***
В моей жизни ничего особо не происходило в этот год. Несмотря на то, что он был выпускным, и нужно было усиленно готовиться к экзаменам, что я и делала. Ты начала мутить с моим бывшим (ну как бывшим… мы расстались буквально десять лет назад), и я не очень-то удивилась. Однако это меня расстроило. Ты мне казалась где-то в глубине мыслей чем-то уникальным. И такой поворот заставил меня разочароваться в тебе, хоть я ни на что и не надеялась. Человеком этот парень был посредственным. Он был пустым. Возможно, ты знаешь (вряд ли), что он и ко мне в прошлом году снова неровно дышал. Но я считала себя духовно выше него. Слишком себялюбиво… Тем не менее, я могла бы использовать это как тему для беседы с тобой. Имеет ли это значение? Мне хотелось верить, что ты не под стать ему. Но вы были парой, хоть и не долго. А о тебе ходили не самые приятные слухи. Каким-то из них я не верила, а к иным — относилась настороженно. Не думала, что вокруг тебя и вправду начнёт кружить мир, в каком-то даже переносном смысле. Про тебя мои одноклассницы и вправду говорили достаточно. И не просто так. Большая часть из них не хотела, чтобы ты участвовала в нашем выпускном танце чисто по воле моего бывшего парня и, по совместительству, одноклассника. Однажды разговор зашёл о твоей внешности: я тогда открыто сказала, что ты мне нравишься, что я не прочь была бы выглядеть как ты: иметь столь же изящную фигуру, тонкие черты лица, немного смуглую кожу и, что самое важное, — такие же зелёные глаза, что способны ввести в транс, а ещё — такую же мягкую улыбку (хотя, в таком случае меня ждал бы нарциссизм). Этого было достаточно, чтобы меня заподозрили в моей романтической симпатии. Но это не так важно. В этом году узнала, что ты не блондинка, представляешь? Я так мощно зацикливалась на твоих глазах, что не заметила чего-то настолько очевидного. Конечно, это не катастрофа — спутать светло-русую окраску с белой, но мне казалось, что я более наблюдательна. В этом году мы чаще смотрим друг на друга — впиваемся глазами. Ты — ради шутки, тебе хочется сыграть в свою игру. В очередной раз посмотрев в твою сторону, я уже отвожу взгляд, потому что не могу выдержать напора зелёных глаз, которые насмехательски задерживаются на мне. Я думаю, что ты давно всё поняла. Ты можешь болтать со своими новыми подружками об этом, как о странной байке, а мне даже не будет обидно. Ведь я не настраивала себя на что-то серьёзное. Когда в очередной раз приходится шастать по лестничному пролёту (читай: пересекаться с тобой), целую ладонь и запускаю воздушное послание к тебе. И всё это с фальшивой улыбкой, что возникла скорее от неловкости. И продолжаю шагать к пункту назначения, даже мельком не посмотрев на твою реакцию: и так знаю, что это лишь разгоняет игру, которую тебе от скуки хочется вести. И мне теперь тоже… Я вижу в тебе ребёнка, впрочем, как и все остальные. И оттого не желаю ничего внушительного. Кроме того, не хочу привязываться к кому-то перед тем, как я уеду из этой провинции. Да и характер у тебя, как остерегали уже упомянутые слухи, не очень. Но я была бы не против, если бы ты участвовала в нашем выпускном танце. Несмотря на то, что это и не сбылось по твоему желанию. Ты рассталась с моим бывшим и, одновременно, одноклассником; танец, по твоему мнению, после этого можно вычеркнуть из своих планов.***
После Нового года чужая эйфория витала в воздухе. Кто-то ждал 14-го февраля, но мне, как и многим, всё равно. Разве что это шанс сделать что-нибудь, что может тебя в очередной раз рассмешить. Я видела тебя, сидящей в одном из моих любимых кафе. Мне ничего не светило. Я знала. Но мне хотелось только лишь подхватить твою игру. Всё равно, что рядом с тобой одноклассница, с которой ты насмешливо меня обсудишь; это не помешает мне нарисовать на слегка февральскоморозном окне немного кривое сердечко и уйти вдаль. 14-ое число. Оно такое. Ниочёмнеговорящее. Всё, что мне можно — лишь мелькать перед тобой простой прохожей. Что? Не так уж и оригинально? Знаю.***
