Часть 1
12 июня 2019 г. в 12:16
***
Тим ожидает немного другого, присоединяясь к группе.
Потому что он и так уже всех знает. Он много работал с Брайаном, продюсировал, писал и переписывал, ругался и все остальное, так что его он знает лучше всего. Узнать Пого — это проще простого, а Джинджер кажется ему облегченной версией Пого, менее антисоциальным и более управляемым, так что и с ним все понятно. Джон с ним особенно не разговаривает, и никогда и не разговаривал. Ну, если вопрос не касался музыки, конечно. Поэтому Тим ожидает, что как-то так дела и пойдут. С Брайаном он будет пахать. Вместе с Пого будет делать что-то невообразимо тупое, потому что если уж ты познакомился с Пого, то отвязаться от него невозможно. С Джинджером будет пиздеть ни о чем — о сэмплах, тактах и о басовых партиях, а также о джине, шнурках, тонике, и о том, как он себя чувствует по утрам, на каком боку спит и как они там празднуют Рождество в Швеции, и много еще о чем, потому что Джинджер с ним очень даже разговаривает. А еще он будет есть с ним пиццу и бургеры, и пончики из коробки в количестве двенадцати штук, сидя вместе с ним на лавочке, и арахис, который Джинджер постоянно держит в карманах, и много чего еще, потому что тот, знаете ли, предлагает. А Джон будет обниматься с гитарами и разговаривать о гитарах. Или вообще никакого Джона рядом с ним не будет, потому что в этот раз пицца, бургеры и даже двенадцать пончиков прямо из коробки были предложены ему, а не Тиму.
Так дела и идут.
А неожиданными оказываются дополнения.
Хотя ему следовало бы раньше догадаться, что так будет, потому что он сам и приносит колеса.
Разумеется, он приносит колеса. Он всегда их приносит.
Брайан куда-то съебывается, и они решают, что в следующий город он доберется самостоятельно. Джон просто закатывает глаза — из-за них всех или, может быть, именно из-за Тима лично, черт его знает — и отворачивается, вставляя в уши наушники. Поэтому они втроем — Пого, Джинджер и сам Тим — глотают эти колеса сразу после того, как Пого поднимает пузырек и изрекает:
— Ну, за конское ржание!
То есть, поднимает он один из пузырьков, потому что их несколько, и Тим не знает, какие таблетки в каком и какие это вообще таблетки. Он не очень-то хорошо говорит на испанском, но отказываться от колес, конечно, не собирается.
После нескольких часов конского ржания, плясок, хорового пения, швыряния всего подряд об стены и выбивания ритмов на столе, после всего этого они втроем наконец-то вырубаются. Джон натягивает одеяло на голову еще раньше, и так же поступает водитель, остановив автобус возле брошенной заправки, так как к тому моменту к нему уже раз двадцать доебался Пого.
Когда Тим просыпается, это не по его собственной воле, а потому, что кто-то закрывает дверь непростительно небрежно.
Когда Тим просыпается, за окном еще темно, он хочет ссать, а во рту у него пересохло, Пого храпит, водитель храпит, Джон, впрочем, ведет себя прилично и спит тихо. Джинджера нигде не видно.
Тим встает, берет сигареты и банку какого-то напитка, и тоже выходит. Он жадно пьет, оглядываясь вокруг. Возле брошенной заправки горит фонарь, а вдалеке виднеются какие-то массивные здания, наверное, фабрики, решает Тим. Метрах в пятнадцати от автобуса стоит что-то вроде сарая, а еще вокруг полно грязи. Тим обходит автобус, отливает и закуривает. Он пинает ботинком камень, потом еще раз и еще, пока не доходит до сарая. Потом он заворачивает за угол и заглядывает за него.
— ЕБ ТВОЮ МАТЬ ГОСПОДИ!
Тим подпрыгивает, и Джинджер подпрыгивает тоже. Это и правда Джинджер, хотя он едва может его разглядеть.
— Черт, извини, извини! — говорит Тим, показывая ему ладони.
— Ты что тут делаешь? — спрашивает Джинджер, немного дергаясь.
— Достопримечательности осматриваю. Любуюсь пейзажем. Ты меня разбудил.
— О, — отзывается Джинджер.
— Но ничего страшного, мне все равно поссать надо было. А ты чего тут шляешься?
