Жалость

И как только я здесь оказался? Я всего лишь 14-летний парень, страдающий самобичеванием и разрушая свой внутренний мир каждый, мать его, день. И на кой чёрт мне необходимо было приезжать в этот Токио-3 по зову отца, которому я толком и не нужен был? Конечно, я был ему нужен, но не как сын, а как инструмент для достижения цели. Именно проживание в Токио-3 заставило меня понять, что такое жалость. Каждый раз, приезжая в новое, неизведанное место, я испытывал тревогу. “Что, если я приехал не туда? А что, если я приехал туда, но я должен был быть там на день раньше? А если я уже не буду нужен? А если все забудут обо мне? И если я приду раньше, буду ли я смотреться глупо, ожидая кого-то?”. Пока я сидел в поезде, именно эти мысли мешали моему разуму, раскалывая его как грецкий орех. Трудно было читать книгу или слушать в очередной раз весёлый синти-поп, поставленный на репит, который со временем приобретал звук бесконечной мелодии, когда мысли практически заползали под черепную коробку, съедая любой зародыш здравомыслия и рассудка в одном из полушариев, заставляя меня испытывать панику даже от того, что я еду в неизвестное мне место, где меня ожидает чёрт знает что. Я снова держал фото. Красивая девушка модельной внешности игриво улыбалась мне. Когда я смотрел на этот снимок, мои щеки горели румянцем. Неужели меня будет ждать она? Но я решил держать голову холодной, насколько это вообще возможно, и стараться скептически отнестись к этой поездке. Приехав на вокзал, я поймал такси и поехал к той точке, где меня должна была забрать та самая девушка. Мисато. В моём разуме это имя доносилось почему-то с утроенной силой. Я такого никогда не испытывал. Я никогда не был фанатом поп-айдолов или каких-либо звёзд, и никогда не понимал, каким человеком нужно быть, чтоб влюбляться в них от того, что они лишь мелькают на телевизоре и в кино. Но к девушке на снимке я проявил интерес. Не знаю, почему она зацепила именно меня. Я простоял у телефонной будки около получаса, звонил по всем номерам, которые мне дали в конверте, когда я сел на поезд. Телефонная линия была перерезана, а по городу стали раздаваться сирены, и тонкий голос женщины-диктора вещал, что некоторые районы города будут приведены в экстренный режим, а горожане эвакуированы. Я понимал, что в такой ситуации вряд ли кто-то уже заберёт меня и мне уже стоит спускаться в ближайшее убежище. Но вот, огромный монстр чуть ли не разваливает меня своей огромной лапой, и будто из-под земли появляется ОНА. Она хватает меня за руку, будто мечтая оторвать ее, и мы едем с ней куда-то далеко за город. Именно тогда она покорила моё сердце своей храбростью и детской непосредственностью. Она расспрашивает меня в игривой манере об увлечениях, пытается пробраться в мою душу, понять меня, или хотя бы установить минимальный контакт. Мы спускаемся вместе в прекраснейшее место на планете, что трепетало золотистыми красками. В этом окружении, без того милое лицо Мисато было в разы прекраснее, а когда я встретился с отцом, я стал понимать, что Токио-3 полон жалких и несчастных людей. И самым жалким мне показался мой отец, заставивший меня сесть в гигантскую конструкцию из металла при помощи манипуляции бедной девушкой. Но наверное, не смотря на страх и ответственность, возложенную на мои ещё хрупкие и неуверенные плечи, я в какой-то степени хотел остаться, чтобы видеть лицо Мисато. Как же меня угораздило влюбиться в неё? Я понял ничтожность и мерзость данной ситуации слишком поздно. Жалость в надежде на то, что 29-летняя девушка, наверняка способная притягивать толпы поклонников одним взглядом, рискующая всем, что есть у неё, ради достижения цели, плюющая в лицо самой смерти и флиртующая с госпожой фортуной, показывая этим, что ничего в этой жизни не сломит её, обратит внимание на 14-летнего паренька, что способен лишь сидеть в тёмной комнате и жалеть себя, полюбит его и будет с ним. Это отвратительно, но мысли о целующей твоё тело Мисато-сан так дурманят. Когда я поехал к ней домой, понимая, что теперь тут буду жить и я, моя душа испытывала радость и озадаченность одновременно. Я жил долгое время с учителем, но это не сравниться с тем, чтобы жить с человеком, к которому ты испытываешь странные чувства, не имея возможности выразить их даже тогда, когда она живёт буквально за тонкой стенкой от тебя. И что тогда будет со мной? Зачем