Ядовитая лоза

«Mostly, they refuse love, locking their hearts out of reach». — Tomoe Mikage (巴御影), character manga «Kamisama Hajimemashita» «В основном, они отказываются от любви, запирая свои сердца вне досягаемости». — Томоэ Микаге (巴御影), персонаж манги «Очень приятно, бог!» ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ Чёртовски неприятный дискомфорт причиняет то, что невольно подселяешь в своё сердце. Его естество само по себе бессмертно и в априори умереть од людской заразы будет, по крайней мере, нелогично. Согласитесь? Этим майским вечером, наполненным прекрасным дуновением осеннего ветра, кой-мягко обволакивал прохладные и бледные щёки дворецкого, который внимал прекрасной погоде да внимательно и осторожно, дабы не повредить стебель цветка, срезал острые шипы с изящных приглушённо зелёных тонов окраса кожицы растения, как краем зоркого зрения приметил темнеющую на краю сада фигуру. Кровь мягко проступила сквозь белоснежную ткань перчат, резко обдавая нюх существа и обращая всё внимание на себя. «Ах, какая жалость, я всё-таки имел наглость уколоться о ваши шипы…» ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ *** В кругах всепросветного общества, что в низших слоях бедных и не имеющих средств вылечится от скверной заразы, что в высокопочтенных аристократических кругах, гуляли странные слухи о некой болезни, поселяющейся в сердцах тех, коим не повезло столкнуться с таким пылающим и угнетающим чувством, как безответная любовь. Цветы, именно они паразитировали в груди немощных и обречённых на гибель, чьи чувства были отвергнуты и растоптаны безропотно, нагло и беспощадно. Спасения от неё не было и каждый, испытав подобное чувство, знал, что несомненно его ждёт гибель. Страх нагнетал обстановку, а ситуация в стране усугубилась тем, что участились случаи смерти от подобной заразы, излечения от которой до сих пор не нашли. Впервые столкнулся с этим и дьявольски прекрасный дворецкий, чьё естество никак не предполагало, какие неудобства принесёт чувство, именуемое словом «любовь». — И что ты скажешь по этому поводу, Гробовщик? — Уже двадцать четвёртый почивавший скончался от этой заразы, — мягко хихикнул в свой чёрный рукав робы мужчина, увиливая от очередного вопроса, о котором полагал уже заранее, смотря на серьёзное и слегка ошеломлённое выражение лица Фантомхайва. Оно не могло не вызывать шквал и бурю позитивных эмоций и насмешек, от оных Сиэль бушевал в душе, что так отчётливо чувствовал Себастьян через невидимую для кого-либо связь. Лёгкая раздражённость и недопонимание, смешанное с досадой. Вряд ли он скажет что-то большее. — Себастьян. Пошли. Брюнет послушно поклонился своего господину и они направились к выходу — по этике человеческих манер, демон отдал свой лукавый поклон, слегка усмехнувшись поведению «погребальщика» и случайно встретился с его взглядом, оробев. Тело немощно сковало странное чувство, словно этот взгляд он встречал ранее и он засел там, где-то внутри, пройдясь мягким спазмом в сердце. Тот же пристально всматривался в рубиновые глаза Михаэлиса, одаривая искренней улыбкой и поблёскивая озорной зеленью глаз, или же тому так показалось? На миг слуга застыл, но не прошло и нескольких секунд, как тут же сорвался с места и направился вон, непривычно громко звякнув дверью. Перед ним только что промелькнула вечность… ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ *** — Бард. — О, Себастьян! Да ты сегодня такой задумчивый, напоминаешь мне одного солдата британской армии! Он всё так же ходил, носом клевал, а потом его снарядом прибило, — сказать прямо, прямолинейности повару было не занимать, хотя дворецкий в принципе не обращал на его странные шутки должного внимания, от части попахивало бескультурностью и чёрным военным юмором. — Да, Себастьян, ты что-то хотел? Резные клубы дыма стелились вдоль кирпичной стены забавными завитушками, растекаясь на миллионы неразглядываемых частиц человеческим взором. Серость истлевшего табака приятно пахла, дурно щекотала острый нюх, как и прекрасно струилась лёгким седоватым дымком, вызывая неподдельный интерес, в прочем, как и пепельные пряди шинигами. Он на миг задумался, как бы они переливались на солнечном свету — отливали бы металлическим блеском, или же тускло впитывали в себя яркий свет, не отдав и капли тепла бренному миру?.. — Ах, нет, ничего не хотел. Господин занят, а приготовления к ужину я уже закончил, — слегка натянуто улыбнулся брюнет, наблюдая за поднимающимися в небесную высь крупицами сгорающего запаха табака. — Странно. А в ответ лишь незыблемое молчание и горьковатая отрешенность. Что это за чувство, возникшее из ниоткуда?.. Следующее утро омрачилось неприятным кашлем: досадно сдавливало грудь в непонятных чувствах, колко было дышать, испытывая, хоть и не особо сильную, но неприятную боль; горло окольцевало стекловатое першение, а к вечеру на белую ткань перчаток пролилась эта мерзкая, гремучая смесь лепестков и «красного сока». — Кровь… Не уж то и я эту заразу подхватил?.. Тёмным вином скатывались с его бледных губ бардовые