Джинджер пожимает плечами.
— Не могу уснуть. Ебаные таблетки.
— Тошнит, что ли? — спрашивает Тим, делает глубокую затяжку и выбрасывает бычок. — Если блеванешь — станет лучше. Просто пальцы в рот засунь и все.
— Ага, спасибо, — отвечает Джинджер и опять дергается.
Тим осматривает его с ног до головы и только тогда замечает, что штаны у него расстегнуты, а член болтается снаружи. А Джинджер замечает, что Тим заметил.
— О, — выдыхает Тим.
— Ага, — говорит Джинджер. — Не совсем тошнит.
Тим смеется.
— Ну, как по мне, так это гораздо более приятная побочка.
Джинджер издает какой-то неопределенный звук.
— Ладно. Прости, что прервал. Я тогда просто пойду отсюда.
Джинджер кивает. Тим разворачивается, вынимает еще одну сигарету из пачки и снова закуривает.
— Или, — начинает он и поворачивается обратно к Джинджеру, который как раз шагает за сарай. — Или, может, составить тебе компанию?
Потому что это как раз в его духе.
— Что? — переспрашивает Джинджер.
— Ну, — продолжает Тим, подходя к нему поближе. — Я могу остаться и посмотреть на тебя. Например. Или, если хочешь, я тебе подрочу. Что тебе больше нравится. В смысле, съебаться отсюда я тоже могу. Но. Раз уж я здесь.
— Ты это, блядь, сейчас серьезно?
Тим пожимает плечами, выпуская дым изо рта.
— Ну да. А почему нет-то? Ты прикольный. Ты меня арахисом угощаешь. Но я же сказал: могу и съебаться нахуй отсюда, если что. Я ни на чем не настаиваю.
Джинджер просто пялится на него несколько секунд. Тим до сих пор не может разобрать его лица в темноте, но он готов поклясться, что на нем такое же выражение, как на всех его фотографиях: «блядь, я что, в лесу потерялся?»
— Ладно, — отвечает Джинджер.
Тим хмыкает, делая еще одну затяжку:
— Что конкретно ладно-то?
— Можешь остаться.
— Круто, — говорит Тим, делает несколько шагов к нему и кладет руку на его член. Который все еще стоит. Что тоже круто. — Ничего, что я курю?
— Н-нет? — неуверенно отвечает Джинджер. Тим слегка толкает его к стене сарая.
Дела идут хорошо. Член у Джинджера большой и горячий под его пальцами, и Тим смотрит прямо ему в глаза, хотя и не видит их в темноте, выпуская кольца дыма. Джинджер ахает и толкается ему в руку.
Потом он начинает пиздеть.
— Блядь, — говорит он. Что как бы нормально, но этим он не ограничивается. — Боже, Тим, как классно. Блядь, Тим. Что ты такое вообще делаешь? Блядь. Я… Господи, ты… Ты охуенный просто. Пиздец… Мне так еще—
Тим вынимает окурок изо рта и выбрасывает его, неловко вытаскивает сигарету из пачки одной рукой, зажигает ее и опять закуривает, пока Джинджер продолжает трепаться, а потом засовывает сигарету ему в рот.
— Держи, — говорит он с нажимом.
Он частично ожидает каких-нибудь вопросов. И не таких, какие Джинджер задает ему, когда они поедают чрезмерное количество пончиков прямо из коробки, сидя вместе на лавочке. Скорее «какого хуя?» — такого рода вопросов.
Но Джинджер ничего не спрашивает. Джинджер делает затяжку, вынимает сигарету изо рта, выругивается, делает еще одну затяжку, еще одну, а потом кончает, поливая Тиму руку, задыхаясь с раскрытым ртом.
— Блядь, — произносит Джинджер через несколько секунд.
— Ага, — говорит Тим и отбирает у него сигарету. — Дай сюда.
Он вдыхает дым, выпускает его и улыбается, скаля зубы.
— На вторую часть представления останешься? — спрашивает он.
— Что? А, в смысле, ты… Да, да. Конечно.
Джентльмен хуев.
— Только, — начинает было Тим, но потом решает не пускаться в пространные объяснения.
У него пиздец как стоит.