я согласился на это? И почему, именно в тот день, я был дома? Я сидел и смотрел в окно, когда увидел, что домой возвращается Мисато. Она тормозила рядом с домом резче обычного, и походка была более напряжённой, пытающейся не выдать своего бессилия и усталости. Буквально через минуту послышался механический звук двери, а Мисато сняла обувь, кинув её куда-то в коридор и почти рухнув на диван в гостиной, попросила меня достать пару банок пива из холодильника, где было лишь оно и какие-то полуфабрикаты, и отдать ей. Она с неохотой и даже некой апатией выпила содержимое банки, опустошив его наполовину. На неё это было не похоже, ведь каждый вечер из квартиры доносился яркий крик, и банка несчастного Yebisu выпивалась до дна залпом. Но всё-таки через 5 минут, банки были осушены, а взгляд капитана Кацураги заметно притупился. Я приготовил на ужин рис с карри. Но мне пришлось ждать Мисато около 20 минут, так как она не особо рвалась есть. Я никогда не видел её в настолько подавленном состоянии, что она даже не могла нормально захватить палочками кусок свинины. А через минут пять, покопавшись в еде и съев меньше половины, она вышла из-за стола, взяла 4 банки пива и пошла в свою комнату. Я видел, как она была разбита, её лицо покраснело от избытка эмоций. Я страшился издать любой звук, боясь, что она устанет держать все эти чувства и выплеснет их. Взорвётся как водородная бомба. Я видел, что она с трудом держалась, что она проглатывала очередной ком в горле, пытаясь не задохнуться от слёз, что душили её за обедом. Но я решил не трогать её, и остаться в гостиной, смотреть телевизор. Прошло около 30 минут и женский голос стал доноситься из спальни Мисато-сан. Она звала меня. Я вошёл в слабо освещенную комнату, полную какого-то мусора – банок и бутылок из-под алкоголя, в середине которой было спальное место капитана Кацураги. Она сидела на подушке, слегка пошатываясь. Я вошёл тихо, а она смотрела на меня так искренне и честно, взяла мою руку и посадила на футон рядом с собой. Предложила выпить пива, от чего я отказался, но, кажется, сегодня она не принимала отказов: -ПЕЕЙ! Хотя бы попробуй! Чего стоит… Один глоток! И всё… Вот! Заплетающийся язык явно не давал очков к навыку убеждения, но я всё-таки поддался. Вкус… Был честно не из самых приятных. Но пришлось выпить всё, иначе неугомонная женщина возможно придушила бы меня за то, что я обхожусь с источником её жизни настолько небрежно. Через минуту в мозг ударил алкоголь, и я, казалось, уже был на одном уровне алкогольного опьянения, что и Мисато, употребившая в свой организм около 4 банок. Но зачем только мне это надо было? Алкоголь стёр какое-либо стеснение с моего лица и разума. Мы начали говорить, и говорили долго. На удивление, я стал выдавать, как пулемёт, всё самое сокровенное, всё, что лежало на душе тяжким грузом – как я не хочу быть пилотом и как я ненавижу своего отца за испорченное детство. Она, не отставая от меня, делилась наболевшим. Говорила, что боится одиночества, что жизнью рискует лишь от того, что своя жизнь для неё не дороже бутылки дешёвого сакэ, и она с радостью бы отдала её, если бы не желание отомстить. Она говорила о себе как о жалкой, ничтожной и падшей женщине, которая отказалась бы от всех наград, лишь бы закончились страдания и агония человечества. Она плакала, обнимая меня в кромешной тьме, предлагала выпить ещё, на что я соглашался. Она разговаривала со мной как со взрослым. Она считала меня взрослым. Она показала мне взрослый мир. В это мгновение, я видел лишь её карие глаза. Она улыбалась мне, улыбалась сквозь слёзы. Мы смотрели так друг на друга минуту или две. Я не знал, от чего я захмелел сильнее, от пива или от ее глаз. Я провёл по её лицу своей не самой большой рукой. Она поняла этот знак и спросила: -Хочешь я научу тебя целоваться? Я слегка опешил от этого предложения, а лицо Мисато приняло кокетливое выражение, и я мог заметить, как она слегка облизала свои губы. Чувства заставили меня застыть на полминуты, и даже после долгого молчания я не смог выдавить из себя звука. Я лишь слегка кивнул головой, и стал приближаться к её губам. Сперва она целовала меня лишь губами, нежно и так невинно. Я понимал, что мне нужно делать так же, как она, и когда я стал делать это лучше, Мисато прошептала мне в губы: -Какой смышленый… А теперь дай мне попробовать тебя на вкус. Часть её языка