Кто ещё...

Если ты хочешь любить меня — полюби мою тень. Открой для нее свою дверь, впусти ее в дом. Тонкая длинная черная тварь прилипла к моим ногам. Она ненавидит свет, но без света ее нет. Они такие разные. Чёрное и белое. Лёд и пламень. Две половинки единого целого, одинаковые с виду, но такие разные, и Чжао любит их обоих. Порочное обаяние Е Цзуня действует на него столь же сокрушительно, как и соблазнительная невинность Шэнь Вэя. Удивительнее всего, что в постели оба становятся иными: Е Цзунь — нежным и ласковым, а Шэнь Вэй — страстным и нетерпеливым. Если ты хочешь, сделай белой мою тень. Если ты можешь, сделай белой мою тень. Кто же, кто еще, кроме тебя. Кто же, кто еще, если не ты. Это невероятно, но любовь Чжао к ним обоим спасла мир от катастрофы. Он ведь сразу понял тогда, что в Спецотдел в новом костюме пришёл не Шэнь Вэй, а его злой брат-близнец, но сделал вид, что поверил, и пока лже-Шэнь разглядывал Святыни под стеклянными колпаками, думая, как бы их стащить, Чжао размышлял, как ему отстоять их и себя. Решив, что лучший способ защиты — это нападение, сделал то, чего не ожидал Е Цзунь — поцеловал его. Тот на секунду опешил, но, побоявшись, что выдаст себя, если оттолкнёт Чжао, ответил ему. Это потом Е Цзунь распинался, что, давно поняв природу отношений своего близнеца с Чжао, решил под видом брата заняться с ним сексом, чтобы после этого выманить Святыни, но на самом деле всё было не так: Е Цзунь захотел перехитрить Чжао, но слишком увлёкся и в конечном итоге перехитрил самого себя. Слишком уж изголодался по ласке за 10 000 лет одиночества, поэтому, получив немного, захотел ещё больше. Поначалу Е Цзунь слишком жадно втягивал в себя язык Юньланя, словно хотел его проглотить, и по неопытности едва не прокусил ему нижнюю губу. Когда же Чжао Юньлань стал перебирать пальцами волосы на его макушке, Е Цзунь расслабился и позволил ему вести. Обычно шея Шэнь Вэя была скрыта воротником и галстуком или шейным платком. Тем соблазнительней выглядела сейчас такая похожая на неё открытая шея Е Цзуня. И Чжао не преминул исследовать её чувствительность своими губами. Он поцеловал его в ямочку под ключицей и пробежался лёгкими поцелуями вдоль всей шеи. Е Цзунь негромко простонал, и глаза его затуманились. Тогда Чжао слегка прикусил зубами мочку его уха, а потом шепнул, поглаживая по щеке: — «Я так хочу тебя… Не могу больше ждать», — и увлёк к кушетке. Е Цзунь откликнулся на эту ласку и потянулся за новой. Он не стал возражать, когда Чжао расстегнул на нём пиджак, а затем и рубашку, которые вскоре полетели на пол. Усадив его на кушетку, Юньлань покрывал поцелуями фарфорово-белую кожу груди и скользил ладонями по гибкой, но сильной спине, заставляя заклятого врага почувствовать себя любимым и забыть о цели своего визита, о мести брату и планах захвата мира. Вскоре раскрасневшийся Е Цзунь уже задыхался от возбуждения, и сам расстёгивал свои успевшие порядком помяться брюки. Через минуту эти брюки уже валялись на полу вместе с пиджаком и рубашкой, а живое воплощение зла стаскивало одежду с Чжао. Обхватив его член ладонью, Чжао облизнул губы и продемонстрировал, что умеет сосать не только чупа-чупсы. Медленное движение влажного языка от основания к головке, затем очертить головку по кругу и присосаться к блестевшей от выступившего предэякулята уретре, и, наконец, целиком взять в рот член и начать его посасывать. Пальцы Е Цзуня вцепились в волосы Чжао, задавая нужный ритм движений. Однако в планы Чжао не входило так быстро доводить его до разрядки, поэтому он замедлил темп и засунул в рот Е Цзуня свои пальцы. Тот послушно их облизал и сдавленно охнул, когда один из влажных пальцев проник в его анус. Желание и удовольствие оказались сильнее боли, помогая расслабиться и открыться новым впечатлениям. Изголодавшееся по обычным человеческим ощущениям тело требовало большего, истосковавшаяся по ласке и любви душа жаждала, наконец, обрести того, кто мог бы с ней всем этим поделиться. И Чжао делился. Если не можешь победить врага силой — попробуй найти его слабость. Слабостью Е Цзуня оказалось непреодолимое желание быть любимым и купаться в этой любви. Словно противовес сильнейшему желанию Шэня сделать всё, чтобы его любимый был здоров и счастлив. Е Цзунь подавался навстречу движениям пальцев Юньланя и едва слышно стонал, когда Чжао удавалось нащупать внутри него точку, прикосновение к которой доставляло максимум удовольствия. Вскоре Юнлань понял, что Е Цзунь готов, и, развернув его к себе спиной и уложив грудью на кушетку, вошёл в него. Е Цзунь резко выдохнул и, чтобы удержаться на ногах, вцепился руками в его бёдра. Чжао прошептал обычные в таких случаях успокоительные глупости и, повернув на бок его голову, снова поцеловал в губы. Вскоре они уже двигались в такт. Прерывистое дыхание, рваные движения, уже не сдерживаемые вскрики и всё нараставшее возбуждение, — всё это стремительно приближало их к кульминации. Именно в этот момент в лабораторию ворвался Шэнь Вэй, спешивший на помощь Чжао, и вдруг узревший, что