Тим кладет руку Джинджеру на плечо, сжимая его немного слишком сильно и надеясь, что ему все простят, и начинает дрочить, сжимая свой член тоже немного слишком сильно — ну, недостаточно сильно на его вкус, конечно, но точно слишком сильно в глазах Джинджера, выкручивая член пальцами, и со стороны это, наверное, выглядит, как какое-то блядское издевательство над животными. Наверное, потому что, к счастью, лица его он все еще не может разобрать.
— Ого, — выдыхает Джинджер. — Что ты, блядь, такое—
Тим пристально смотрит на него и сжимает его плечо еще крепче, потому что вокруг темнота, блядь, кромешная, и Джинджер его выражения тоже не видит.
Не видит — но все-таки затыкается. Так что какое-то время Тим просто радостно надрачивает, слушая дыхание Джинджера. Сигарета свисает у него с губы.
Потом Джинджер опять начинает говорить. И в этот раз он не ругается и не удивление свое выражает, а произносит что-то миленькое и приятное, что, мол, ему нравится, он, блядь, в восторге, и Тим этого слушать не собирается. Он на секунду задумывается, не стоит ли просто зажать ему рот рукой, да покрепче, но, наверное, это все-таки чересчур, тем более в такой ситуации, которая и сама по себе довольно-таки ебанутая, и вообще, кто знает, может, его потом перестанут угощать пиццей и бургерами.
— Ну-ка дай мне свои пальцы, — требует он вместо этого, выплевывая сигарету.
— Что? — спрашивает Джинджер, и голос у него звучит скорее удивленно, чем возмущенно. Здорово.
— Засунь свои ебаные пальцы мне в рот, ладно?
И Джинджер так и делает. Магия.
Джинджер засовывает свои ебаные пальцы Тиму в рот, и не так, не на отъебись, нет. А очень даже уверенно и исполнительно, словно говоря: я поддерживаю вас во всех ваших начинаниях, какими ебанутыми бы они ни были. Поэтому Тим благодарно мычит и начинает их увлеченно посасывать, уговаривая себя не кусаться. И не засовывать вместо пальцев Джинджера в рот свои собственные — и все-таки не укусить их. И не надавать Джинджеру по лицу. И не надавать себе по лицу. И всего остального тоже не делать, потому что да, может быть, он немного безрассудный, но сразу все портить, чтобы и исправить потом было нельзя, он точно не хочет. Поэтому он просто сосет пальцы Джинджера и выкручивает свой член, прилагая как раз достаточно сил. И успешно кончает через несколько секунд.
Он вытирает руку о штаны и пытается перевести дыхание.
— Все в порядке?
— Ага. Все охуенно, — отвечает Тим, кладет обе руки Джинджеру на плечи и горбится. — Я тебя обниму?
— Ну да, — соглашается Джинджер и притягивает его к себе. И гладит ему спину.
Тим довольно мычит.
Он стоят так несколько минут, а потом Джинджер спрашивает:
— Можно мне сигарету?
Так что Тим застегивает свои штаны и штаны Джинджера, вытаскивает из пачки зажигалку и две сигареты, отдает все это Джинджеру, а тот раскуривает их обе.
Они курят, Джинджер — облокотившись спиной на стену, Тим — стоя перед ним, покачиваясь на усталых ногах.
— Сука, спать хочется, — бормочет Джинджер, плохо выговаривая слова.
— Ага, мне тоже. Пойдем назад?
И они идут обратно в автобус.
Который встречает их тем же самым: храпом.
— Спокойной ночи, — говорит Джинджер и падает лицом в подушку.
— Спокойной.
***
Если Джинджер и думает, что Тим ебанутый, после их развлечений возле сарая, то он этого не показывает. Может, даже наоборот — становится с ним еще более дружелюбным. Может, он начинает задавать ему еще больше вопросов и заводить с ним еще больше разговоров. Может, он теперь ему не только арахис таскает, но и шоколадные батончики. А может, Тим просто начинает обращать на него больше внимания.
Потому что член у него был большой и горячий, и Тим был бы не против потрогать его еще раз.
Потому что он так и не смог разглядеть тогда его лица, и был бы не против посмотреть, чего он там не увидел. Такое с ним и раньше случалось, что он доводил кого-нибудь до оргазма, а как этот человек в тот момент — или вообще, в принципе — выглядел, не знал. Но в этот раз ему не все равно.
