Презрение леди Старк – горькая обида, которая тоже была его наследством, фактом. Диковинный интерес леди Сансы – унижение, появившиеся не сразу, а постепенно, в моменты с прогнанными надеждами, с первыми отказами принимать деревянных волков и полевые цветы. Игрушки и засушенные колокольчики стали наследством Арьи. Переживая очередной укромный взгляд неуемной, Джон поджав губы, потянулся слишком резко за чашкой молока, успешно его переворачивая. Спросить его сейчас, взрослого, видевшего ужасы за гранью воображаемого, Джон все равно причислил тот страх, в список главных испугов. Как и все проступки на глазах мачехи. - Поменяйте скатерть, - ровно распорядилась Кейтлин, ловко подавливая вздох, - я, кажется, просила, пусть он обедает самостоятельно, - уже тише ни к кому собственно не обращаясь. Парализованный, тяжело положив руки на трясущиеся колени, он выпучено смотрел перед собой на разлитые белоснежные реки. - Кейтлин, это всего лишь молоко. Леди Старк проголко посмотрела прямиком в глаза мужа, всего на секунду. - Конечно. Принесите Джону Сноу еще чашку. Чашу яда поставили прямо перед мальчиком, но он знал, что, даже погибая от жажды, не станет пить. - Джон, можешь идти, - выдохнул отец, и мальчик, как птица, прячущаяся от стрелы в порослях вереска, сорвался с места прочь. Санса задумчиво смотрела на подкрадывающийся молочный ручеек к локтю. Ведь и вправду, это всего лишь молоко. Прокаженный, вот он кто. Чужак всем и каждому. Нет места среди Старков, среди воронов, среди одичалых. Даже неумолимые объятья смерти, любовно глотающие всех, выпихнули обратно. Все двери в этот замке были затворены для мальчика, сейчас, он хозяин эти каменных стен. Но за каждым поворотом его встречают призраки и ледяной синий взгляд леди настоящего и прошлого. Поэтому он, молодой мужчина, искренно, но все также, незнающе, улыбается юной деве на другом конце длинного стола, для которой голыми руками врывал дом из кровавой клоаки. Даже не задумываясь, по старой привычке, он садится за свое прежнее место – место, как можно дальше от нее. - Доброе утро. Санса встает и садится рядом с братом. Он ждет, что она начнет говорить, послышатся новые речи и цели. Но Санса всего лишь пересаживается ближе, забирая с собой чашку горячего молока. - На завтрак пока ничего особенного. Я попросила приготовить тебе картофеля и кашу из очень странной крупы. Ничего? Джон кивает, глядя на пустой стул рядом с Сансой. - Хотя знаешь, крупа настолько странная, что может оказаться известкой на зубах. Я сейчас. Взметнув серыми юбками, Санса догнала прислугу и попросила приготовить лорду Винтерфелла болтунью и найти ветчины. - Надо идти и самостоятельно перебирать мешки с продуктами. Мне кажется, мне сочиняют насчет дефицита. Санса возвращается за стол, и Джон вскидывается с места, позванный регламентом приличия. Снося при этом стол на сантиметр в бок и опрокидывая чашку молока. Санса смеется, тихо, но звонко. Она что-то начинает рассказывать, доверительно сжав его локоть, а Джон живет только глазами Кейтлин Старк, такими светлыми и лучистыми. - Санса, извини. - Джон, это всего лишь молоко, - девушка шипит на брата, утягивая его вниз, на стулья. Позади, отворяется дверь, пропуская аромат жареного мяса и сыра, - о, а это всего лишь настоящий завтрак из несуществующего бекона.***
Санса неумолимой тенью летала по замку, не оставляя никому шанса быть незамеченным ею. Девушка распорядилась чтобы ее шелковые юбки подбитые мехом укоротили выше позволенного – тонкие щиколотки крепко обхваченные кожей сапог, мелькали по лестницам, предвещая трепку и допрос на самом высоком уровне мастерства ведения хозяйства. Пока они все (он) здесь, пока метели и королевский мороз дали им время, Санса захватит это жизни сколько может и одарит ею, преображённой и новой. Днем Джон видел Сансу, серой стрелой на стенах замка, пущенной своей же рукой туда-обратно. Стрела был пущена и в его грудь – рядом за его сестрой всегда поспевала чужеродная тень. Этого призрака Джон не помнил в замке. Петир Бейлиш ничего не предпринимал кроме того что изводил молчаливого Джона. Рядом с этим мужчиной, Сноу становился неловким, насупленным мальчишкой – никакого воспитания. Все манеры уходили на то, чтобы не опрокинуть его с зубчатых стен Винтрефела, проверяя его на наличие крыльев. Они были у Джона, у Сансы – у ворона и пташки. Чем будет спасаться пересмешник? Болью отзывались