See you again

— Она сильно ударилась головой о бортик во время падения. Это все что я могу сказать, больше ничего не знаю. — голос Саши Трусовой доносится из телефонного динамика глухим треском, искусственно-нейтральные фразы неприятно режут слух. Саша, определенно, относится к такому типу людей, которые при необходимости могут собрать всю свою волю в кулак, не давая эмоциям выйти из-под контроля. Потрясающее качество для спортсмена. Женя другая. Очень чуткая, взрывная, пронзительная. Ей достаточно одного мимолетного взгляда, одной непривычной нотки в чужой интонации, чтобы понять: дела по-настоящему плохи. Вот и сейчас Медведева заметила, как Саша дрогнула. Её размеренный голос прервался всего на одну сотую долю секунды, но для Жени и этого было вполне достаточно. — Ты не договариваешь. — чеканит старшая фигуристка, чувствуя, как ком беспокойства, некстати застрявший где-то на уровне солнечного сплетения, начинает увеличиваться в размерах. — Нет, правда. Я передала все новости. — Умоляю. — Извини, кладу трубку, — не теряя напускного спокойствия выдыхает Трусова и, помедлив немного, ставит в разговоре безжалостную, жирную точку. — Ты это, Жень...не звони больше, пожалуйста. Мы как-нибудь сами. У тебя теперь свой мир, у нас свой. И связь прерывается. Женя сжимает телефон побелевшими подушечками пальцев, пустой взгляд бесцельно цепляется за непривычный пейзаж торонтских улочек. Тех, что сплетаются в причудливый клубок прямо под окнами их с мамой новой гостиной. Новая гостиная, новая квартира, новые люди, новая жизнь. Это место ещё не успело стать ей родным, впрочем, удивляться тут нечему. С трудом вытащив себя из ледяной волны меланхолии, Женя находит в книжке контактов номер Алены Косторной. Надо выяснить, что стряслось с Алиной. Это сейчас важнее тоски по дому, важнее бесполезной грусти. Важнее всего. Однако, набрать Алёне девушка не успевает. Сообщение от Трусовой приходит настолько снисходительно неожиданно, что Женя чуть ли не подпрыгивает на месте. Она судорожно жмёт на оповещение несколько раз и впивается глазами в ровные печатные буковки, глотает сообщение целиком, многократно перечитывает его. Буквы постепенно начинают менять форму, расплываться в разные стороны, образуя те слова, в правдивость которых верить нельзя, нельзя абсолютно точно, ни при каких обстоятельствах. Медведева вымученно, натужно смеётся — должно быть, она перетрудилась. Другого объяснения тут нет. Как только ей удастся снова почувствовать под ногами куда-то резко исчезнувшую землю, она стремительно побежит в ванную, чтобы умыть холодной водой онемевшее лицо. А её телефон останется лежать на обеденном столе горящим экраном вниз, скрывая в своём позолоченном корпусе самую страшную за все Женину жизнь смску:

«Ладно, ты все-таки имеешь право знать. Не совсем уж чужая… Из-за удара она потеряла зрение. Вероятно, повреждена какая-то часть мозга. Сейчас в больнице. Врачи не могут сказать, временно это или нет. Но она ничего не видит. Совершенно ничего.»

Она ничего не видит. Совершенно ничего. С этой секунды мир людей, как минимум двоих, трескается, ломается на тысячи кусочков, делится на зловещие «до и после», где самым страшным элементом, пожалуй, является «и». Женя покупает билеты на первый попавшийся под руку рейс, забыв оповестить Брайна о том, что сегодня она пропустит тренировку. А возможно, и завтра. И послезавтра. Да и черт с ними, с этими тренировками. Таксист, который забрал Женю из аэропорта, ведёт машину тошнотворно медленно. Медведева злится, щёлкает костяшками пальцев, грызёт губы: — Вы не могли бы ехать побыстрее? — А что, кто-то умирает? — дерзит в ответ тучный кавказец, лениво перестраиваясь в другой ряд. Жене кажется, что да. Определенно, кто-то умирает, и эта несчастная — она сама. Неведение пугало её до одури. «Не верю, не верю, не верю» — мысленно твердит Медведева, не замечая, как эти слова превращаются в самую настоящую подлинную молитву. Как такое могло произойти? Ну уж нет, пусть лучше эта история окажется идиотской, злой шуткой! Это же все-таки не абы кто, а сама Алина Загитова, великая фигуристка, чемпионка! Это её, Женина, Аля. А с Алей не может случиться ничего плохого. Ни в коем случае. Когда жёлтая машинка, наконец, оказывается на перекрёстке перед больницей, Женя вылетает из неё едва ли не на полном ходу. Бегом поднимаясь по лестницам, она пытается понять, к чему нужно готовиться, попутно убеждая себя в собственной смелости…и как вкопанная останавливается перед дверью нужной палаты. Вдох. Выдох. Вперёд. Девушка дёргает ручку и буквально вваливается в помещение, залитое безжизненным тусклым светом. В нос бьет специфический больничный запах — формалин и чья-то боль. Лейсан Загитова, задремавшая на стуле возле кровати, неловко подскакивает на ноги. Фигуристка, не говоря ни слова, долго смотрит ей прямо в глаза — опухшие, заплаканные, с пугающими нотками отчаяния — никак не решаясь отвести взгляд. — Мам, кто там? — родной до онемения голос прерывает тишину, и Медведева, с трудом заставляя окаменевшую шею работать, наконец отрывается от глаз Загитовой-старшей, на свой страх и риск поворачиваясь к источнику звука. От увиденного захотелось выть. Женя на всякий случай зажимает рот рукой. Алина. Маленькая, крохотная, родная Алина, с забинтованной головой, с телом, оплетённым проводами, поднимается на локтях болезненно-тяжело, точно рыба, застрявшая в сетях. Сердце Медведевой пропускает удар, когда пара самых красивых на свете глаз безучастно проскальзывает по ней мутным взором. — Мам! — с явной нервозностью снова восклицает девочка на больничной койке. — Не молчи, кто пришёл?! Она не видит Женю. Она ничего не видит. Алина ничего не видит.