оказалась в моём рту. Я слегка растерялся, когда она стала настойчиво пихать его ко мне в рот. -Не стой столбом, будь смелее! Слова молнией прошлись по моему телу, и я повалил её на футон, взяв всю инициативу в свои руки. Я будто перестал держать в себе всё, что думал и хотел сказать ей, выложив все карты на стол этим маневром. Она обмякла в моих руках, и стала гладить мою спину, изредка впиваясь ногтями. Я чувствовал как воздух стал тяжелее в комнате, будто между нами стало расти напряжение. Будто мы – части магнита, скрепленные в единое целое. Когда уже было трудно дышать, наш поцелуй прервался. Но мы понимали, что останавливаться на этом слишком мелочно и глупо. Мисато в любой жизненной ситуации пускалась во все тяжкие. Если и пить, то уходить в запой. Если кричать, то во всё горло. Если рисковать, то ставить на кон всё. Если любить, то всю ночь напролёт. Она лежала подо мной в своей жёлтой майке и джинсовых шортах. Я считал, что это самый сексуальный наряд Мисато – именно так она открыта для меня, несмотря на то, что на ней нет ни капли макияжа, и прическа не выглядит самым подобающим образом. Я ценил интимность и простоту этого образа. Но редко замечал, что под этой жёлтой майкой нет лифчика. И только сейчас оно сильно бросилось в глаза. Её соски стали твердыми, а лицо изрядно покраснело. “Неужели ей понравилось это?” –подумал я, и понял,что сам возбудился. Но я даже не знал, уместно ли продолжать уходить в отрыв, и может всё-таки стоит остановиться, пока мы не пересекли точку невозврата? Но если мы всё-таки зайдём слишком далеко, то стоит оттянуть этот момент, растянуть удовольствие и немного помучать его. Я снова бросился к её губам, только теперь я трогал её плечи, её руки, талию. Рука хотела потянуться к груди, но я отдернул кисть, что заметила Мисато. Тогда она сама решила положить мою руку на свой бюст, прервав поцелуй и нежно мурлыча на ухо :“Ты ведь этого хотел, Синдзи-кун?”. После этого она начала посасывать мою мочку уха, что позволило испытать приятные ощущения и заставило меня скулить от возбуждения. Так больше не могло продолжаться, и я хотел большего. Я хотел её всю. Член заметно стал ныть, и я думал, что больше не могу сдерживаться. Стянув майку Мисато, я обнажил ее грудь. Она была аккуратной и очень мягкой, я трогал её, наслаждаясь лицом Кацураги, что прикусывает губу в ожидании. Было понятно, что грудь Мисато очень чувствительна и дальнейший ход действий был ясен. Я прильнул губами к её груди и стал посасывать набухший сосок. Иногда возбуждение брало верх и я начинал нежно покусывать их, доводя Мисато до слёз. Она тяжело дышала и прогибалась, мягко издавая стон, помогающий не сойти с ума от дикого напряжения. Было заметно, что она была как натянутая струна, что подобна струнам на гитаре, которые при малейшем движении издавали приятный звук. Иногда мне удавалось посмотреть на неё из-под лобья, и поймать её взгляд, от чего она смущалась и отворачивалась, получая ещё большее удовольствие. Я стал снимать свою футболку, обнажая тощее и слегка неказистое тело. По сравнению с Мисато, я выглядел как цирковой уродец, но она стала целовать мой торс. Ей почему-то нравились мои выпирающие рёбра. Она облюбовала мои ключицы, и терлась нежно носом о шею. Возбуждение брало верх над голосом разума, и я решился снять с Мисато её шорты. Она и не сопротивлялась, и лишь охотно помогала мне. Теперь был её ход, стягивать с меня одежду. Штаны тоже улетели куда-то в угол. Скорее всего, точку невозврата мы прошли давно. Но сейчас, был последний шанс, сказать друг другу или хотя бы себе, что это неправильно и так не должно быть. Последний шанс уйти. Уйти от неё. Но посмотрев в глаза друг другу, мы поняли, что никто не желает уходить. Мы оба хотели стать ближе. И если раньше, она хотела заменить мне мать, то сейчас она поняла, что та любовь, которую стремилась дать мне она, не была материнской. Она любила меня как парня. Нет. Не как парня. Как мужчину. Она хотела сделать из меня мужчину. Когда она рядом, я чувствую, что мне хорошо. Но этого ей было недостаточно. По её взгляду я понимал - она хочет, чтоб я в порыве страсти говорил её имя, чтобы я был послушным, чтобы я боготворил её. Она была готова сделать всё, чтобы воплотить мечты в жизнь. Её рука тянулась к моему белью. Набухший член явно выпирал, а смазка, выделявшаяся из головки, немного испачкала мои боксеры. Но