night call

Костя нервничает, как ненормальный, носится по квартире из угла в угол, пытаясь поймать вечно пропадающий сигнал антенны и вместе с тем случайно не разбудить родителей и брата, спящих за соседней стенкой, после чего чертыхается и падает обратно на диван, крепко зажмуриваясь. С окончания матча прошло уже больше полутора часа, он написал Феде не менее пятнадцати сообщений, на ни одно из которых Чалов не ответил, да чего уж там, он их даже не прочёл, хотя в сети был точно. После этого Костя попытался ему позвонить, один звонок прошёл, но также не удостоился внимания своего адресата, а после сеть по непонятным причинам сошла с ума и полностью исчезла, перестав подавать хоть какие-то маломальские признаки жизни. И теперь уже медленно, но верно сходить с ума начинал Кучаев. Он знал, что Феде нужно было позвонить. Он хотел ему позвонить. Хотел спросить как он, о чём он в данный момент думает, что он чувствует, чего он хочет или наоборот не желает вовсе. Он просто хотел показать, что рядом, даже несмотря на то, что находится при этом в совершенно другом городе. Поднявшись, Кучаев направляется в коридор, быстро натягивает лёгкие кроссы и, прихватив ключи с тумбочки, выходит на лестничную клетку, тихонько закрывает за собой дверь и торопливо сбегает по ступенькам вниз. Улица встречает его характерной тишиной и вечерней прохладой, где-то в окнах родной многоэтажки ещё горел тусклый свет, однако поблизости не наблюдалось ни единой души. Косте это было только на руку, он вновь разблокировал телефон, убедился, что сигнал успешно восстановлен и, скрестив пальцы, снова набрал давно уже выученный наизусть номер. Гудок, второй, третий. — Давай же, давай, — тихо, почти шепотом пробормотал он, забыв, что находится один и скрываться от чьих-то посторонних ушей или глаз смысла больше не было. На пятом гудке Костя уже думал сбросить и набрать по новой, как вдруг в трубке раздалось привычное лёгкое шуршание, а затем и тихий голос Чалова. — Алло? — Вот чёрт, — Костя прикусил щёку изнутри. — Я тебя разбудил, да? — Нет, я не спал, — с запинкой ответил Федя. На заднем плане раздался звук будто бы закрывающейся балконной двери, но точно сказать было трудно. — Привет. — Привет, — выдохнул Кучаев. За все эти годы он давно выучил, что если Федя сам идёт на контакт, значит с ним и его душевным состоянием не так всё плохо, как может показаться на первый взгляд. По крайней мере, так всегда было до этого. — Ты гулял где-то? — Нет, я, кхм-кхм, извини, я просто был на балконе. — Не замёрз? — заботливо поинтересовался Кучаев, усаживаясь на близстоящую лавочку. Федя вновь ответил с запинкой. — Нет, тут жарко даже вечером, кхм-кхм. Всё хорошо. — Почему ты кашляешь? — Не кашляю. — Федь, — Костя старается звучать как можно мягче, — ты что, опять курил? В трубке слышится вздох, самый обыкновенный, будто бы будничный, а затем ощутимый скрип пружин. — Всё вот ты знаешь, — судя по голосу, Чалов сейчас явно улыбался, не иначе. Костя мог бы даже эту его улыбку описать, такая она чуть уставшая, немного виноватая, но от того не менее красивая. Для неё у Кучаева никогда не находилось контраргументов. — Конечно, всё я знаю. О тебе — всё, — тоже позволяет себе чуть улыбнуться он, потому что Федина улыбка умеет заражать даже так, по телефону. Федя замолкает, а Костя терпеливо ждёт, когда он сам вновь захочет заговорить, просто вслушиваясь в тихое, такое родное дыхание на том конце провода. — И что, даже лечить не будешь? — спрашивает, наконец, Чалов. — Не буду, не вижу смысла. Ты же и сам всё знаешь, но, раз сделал это, значит, так действительно было нужно. Федя курил только тогда, когда испытывал очень сильный стресс. Страх. Отчаяние. Тогда, когда узнавал о чьих-то серьёзных травмах в их команде, выбивающих человека из строя на долгий период; когда ему звонил брат и спрашивал, не может ли Федя ему что-то посоветовать, дать чём-нибудь контакт, хоть что-то, потому что контракт с нынешним клубом неизбежно заканчивался, а новых предложений не поступало; когда его не выпускали на поле, игру за игрой, ставя на родную, законную позицию матёрого Вернблума. К тому претензий никаких никогда не было, а вот к самому себе едва ли не через край. Мысли в голове крутились не самые светлые, сигаретный дым их заволакивал, путал и уносил за собой куда-то далеко-далеко вверх. Так ему было проще, хоть и немного, но проще. Костя всегда читал ему поучительные лекции раньше, говорил, что так он себя