Потому что почему бы и нет?
Так что, когда девять или десять дней спустя Джинджер заглядывает в его гримерку, где Тим разгребает свои рубашки, ситуация разыгрывается так:
— Арахис или миндаль? — спрашивает Тим.
— Черт, ни того, ни другого нет, — отвечает Джинджер. И докладывает ему, что Брайан хотел его видеть, но до шоу еще шесть часов, и ничего срочного ему не надо, так что Тим вполне может позаниматься пока своими ебаными делами, и да, Джинджер с ним полностью в этом вопросе согласен, и еще раз извини, что сегодня без орешков.
— А что там у тебя? Чем-нибудь занят? — интересуется Тим, отбрасывая рубашки в сторону.
— Да нет, не особо, — отвечает Джинджер. — Ничем, если честно, не занят.
— Ага, — кивает Тим, улыбается и запирает дверь на ключ. — Ну что, что делать будем?
Джинджер моргает.
— В смысле… — он делает какой-то неопределенный жест рукой.
— В смысле да. Я тебе подрочу. Ты мне подрочишь. Я посмотрю, как ты дрочишь. Ты посмотришь, как дрочу я. Или, не знаю, еще там что-нибудь. Вноси свои предложения. Я внимательно слушаю, — Тим смотрит Джинджеру в лицо и ухмыляется, не сдержавшись.
— А. Ладно. Ага, ладно, — запинается тот.
— Иди уже сюда, — говорит Тим великодушно.
Джинджер подходит к нему, и Тим вытаскивает рубашку у него из-за пояса, запускает под нее руки, потом отступает на шаг назад, стягивает с себя свою и бросает ее на стул. Он опять прикасается к Джинджеру, проводит пальцами по его груди, потом обхватывает его член ладонью — и если у Джинджера к тому моменту еще не стояло, то тогда точно встает. Тим расстегивает его штаны и вытаскивает его член наружу. Большой и горячий. Он улыбается, чувствуя себя какой-то ебаной акулой.
Джинджер пытается было отвечать ему взаимностью, трогает его там, куда дотягивается, тянет его за ремень, но тут Тим смотрит ему прямо в глаза, размашисто облизывает ладонь и целеустремленно обхватывает ею его член, так что Джинджер оставляет все попытки что-нибудь сделать, просто начиная вместо этого стонать.
Пиздеть он тоже начинает, заливая уши Тима медом и комплиментами. Тим решает ничего не предпринимать, раз уж Джинджеру так хочется петь ему дифирамбы, потому как на данный момент малины Тиму он не портит — член Тима все еще в штанах, и никто ему не дрочит, так что какая разница.
Тим водит рукой по члену Джинджера, гладит его по груди и по бокам, стараясь не хватать его слишком сильно, и Джинджер начинает выискивать что-то у него на лице, глаза его неуверенно бегают туда-сюда, и он придвигается ближе и наклоняет голову.
— Блядь, Тим. Можно я тебя поцелую? — спрашивает он и тянется к нему.
Тим тут же отдергивается — и сразу за этим мысленно себя проклинает, потому что Джинджер снова открывает рот.
— Извини, ладно? Все в порядке. Я не хотел… — выпаливает он. Вежливый, понимающий, ничуть, блядь, не охуевший.
Тим хватает его за локоть, не отпуская, но ослабляя свою хватку на его члене.
— Погоди, — торопится он сказать. — Все норм. Можешь целовать. Только, ну, не постоянно. Два раза — и хватит, ладно?
Джинджер издает неопределенное мычание.
— Давай, — ну вот, блядь, теперь ему приходится настаивать. — Все нормально, целуй уже.
И он опять начинает ему дрочить, чтобы его слова приобрели вес.
Джинджер резко выдыхает и кивает, а потом целует его, вылизывая его губы и постанывая ему в рот. Потом он отстраняется, окатывает Тима еще одним ведром мадригалов, стонет, вздрагивает, еще раз целует его, снова отстраняется, пялится на него, будто спрашивая «я что, блядь, в лесу потерялся?», и кончает Тиму в руку.
— Ебаный Господь, блядь, на небесах, — выговаривает он немного спустя.
Тим ржет, подбирает полотенце с тумбочки, вытирает свою руку и его член, заправляет его внутрь и застегивает ему штаны. Джинджер перехватывает его руку и смотрит ему в лицо.