панические атаки сестры в груди брата. Стоило лишь кому то повысить голос, резко вскинуть руки, случайно задеть локоть девушки – спазм обхватывал артерию, леди Винтерфела задыхалась и ее яркие звезды тускнели, мрачнея за раскрывшимся зрачком испуга. Годами, любой, кому позволяло настроение и низость, мог ударить девочку, вылить помои самых грязных ругательств, ради смеха направить оружие на тонкую шею. Побои и оскорбления аккумулировались чтобы выдаться крещендо в увертюре ее страданий – брачное ложе. Никого не было рядом, кроме ласковой смерти в ночных мыслях – отвори окна, возьми ножницы, войди в воды гавани. И сейчас, демоны вырвавшиеся ударом в висок из-за одного случайного движения постороннего, рвали снова леди Старк, под дневным небом. Как неудобно, даже не дождаться ночи, чтобы выстенать боли по стенам своей спальни. Она ощутила сухость суставов и как они трутся друг об друга, а вся влага высохла, и горло просит хрипеть. - Извините. Черные крылья покрывали ее сзади, перья, щекоча закрывали глаза и ворон уносил ее от воспоминаний. Джон подлетал к омертвевшей сестре и безоговорочно крал ее у толпы. Санса дрожала и еле дышала в кольце его рук, наконец-то побеждая страх. Прежде она могла лишь переждать приступ. Безоблачный полет, который обеспечивал ее брат, позволял сбросить груз. Все перевернулось, словно Джон и в самом деле был с ней в Гавани, словно его объятья стали жить в ее несчастном прошлом. Его руки крест-накрест на ее спине, перечеркивали одиночество и беззащитность тех лет.***
В каменном мешке, облитым золотом огня камина, Джон тихо проводил вечер наедине. Он не знал, имеет ли право проверить единение сестры. Лишь бы одна. - Ты здесь! – устало протянула Санса, просачиваясь в створку дверей, привнося с собой тени и призраков. Джон только успел поднять голову, обхватывая узкие плечи, как двери снова отворились. За его сестрой последовал как ни странно не Бейлиш а Тормунд. - Тоска, дети мои. – прогрохотал гром из рыжей бороды, - И сестренка твоя, хочет себя и людей извести – что ты, леди, собиралась ночью сейчас латать? Молчи, неважно. Санса опустилась в кресло перед Джоном и зазывно и заговорчески улыбнулась ему, пряча изгиб в тонких пальцах. - Твоему другу скучно. - Есть такое. Но пекло со мной – я так и знал, что этот король кислого молока сидит горемыкой и трагически вздыхает. Что у тебя случилось? Джон уже поняв, что сегодня ему перепало немного простого человеческого общения, попытался как можно проще рассказать почему закрылся один, как тут же был прерван широкой ладонью. - Знаю-знаю, просто приспичило. Он вечно так, - Тормунд доверительно обернулся к Сансе, которая, уже прятала улыбки в раскрытые ладони. - Предлагаю игру! – покладисто выдала леди, видя страдающее выражение лица брата и слабые попытки отказаться от приписанного. Девушка же, наглядевшаяся ( украдкой) на то каким Джон был детстве, верила его лучшему другу охотно. - Так, красавица, уже лучше. Тормунд выхватил из темноты угла табурет и охотно присел перед Сансой. - Игра простая, - уточнила Старк, за что получила одобряющий рык, - играем в «пристенок», кидаем монету и пытаемся замерить пальцами расстояние от монеты до… - Да знаю я, не объясняй. На что играем? На деньги? Удобно, сидите на тюках золота… - Если бы! - Санса, это же азартная игра, - украдкой улыбнулся Джон, глядя уголком взгляда. За что получил недоуменное выражение лица в ответ – подумаешь. - Не на деньги. Кто проигрывает, выпивает стакан, - Санса замирает, - можно, эля. - Беру! – радостно взгремел Тормунд, - Никогда еще проигрыш не был так хорош! Девушка пожимает плечами на черный, влюбленный взгляд брата, и просит его найти хотя бы пару монет в их мешках. В темной комнате, орошенную вскриками, счастливыми проклятьями и потугами – я дотянусь, я замерю! – хоть и не было видно ночного неба и его звезд, яркие глаза дочери Кейтлин Старк сестрами освещали дорогу Джону Сноу. Дорогу, случайно запускать монетки в ее сторону, чтобы они терялись в складках ее платьев, и он мог нырнуть в волны серых шелковых рек чтобы, отчаянно-пьяно, и испугано рыскать пальцами над скрытым серебром кожи. Санса смеялась разогретая шутками Тормунда и вниманием брата, смеялась сиреной, затягивая, перехватывая петлей его руки, туже впутываясь своим голосом в сплетение солнца в его груди. - Джон, вот же монеты! - Нет, ты, жулишь, - идеально спокойным и честным голосом говорил несчастный Джон, вызывая этим новые приступы смеха, и обхаживал тонкий стан взглядом, выдавая все за шутку. Девушка не обрастала панцирем, стоило Тормнду резко вскинуть свои руки дубины. Не прижималась к спинке кресла, стоило Джону потянуться к ее бокалу, чтобы наполнить его. Он не сводил с нее черных, поглощенных радужкой глаз. Он любовался этой не погибшей улыбке, не задушенной юности, ничем не изуродованной и разрушенной красоте. Легким предложением, тонким голосом, Санса развеяла еще одну призрачную картину бастарда – одинокие вечера в Винтерфеле, отделяемые стенами от тепла его чужой семьи.***