сам в могилу же и загонит, а коль не себя, так карьеру профессионального футболиста и связанные с ней амбиции точно. Но достаточно быстро он понял, что Федя и сам знал всё прекрасно, понимал не хуже других, что делает, и каковы у этой злосчастной привычки последствия. Просто иначе не мог, пока не мог. Они с Костей, разумеется, вместе плотно работали над этим, но когда Кучаева по различным причинам в трудный период не оказывалось рядом, выдержка предательски давала трещину, и рука будто бы самозабвенно тянулась к всегда припрятанной неподалеку пачке. — Спасибо, — просто ответил Федя. Закрывается. Это плохо. — Как ты себя чувствуешь? — тут же спросил Костя, вытягивая длинные ноги на сухой, потрескавшийся в некоторых местах асфальт. — Нормально, спать хочу только немного. А ты как? — Ммм, пока не хочу, ты ж в курсе, я обычно немного позднее ложусь, — улыбается он одними уголками губ, вспоминая вечные ворчания Чалова по этому поводу. — Ты сильно устал? Что-то было после игры, не знаю, разбор полётов? Федя в очередной раз замолк, причём, теперь не было слышно даже его дыхания, и в какой-то момент Костя решил, что он случайно сбросил, задев не ту кнопку пальцем. — Федь? — тихонько позвал он, когда пауза ощутимо затянулась. Раздался тяжкий, продолжительный вздох. — Слушай, я сейчас не хочу говорить об этом. — Да, но... — в панике начал было Кучаев, и тут же оказался перебит. — Всё хорошо, честно. Просто в один момент мне стали звонить ты, мама, Даня, Михалыч что-то прислал, кажется. У меня сейчас голова лопнет, давай мы поговорим об этом потом. — Точно? — с напряжением спросил Костя, выслушав эту краткую тираду. — Да, честное слово. Тихий, сонный голос Кучаева не особо убедил. — Но ты же себя накрутишь... — Кость. Пожалуйста. Он вздохнул. Зажмурился и выдохнул. Доверие превыше всего, верно? — Ладно, да, конечно. Мы можем вообще об этом не говорить, если ты не хочешь, просто я волнуюсь за тебя. — Знаю, — вновь сквозящая улыбка в голосе, от которой у Кости на душе каждый раз становилось ощутимо легче. — Спасибо. Могу я тебя попросить кое о чём? — Да, что такое? — вновь вынужденно напрягся Кучаев, понимая, что не может предугадать то, что последует далее за этой фразой. — Найди нам где-нибудь базу отдыха в Подмосковье, пару дней же у нас ещё есть? Теперь уже во все тридцать два улыбался сам Костя, нервно теребя шнурок от домашней толстовки меж пальцев. — Есть, да. В каком районе? — Не знаю, — просто ответил Федя. — Мне без разницы, правда. Ориентируйся на свой вкус. — Хорошо, — сам себе кивнул Кучаев, прикусив кончик языка. — Я тогда завтра утром промониторю все варианты и отошлю тебе самые понравившиеся, идёт? Федя рассмеялся, опять же устало и тихо, но у Кости всё равно по всему телу пробежался табун мурашек, будто бы по привычке. — Если учесть то, что утро для тебя — это часа два дня, то ждать мне придётся прилично. — Вот знаешь что, я тебе лекции не читал, и ты бы мог мне их не читать. Было бы всё справедливо, — наигранно обиженным голосом пожаловался Костя в трубку. — Ладно-ладно, всё, — отсмеявшись, Федя вновь взял небольшую паузу. — Эй, Кость. — Да? — Я тебя люблю. На этих словах, звучавших далеко не впервой, щёки предательски начинают гореть, эту особенность Кучаев в себе просто терпеть не мог, хоть Федя и говорил постоянно, что ему идёт. Как красные пятна смущения, расползавшиеся по всему лицу, могут кому-то идти, для Кости, правда, до сих пор оставалось загадкой. — Я тебя тоже, Федь. Очень, — ответил он, совладав с собственными эмоциями. Как школьница, ей-богу. — Тогда до завтра? — Да, спокойной ночи. — Спасибо за всё, что делаешь для меня. От Сашки привет, не сиди долго, — и отключился. Костя отстранил телефон от уха, сжал его в руке и протёр глаза, всё ещё слабо улыбаясь и чувствуя участившееся, никак не желающее приходить в норму сердцебеение. Федя ему никогда не врал. Да и по голосу было понятно, что говорит он всё так, как оно есть на самом деле, без утайки. Это не могло не успокаивать, отгоняя тревожные мысли прочь. Возможно, Костя каждый раз просто забывал о том, что Федя мог быть действительно очень стойким и сильным, и все трудности и прочие препятствия его только закаляли, но показать то, что он всегда, неважно при каких обстоятельствах, будет рядом, было необходимо, прежде всего, ему самому. А пока что их впереди ждали пару дней совместного отдыха в каком-нибудь подмосковном лесу и короткие, но очень важные летние сборы.