Вступительно скажу тебе, что уже давно не люблю 8-е марта. Для меня оно было лишь днём сексистских шуток и школьных концертов со словами «оставайтесь такими же красивыми, хозяйственными, радуйте нас каждый день своим безусловным подчинением…». Основная ось, на которой держался этот день, перегнулась как палка и с резким хрустом сломалась. Но я не о том, ты знаешь. Дискотека в честь такого повода — последнее, на что я хотела бы пойти в тот день. Но, всё же, уговоры о том, что это последние моменты, по которым я запомню свою «беззаботную» школьную жизнь, на мне срабатывают. Я так часто пытаюсь казаться примерной, зная, что никто не примерен до конца. Однако, когда ты настигаешь меня на дискотеке во время медленной мелодии на фоне, не могу удержаться от того, чтобы выпалить: «Миледи, могу я вас пригласить на танец?». Хихикаешь, как я и ожидала. Но даёшь мне свою ладонь. Я слышу дешёвый примитивный рэп. Догадываюсь, что не только тебя смешит сие происшествие, но и твоих подруг, возможно, моих одноклассниц, если они рядом. Но лишь догадываюсь; проверять не хочу. Хоть ситуация частично нежеланная — я не жалею, что создала её, когда мои руки обнимают твою тонкую талию. В объятиях твоё тело воздушное, и мне кажется, что оно готово растаять. Двигаюсь неумело, как и ты — мы просто наворачиваем обороты, прижавшись друг к другу, но мне даже приятно. Несмотря на то, что ты всё ещё смеёшься, продолжая воспринимать всё как шутку. Но я лишь запечатлеваю момент в голове, наслаждаюсь запахом твоего шампуня. Мне не хочется ничего говорить. Не хочется слышать никакого рэпа на фоне. Но в то же время я понимаю: закончится рэп — закончатся объятия. Я бы хотела коснуться кожи твоего лица. Я бы много чего хотела… Но я боюсь сломать эту игру. И рэп всё-таки заканчивается. Несколько секунд ещё и не отстраняюсь. Чувствую, как твоё тело собирается отдалиться, я позволяю этому произойти. Теперь между нами — ещё один зрительный контакт. Ты улыбаешься непринуждённо, а я — вынужденно. Вытягиваю из себя фразу: «Спасибо, Вам, миледи, за оказанное внимание». Ты лишь утопаешь в своём смехе после произошедшего, не в силах что-то ответить. Делаю несколько шагов назад; ты — уходишь.***
Та же дискотека. Прошла большая часть часа со времени нашего танца. Со мной уже успели «порофлить» по этому поводу. Ничего особенного. Я лишь старалась больше не глядеть в твою сторону вообще. Но в тебе не было никакой неловкости. Для тебя это не было чем-то особенным. Именно поэтому ты смогла обратиться ко мне почти что под конец мероприятия: — Слушай, можно тебя на секунду? — Музыка не звучала безумно громко, но я слышала, как тебе пришлось напрячь голосовые связки, чтобы эти слова дошли до меня. — Куда? Зачем? — Ну, пожалуйста. — Повисла пауза. На моём лице можно было прочесть недоумение даже непроницательному человеку. — Доверься мне. Не то чтобы я действительно доверяла тебе, но удержаться от того, чтобы последовать за тобой, было слишком сложно. Во мне даже родилась мысль взять тебя за руку (прежде всего, чтобы сомкнуть свои пальцы с твоими — аристократично-тонкими), но она быстро канула в лету. Людей на нижнем этаже школы тогда обитало больше, чем обычно, но не сказать, что много. Возможно, кто-то и смотрел на меня, когда я шла за тобой, но мои глаза лишь сверлили твою направляющуюся на выход фигуру. На улице грязными сугробами лежал снег. Эту картину можно было разглядеть даже сквозь вечернюю темноту. Где-то недалеко, за маленькой постройкой для школьных сантехников, некоторые парни курили свои сигареты, кто-то из них звучно матерился. Ты остановилась возле одной из зелёных каменных стенок возле входа и указательным пальцем поманила к себе. Последовали мои несколько шагов навстречу. И твой. Один шаг. Ты оказалась ближе, чем была раньше. Прежде чем мне предоставилась бы возможность всё обдумать, твои тонкие губы впились в мои. Ты положила свои руки на мои бёдра, обёрнутые в ткань кожаного платья. Положила неловко. Даже как-то неискусно. Я понимаю, что к чему, но всё равно отвечаю на поцелуй. Мне нравится эта близость; и страх перед открытым вечерним, немного небезлюдным двором уходит. Касаюсь подушечками пальцев тёплой кожи твоих щёк, поглаживаю её. Наши губы танцуют немного неумелый танец, и мне это нравится. Ты слегка напираешь, впечатываешь меня в стенку, а я делаю вдох впервые за относительно долгое время (кажется, я до этого просто забыла о необходимости дышать), обвиваю