она не нужна. Надо было видеть, как изменилось в этот момент выражение его лица. Казалось, что он сейчас замахнётся мечом и снесёт головы им обоим. Нужно было срочно что-то сделать, дабы этого избежать, но Чжао уже не мог остановиться. Поэтому он просто улыбнулся и, изобразив на лице полнейшее недоумение, сказал: — Малыш Вэй, это ты? А это кто? — он ткнул пальцем на Е Цзуня, которого продолжал трахать. — А, Вэй, я такой затурканный с этими Святынями и прочими хлопотами… Ты должен мне чаще помогать. — Сейчас помогу, — гуань дао исчез из руки Шэня, уступая место другому оружию, которое тот достал из своих брюк. В несколько быстрых шагов Шэнь Вэй оказался рядом с кушеткой и, повернув к себе голову Чжао, властно поцеловал его в губы. После этого милашка-профессор засадил ему так, что Чжао едва не взвыл от боли. Е Цзунь под ним выгнулся дугой и вскрикнул от того, что Юнлань чуть не пришпилил его при этом к кушетке. Похоже, Шэнь Вэй таки вознамерился их убить, только избрал вот такой изощрённый способ. Когда его задница немного привыкла, Чжао решил, что это — далеко не худший способ убийства. Шэнь трахал его жёстко, почти жестоко, словно доказывая свои права на него, и, чёрт возьми, такой Шэнь Вэй, определённо, ему нравился. Сколько месяцев Чжао не мог затащить его в постель, какие бы ухищрения для этого не предпринимал, а, оказывается, нужно было просто заставить его ревновать. Такого безудержного секса, когда полностью срывает все тормоза, у Чжао ещё никогда не было. Нет, он, конечно, однажды ради интереса участвовал в групповушке во время обучения в университете, но это нисколько не было похоже на то, что происходило сейчас. Потому что тогда он не испытывал к своим партнёрам ничего, кроме вышеупомянутого интереса и умеренной симпатии. Сейчас же, оказавшись в одной связке с близнецами, подхлестываемый любовью и чувством опасности, он словно бы стал оголённым проводом, по которому пропустили ток. Ногти Е Цзуня впивались в его бёдра (наверняка, завтра там будут царапины, если он, конечно, до этого завтра доживёт), пальцы Шэня мёртвой хваткой вцепились в его задницу (как пить дать, синяков наставит), губы Шэня терзали его губы. Мысли путались, остались только ощущения, а потом не осталось и их. Казалось, не осталось даже его самого. Чжао не помнил, насколько быстро после этого он пришёл в себя. В памяти запечатлелись лишь ошеломлённое лицо Е Цзуня и расслабленное лицо его Вэя, которого он теперь вряд ли когда-нибудь рискнёт называть малышом. Вскоре после этого пришёл стыд, и они разбежались. Однако не смогли долго друг без друга, ибо каждого тянуло к двум остальным похлеще, чем Е Цзуня к Святыням, и начался долгий период притирки, который продолжается и по сей день. И каждую ночь близнецы выпивают из него все соки, а потом приходится спать вполглаза, обнимая их двумя руками с обеих сторон и постоянно контролируя себя, чтобы не повернуться спиной к Е Цзуню и не обнять одного Вэя. Если ты хочешь любить меня, приготовь для нее кров. Слова ее все ложь, но это мои слова. От долгих ночных бесед под утро болит голова. Слезы падают в чай, но чай нам горек без слез. Когда это случилось в первый раз, Е Цзунь ушёл на кухню и принялся активно страдать там, попивая горький зелёный чай, в чашку с которым скатывались одинокие злые слезинки. Пришлось идти за ним и успокаивать. — Оставь меня, я же вижу, что ты любишь его, а меня только терпишь, — бросил Е Цзунь, уворачиваясь от попытавшегося погладить его по голове Чжао. — Ты тоже любишь его, поэтому и бесишься вот уже 10 000 лет, — констатировал Чжао. — Потому что ещё тогда он выбрал тебя, отвернувшись от родного брата, — в голосе Е Цзуня прорвались визгливые нотки, словно у обиженного ребёнка в преддверии истерики. — Но ведь именно ты оттолкнул меня тогда, когда я обрадовался, что ты жив, и протянул тебе руку, — напомнил поднявшийся с постели Шэнь Вэй, направляясь к ним. — Я думал, что ты меня бросил, — надулся Е Цзунь. — Но теперь-то знаешь — я был уверен, что ты тогда умер, — в который раз терпеливо повторил Шэнь Вэй. — Знаю, но неприятный осадок остался, и мне непросто от него избавиться — за столько лет привык ненавидеть тебя. — Не ты один… Ты ведь сделал всё, чтобы я тоже тебя возненавидел, — сказал Шэнь Вэй, присел на табурет рядом с братом и, притянув его к себе, поцеловал в висок. Е Цзунь обнял его в ответ так, словно брат был его единственной опорой в рушащемся мире. Вскоре Е Цзунь осмелел и поцеловал Вэя в губы. Тот бросил озадаченный взгляд на Чжао и, уловив его одобрительный кивок, отпустил себя. Так странно было наблюдать за тем, как близнецы ласкают друг друга… Это было похоже на ожившее зеркальное отражение. Противоестественно, неправильно и, вместе с тем, завораживающе красиво и чрезвычайно возбуждающе. По этой причине Чжао не стал довольствоваться ролью наблюдателя, и вскоре присоединился к ним. Если ты хочешь, сделай белой мою тень. Если ты можешь, сделай белой мою тень. Кто же, кто еще, кроме тебя. Кто же, кто еще, если не ты. Если ты хочешь.