сгустки, болезненность вида выдавала его заболевание, от которого он бы точно не скончался, но дискомфорт это ему приносило, так как выполнять поручения становилось сложнее, как и дышать. Трепетное чувство тихим огоньком тлело в душе, умертвляя остатки хладнокровия и нарочитой безразличности — всё напоминало о нём: серые блеклые стены, за которыми не было ничего примечательного, сизый сигаретный дым, яркие переливы весенней травы, отблескивающей на палящем солнце, обжигающем кожу лучами, столовые приборы, даже ткань собственного фрака… Терпеть это было невыносимо, а колючая лоза так и оплетала холодное, ледяное и скверное сердце существа, не давая нормально функционировать, а лишь тягостными потугами страдать от чувства неразделённой любви. Так и хочется вырвать себе орган, перегоняющий горячую, молодую кровь. Перепёрло дыхание спонтанно, а приступ кашля жадным хищником вцепился в горло, лишая возможности дышать, словно вырывая куски и проливая очередную порцию болезненных ощущений. Снова лепестки. И обилие крови. Каким же нужно слыть идиотом, чтобы терпеть подобное и неимоверно погружать себя в пучину физических страданий и тягостных лишений, во имя чего, собственно? Он не понимал и собственных поступков, граничащих с шизофренией, когда так бережно вымывал последствия своей любви в проточной воде, а после бережно складывал в прозрачную баночку, наблюдая, как эти белые, непорочные лепестки постепенно иссыхают, превращаясь в труху, словно человеческое тело. Так продолжалось неделями. — Себастьян, ты болен? — юноша не скрывал своей презренности к этому существу, аки как можно от него отделаться? Дворецкий не выражал взглядом ничего чувственного, будь то усмешка или ухмыляющийся взгляд, а уста его и вовсе перестали изгибаться в хоть какой-то подложной улыбке. Была только боль. И цветы. — Я даю тебе выходной. Что же ему делать остаток дня, кроме как без чувств штудировать потолок над собственной кровати и неизменно держать образ седоволосого жнеца перед глазами? Эти чувства были для него вновь, такого ранее не испытывало существо, не давно покинувшее чертоги адского смрада и невидящее ничего, кроме людских душ перед собой, да и в качестве еды, а не того, к кому убийственный трепет закрался в непослушном сердце. Размышления постепенно, вьющейся лозой, словно и болезнь, оплетали больной разум, всё ещё контролируемый рационализмом и принципами. Приступ начался неожиданно, настигая демона врасплох — скоординироваться он не успел, дыхание спёрло так, словно в грудь вдавливали сапогом, не давав возможности сделать и вдоха. Тягостный ком в горле и порывы прокашляться. Себастьян глупой попыткой тянулся к тумбочке до столового серебра, дабы облегчить собственное страдание, но грубым грузом повалился на твёрдый пол, всё-таки ухватив нож. Металлическим ястребом в грудь вонзилось то, что прямиком угодило в сердце, как и образ того, о ком Михаэлис каждое мгновение страдал. Чистый пол, вымощенный крепкими досками, оросился тёплой кровью, а пальцы прошлись мучительной и скребущей болью по поверхности лёгких, а после и центрального органа, издававшего тактовые импульсы — эта зараза оплела их так, словно сорняк, паразитирующий на благородном дереве и высасывающий жизненные силы. — Себастьян?! Сиэль застал дворецкого, лежащим на полу и воочию лицезрел неприятную для ребенка картину: глотая жадно и прерывисто жизненно необходимый воздух, которого, как казалось демону, не хватало всё это время, брюнет с болью и досадой в голосе срывался на отчаянный крик, приглушаемый собственной окровавленной кистью, что так отчаянно прижимал к устам, испачканным в теплотой кровавой жиже. Вырванные поросли жадно сжимались пальцами от ненависти к самому себе. Такие мерзкие и приносящие страдания. Без них намного легче. Сердце мальчика дрогнуло, а ужас его гримасы передавал весь тот испуг, что испытал мальчик, сполна — кто, но чтобы дьявольский хороший дворецкий сейчас представал в таком виде?.. Да что это за болезнь, убивающая ужасными муками безответной любви?! — Себастьян… ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ *** — Добрый день, господин Гробовщик. Вы снова неожиданно и как всегда во время, — мягкая улыбка коснулась лица темноволосого, а рука плавно опустила в корзину последнюю обработанную розу грациозно и непосредственно. — Господин будет вам рад. У него возникли некоторые вопросы. — Вопросы будут преследовать маленького графа до самой смерти, — Мягкий смешок скользнул с уст жнеца, — в особенности о том, что способно вас убить. Седовласый с наглой ухмылкой прошёлся чёрным блеском ногтей по бархатным лепесткам белоснежных бутонов, а после выудил из копны одну ничем непримечательную розу, которая приметилась зоркому взору особенной. Она была нетронута. — «В смирение и кротость перейдет… В страданиях единственный исход — По мере сил не замечать невзгод». — Глупая игра на самом деле, господин Гробовщик. — В этом ведь и суть, уважаемый. — В глупости? — В фееричности и неожиданности конца, дворецкий. — Конец ли это? — Одной смерти известно…