руками твою талию и ещё чуть-чуть наслаждаюсь твоей ладонью, что держится на моём плече, мягкими прядями, что они немного касаются моего лица и твоими тонкими и сухими от мартовского холода губами. Конец настаёт быстрее, чем мне хотелось бы. Делаю ещё несколько решительных вдохов, прежде чем открою глаза, ранее закрытые от удовольствия. И моё достоинство не позволяет промолчать (я ведь уже указывала на то, что понимала, что к чему): — Ты кому-то проспорила? Последующие несколько секунд могла бы возникнуть тишина, если бы не ветер, что лишь сейчас завёл меня в дрожь: когда ты на меня «напала», не могла я думать ни о чём другом. — Эм… Ты догадлива… — Смотрю и не вижу, чтобы твой взгляд был обращён на меня. Делаю выдох и ещё больше дрожу. — Хей! Саш, лови куртку! — Слова, произнесённые парнем, которого я раньше видела, но которого не знала даже по имени, донеслись внезапно. Вид его не выказывал ничего особенного: почти что чёрная шевелюра, глаза, цвет которых меркнул в частичной темноте, средний для молодого человека рост. Он стоял в сером свитере и держал ту самою куртку ладонью, хотел было замахнуться и бросить её. Но притормозил. Прошёл по ступенькам широким таким шагом. — Ладно, киска, надевай. Я помогу тебе как джентльмен. Он встал позади тебя, расправляя куртку так, чтобы легче было просунуть руки через рукава. Ты воспользовалась этим. — Познакомься, это Андрей, мой парень. То что было — его инициатива. — Голос твой начал звучать звонко, в нём слышалась очень лёгкая нервозность, но весёлости в нём было всё же больше. Я опустила голову от смущения, от испанского стыда (да, в тот момент я стыдилась именно за тебя), от того, что была расстроена, чувствовала себя униженной, от того, что мне не хотелось верить в твою почти что беззаботность по отношению к произошедшему. — То что было… Это было красиво, — нотки в и без того высоком голосе Андрея постепенно поднимались. Голос становился таким же звонким, как твой. А потом ещё звонче. Периферическим зрением я видела, как он обнял тебя, — взгляд поднимать было немного страшно. Ты ничего мне не обещала, никаким своим жестом, но я почувствовала себя преданной. Я ожидала увидеть после поцелуя какую-нибудь из твоих подруг, что резко похлопает в ладоши и посмеётся, поздравит с выполненной миссией, но такой поворот событий слишком болезненный. — Рад знакомству. — Андрей с улыбкой протянул ладонь, выпустив тебя из-под своих объятий. Я совершила такой же ритуальный жест вежливости в ответ, дабы поскорее удалиться. — Я тоже. Ооочень, — специально протянула последнее слово низким тоном, чтобы слышалась саркастичность, но при этом не настолько отчётливо. Во время рукопожатия чувствовала себя главным героем из картин Питера Брейгеля старшего, как бы гиперболизированно это не звучало. Протагонисты полотен стояли на заднем плане, их печаль была скрыта на фоне ярких обыденных красок, и оттого мизерна и незначительна для мира, но катастрофична для такого же неприметного главного героя. Никто бы не понял, что меня печалит, видимо; особенно на фоне закоренелой гетеронормативности. Я же всего лишь девушка — меня и в постель таскать можно только лишь для чьей-то услады, не испытывая ко мне ни грамма чувства. Я же всего лишь прохожая, что пристально смотрит. — Удачного вечера, — моей фантазии не хватает на более оригинальное прощание. Делаю шаг влево. — Спасибо! — голоса ответно звучат хором. Вхожу в школу. Мелькаю мимо тех, кто погружён в танец. Играет в очередной раз песня Времени и стекла — мне совсем не хочется этого слышать. Отыскиваю в гардеробной свою куртку, надеваю, переобуваюсь в сменную обувь, забираю портфель. Снова пробираюсь через живое скопление. Меня окликивает одноклассница со словами: «Уже уходишь?». Киваю. Иду во внутренний двор, только бы не пересечься с кем не хотелось бы. Музыка постепенно затихает, пока я удаляюсь в сторону своего дома. Обычно мне хочется надеть наушники, но тогда воспевало желание услышать улицу, прийти в тёплую квартиру, налить чай и немного поплакать (последнее всё равно не удастся). Вечер стоял посредственный — на улице господствовала темнота. Я ожидала своего же смирения. Потому что твой облик нужно было сохранить в памяти. Я же коллекционер...