её это не смущало. Касания были нежны и деликатны. Но казалось, что Мисато больше забавляло моё лицо. Она вглядывалась в каждое микродвижение. Ей было мало моего томного дыхания, и женская рука проникла под бельё и стала трогать мой член. От каждого прикосновения он становился тверже. Она знала как обращаться с ним, и понимала, что нужно делать, что заставить меня умолять продолжить. Она нежно касалась своими пальцами головки члена, чем приводила меня в экстаз. Обхватив всю плоть, она стала двигать рукой, будто член принадлежал ей. Она действительно знала как принести удовольствие. Моя ладонь потянулась к трусикам Мисато-сан. Я чувствовал, что она была очень мокрой от возбуждения. Одно движение моей ладони поверх лобка заставило её слегка встрепенуться, и я понял, что всё делаю правильно. Моя ладонь под её бельем. Я начинаю ласкать клитор, от чего она начинает ёрзать ногами – видимо, это очень чувствительное для неё место. Успеваю ввести пару пальцев, как она дрожит, прося больше и сильнее. Её желание для меня закон, и я ввожу больше пальцев, от чего она стонет, и прижимается сильнее. Я нависаю над ней, стягивая белые трусики и швыряю их в сторону, получая лучший ракурс и положение руки, что приносит ей удовольствие. Я двигаюсь быстрее и сильнее, задевая еле заметную впадинку, от которой ей так приятно. Пара мгновений и она умоляет прекратить. “Икари-кун, я хочу кончить с тобой…”. Мисато смущалась как школьница, но кто бы не стал смущённым в такой момент? Нам больше нечего скрывать. Мы обнажились друг другу физически и морально, теряя, в какой-то степени, границы сознания. Сейчас есть лишь одно желание - быть единым целым, скреплёнными деталями и работать в едином темпе, получая дозы гормонов с каждым толчком. Мне осталось лишь погрузиться в нее, и забыть обо всём на свете. Твёрдая плоть запросто пронзает её. Они никогда не были так близки. Их взгляды пересекаются, заставляя их смутиться, а в голове один сплошной туман. Мне остаётся только двигаться, получая удовольствие и не отпускать момент странно появившейся радости, что окатила меня, словно морская волна. Я был рад, что сейчас со мной Мисато-сан, что сладко стонала и прижималась ко мне. От этой мысли я протрезвел и осознал, что сейчас происходит со мной. Но я не мог остановиться просто. Я хотел её. Хотел, чтоб она говорила, что любит меня. Желает моей плоти. Я двигался резко, доводя своими толчками её до потери сознания. Я видел, как её разум отключался буквально на пару секунд и снова возвращался. И так раза 3. Она просила сильнее двигаться в ней, прижимая меня к себе, дрожа и постанывая от удовольствия. На её лице выступали слёзы, голое тело покрылось потом - в комнате было до жути душно и жарко от наших телодвижений. Я, обретя второе дыхание, ускорился, доводя Мисато-сан до высшей точки. Она уже перестала сдерживать свой крик. Сейчас её реплики были похожи на смесь несвязных звуков и моего имени. Ещё пара толчков, и я почувствовал между нами что-то влажное и скользкое. Я довёл её до наслаждения, и она улыбалась мне сквозь слёзы. С приближением своего оргазма я почувствовал необходимость сказать ей важные слова, раз я решил рисковать. Я стал стонать и последними словами стали:“Мисато-сан… Я люблю вас!”. Ещё пара толчков и я испытал оргазм, наполнив её влагалище густой белой жидкостью. Отдышавшись, я приблизился к её губам, и снова целовал её, пока были на то силы. Когда я понял, что ноги начинают подкашиваться от усталости, я упал рядом с ней на футон. Она обняла меня, благодаря за ночь. Через минуту она уснула почти мертвым сном, что дало мне шанс уйти из её объятий. Выйдя из комнаты, я обнаружил, что провёл в её спальне часа 4. Набрав ванну, я погрузился в ней своим телом и думал, смотря в потолок, насколько Мисато и я жалкие люди. Эта ночь прошла великолепно. Но покоя не давало ощущение использованности. Возможно, зря я ей сказал в порыве страсти о своих чувствах? Этой ночью я понял, что Мисато не так сильна духом, как я думал ранее. Насколько же нужно отчаяться, чтоб затащить в постель 14-летнего парня, что явно не сможет отказаться от шанса почувствовать пошлую, грязную и плотскую любовь от такой красотки, как она? А может, судьба даровала нам друг друга, ничтожных и одиноких людей, чтоб помочь излечить душевные раны? Или же мы сами нашли друг друга, чтоб уничтожить себя внутри окончательно?