- Что он делает здесь? - Джон… - Санса. Она устало вздыхает и воротит лицо. Не делай так, не возвращай меня туда, не после всего. - Я не знаю, Джон. - Что он хочет от тебя? Розоватые пятна проступили на висках и скулах – нет, она больше не будет стесняться за чужие грехи, но рядом Джон. Потому она выдавливает: - Не знаю. А я знаю, Санса. Он хочет от тебя того, что хотят все. Тебя. А мне бы только полярную звезду, всегда обманчиво близкую и убивающе далекую. Но она прячет глаза, то, что он только от нее и просит. - Джон, я устала. - Ложись спать, - безапелляционный братский указ. Девушка фыркает и наконец-то смотрит в мужскую горечь, но видит лишь насупленность мальчишки. - Я не о том. Хотя, ты прав. Надо спать, нам всем надо уснуть на очень-очень долго. Джон леденеет, надеясь, что звезда ошибается, хотя с небес ей виднее.***
Стук в дверь открывает лучшую картину во всем человечестве. Открытый млечный путь (белая, белая кожа), кое-где подытоженный точками родинок. Шлейф белоснежной сорочки и наброшенная сталь шкур на плечах – звезда полярная, но нежная, ищет тепла. Ленивая коса на плече. Когда она спит? Когда она не осеняет его мысли светом? Должно быть, все, что он видит днем, это сон ее жизни. Ночью появляется настоящая Санса и прячется, как заколдованная принцесса за дверьми. После всего - Джон костенеет от воспаленных идей этого всего - Сансе чужды двусмысленности. Она не видит ничего дурного в том, чтобы прийти к нему в сокровенном наряде и открытыми белыми руками-лебедями. Возможно, так и есть. Ничего в этом нет, горе и грех Джону, если ему мерещится здесь иное. Какая мысль и желание владеет человеком, то он и видит повсюду. Он проталкивает поцелуй (хотя бы в щеку) обратно по гортани вниз и смотрит на подол ее сорочки. - Не могу спать. Пожалуйста. Такое в голову лезет… Брат скупо кивает. - Что… Что ты хочешь? Слышится, как претензия а не просьба предложить все что есть в этой жизни. - Я бы посидела здесь, тихонько. Как успокоюсь, пойду обратно спать. Сноу откидывает покрывало, раскрывая снег простыней – слишком грубые для такой кожи. Наверно, он только догадывается. - Ложись. Девушка подтягивает ноги и усаживается на огромных просторах кровати. - Разбуди, если усну, - они мерцают из мягких подушек, когда Джон подходит чтобы подтянуть тяжелые одеяла к самому кончику замерзшего носа. - Спи. Послушно прекрасные разрезы запираются и видны только иголки ресниц. Он смотрит сверху вниз на чистый высокий лоб и рассуждает можно ли сейчас позволить родственную нежность. Сомнений нет, можно, только врать себе он не будет – не настолько он прокаженный, чтобы прикрываться важными ценностями. Ближе к рассвету, хранитель Севера и его жемчужины, опускается рядом и натягивает оставленный девушкой плащ. Утром, они проснутся одновременно, поднятые криком лошадей. Это отозвалось волнением в душе девушки – лошади, дорога, расставание. Но пока она только слабым сонным голосом расскажет, что спала впервые без кошмаров.***
Санса протягивала руку Джону у каждой запертой двери Винтерфела. Она низвергала тени прошлого, прогоняла призраков тихим свечением полярной звезды. Ему оставалось лишь следовать за ней и повиноваться – открывать двери. Санса вернула свой дом, Джон впервые обрел. Она просила не покидать, упрямо светила к себе, но Джон впервые ослушался. Санса не знает, что взрастила в нем, такое тихое и еле живое еще с детства, теперь же сминающее и катастрофическое сейчас. Пока он был здесь, девушка и не думала. Теперь же – драконья королева молода и красива – она бешено перебирала каждый их миг, убеждаясь, что была с ним так добра и нежна, как хотела. Так же как ее мать умоляла остаться отца, Санса смотрела в спину Джону. Как рыцарь из ее песен. Только лучше. Как отец из ее настоящей пропавшей жизни.