— Чего тебе? — спрашивает Тим, растягивая гласные и улыбаясь.
Через несколько секунд Джинджер вовсю дрочит ему, пока Тим хватает его руками за разные части тела, убеждая себя не сжимать пальцы. Он толкается ему в руку, касается его лица, избегая губ, потому что знает, куда ведет эта кривая дорожка, да и аргумент про приглашения пожрать бургеров тоже все еще применим. Джинджер изумленно пялится на него, его взгляд задерживается на его обнаженных плечах, на шее, на члене, на губах. Целовать его еще раз он не пытается. Магия, думает Тим, но тут Джинджер опять раскрывает свой идиотский рот.
— Черт побери, Тим. Ты такой красивый.
А потом:
— Тебе так нравится? Хорошо?
И еще что-то. Тим пытается не вслушиваться в его слова, но у него не получается.
— Тебе что, жизненно необходимо, что ли, — выговаривает он, слегка задыхаясь. — постоянно, блядь, пиздеть?
И звучит это как-то не очень. Но Джинджер немедленно выпаливает «черт, извини» — и продолжает ему дрочить как ни в чем не бывало, да к тому же классно.
— Нет, погоди, — говорит Тим. — Я… Блядь, это ты меня извини. Ладно? Просто… — он кладет Джинджеру руку на затылок и смотрит на него. — Ничего страшного. Просто сожми мне член немного покрепче, хорошо?
Джинджер осматривает его лицо в поисках индульгенции и, видимо, находит ее, потому что руку на его члене он сжимает.
— Так пойдет?
— А еще крепче? — спрашивает Тим, и на лице у Джинджера проступает ужас, но руку он все равно начинает сжимать сильнее.
Чего, тем не менее, недостаточно, потому что Тим хочет кусаться.
Он собирается было опять попросить Джинджера сунуть ему пальцы в рот, но решает, что соблазн будет слишком велик. Кусать свои — тоже плохая идея, ему еще играть через шесть часов. И все равно он подносит руку к своему лицу и трет рот, выкручивая нижнюю губу, пока Джинджер пялится на него так, будто он бомба, которая вот-вот взорвется. Он кусает тыльную сторону ладони, сначала осторожно, а потом сильнее, и тянет за кожу, потому что у него постепенно складывается такое впечатление, что Джинджер все-таки не убежит от него с воплями. Он заходит еще дальше и слегка тянет Джинджера за волосы. Джинджер не сопротивляется. Челюсть у него совсем отвисает, когда Тим впивается в свою руку так, как ему на самом деле хочется, и это так прекрасно, что Тим кончает, рыча.
Через шесть часов они разносят все всмятку на концерте, а потом отрываются на вечеринке, напиваясь до зеленых чертиков.
На следующий день Тим заново обнаруживает, что раз — он пиздец как ненавидит похмелье, и два — он вел себя как кусок дерьма без всякой на то причины.
Похмелье у него проходит после того, как он заливает в себя несколько литров разнообразных жидкостей, а гадкое чувство остается, и он носит его с собой на подкорке в течение нескольких дней.
Они разносят все в клочья и на следующем концерте, а потом отрываются на вечеринке, напиваясь до зеленых чертиков, потому что они никогда ничему не учатся.
***
Тим стучит в дверь номера Джинджера на следующий день после второго концерта. Тим приносит ему дары: две бутылки холодного пива, но Джинджер отказывается и вместо пива пьет зеленый чай, и объясняет почему, и на пару минут Тим даже забывает, что пришел сюда извиняться.
— Слушай, — говорит он, отхлебывая из бутылки; Джинджер в это время закуривает. — Насчет прошлого раза…
— А?
— В моей гримерке, я имею в виду.
— А. Понял. У нас какая-то проблема? — Джинджер выглядит взолнованным, и сердце у Тима тут же ухает на самое дно Мирового океана.
— Нет, конечно же нет. Ну, или… Проблема во мне?
Джинджер прищуривается.
— У меня есть такое ощущение, что я не очень вежливо себя вел, — Джинджер раскрывает рот, чтобы ему возразить, поэтому Тим быстро добавляет: — Что я себя как полный говнюк вел, на самом-то деле.
— Ладно тебе, — отвечает Джинджер, все равно пытаясь убедить его в обратном. — Все нормально.
— Ну, допустим. Но тогда у меня ощущение, что ты мог меня не так понять. Все эти «не надо меня целовать и завали свою варежку». Я имею в виду… У тебя нет ко мне никаких вопросов?
— Несколько есть, — отвечает Джинджер, и Тим думает блядь, я так и знал, но, разумеется, дело вообще в другом: — Ну, например… Ты что, мазохист, что ли?
— Чего? — Тим удивленно мигает.
— Блядь, ты же себя за руку укусил. Пиздец. И тогда, в первый раз, что ты со своим членом вытворял. Это что, БДСМ или типа того?
Охуеть, думает Тим.
— Я… Это… Типа того, да. Но я не мазохист. Если тебе нужен специальный термин, то пусть будет свитч. Если тебе это что-то говорит, конечно.
Джинджер поднимает брови, и Тим понимает, что не говорит.
— Я и так, и так могу. Мне нравится, когда мне делают больно, и другим людям делать больно я тоже люблю. Может, даже больше, чем когда больно мне. Но я не капризный. Главное, чтобы кто-нибудь да страдал, — заканчивает он с ухмылкой.
Джинджер отпускает смешок.
— То есть, на самом деле ты хотел сделать больно мне?
— Не обязательно. В смысле, да, я был бы не против. Было бы прикольно. Ну, если бы ты этого хотел. Но мне так не кажется. И в любом случае. Ты слишком добрый, чтобы действительно тебя бить.
Джинджер фыркает.
— И вообще. Я не совсем про это… Я про то, что я от твоего поцелуя увернулся и про все остальное.
— Да все нормально.
— Блядь, да послушай же ты меня. Это не потому, что мне противно или еще какая-нибудь тупость, типа «я не пидор» и все в таком духе. Я имею в виду, очень даже наоборот. Очень даже пидор.
— А я би, — отвечает Джинджер, ухмыляясь.
— Ага, а я пансексуал. В смысле, я с кем угодно трахаюсь, — поясняет он, увидев, что и это слово ему незнакомо. — Но только я не про то. Я вот что хочу сказать: я не против, что ты хочешь меня целовать, просто мне это не особо интересно. То есть, специально от поцелуев отмахиваться я, конечно, не буду… — блядь, уебок, ты же именно это и сделал, думает он про себя. — Просто… Ну, я бы хотел установить какой-то лимит.
Джинджер пожимает плечами.
— Да я понял. Никаких проблем.
— Я знаю, но все-таки. И твои разговоры. Они для меня слишком сладкие. Слегка чересчур. В смысле, я не думаю, что тебе непременно стоит прекратить, если тебя это заводит или это твой персональный прикол, хорошо?
— Никакой это не прикол. Я просто… Говорю, что думаю? Ты очень классный.
Охуеть, думает Тим.
— Черт побери. Ладно, хорошо. Что я тут пытаюсь сказать: если ты хочешь разговаривать, то разговаривай. В этом нет ничего плохого. Я такого не подразумевал. Просто меня это немного отвлекает. Блядь, по правде говоря, ужасно отвлекает. Я просто начинаю думать, что я хочу тебе кулак в рот засунуть. А это вроде как… маловероятный сценарий развития событий? Наверное.
Джинджер коротко смеется.
— Я тебя понял. Извинения приняты или что ты там хотел услышать. Я на тебя не дулся, если что. Все в порядке. Ты, блядь, реально классный. Я до сих пор поверить не могу, что мы и правда все это сделали.
Охуеть, думает Тим. Джинджер, кажется, самый ненапряжный чувак из всех, кого он встречал. А он встречал много хиппарей, так что это отнюдь не голословное утверждение.
— Хорошо. Спасибо. И да, мы и правда все это сделали. Хочешь повторить? — спрашивает Тим, потому что это как раз в его духе.
Следующие несколько минут заняты тем, что Джинджер нервно дергается, Тим хватает его за все подряд, как заведенный, словно ребенок в магазине игрушек, и оба они стаскивают с себя одежду.
Тим обхватывает Джинджера пальцами и решает радикально изменить свою линию поведения, хотя бы на один раз.
— У тебя классный член, — говорит он. — Обожаю твой член.
Джинджер в ответ мычит что-то нечленораздельное и утягивает его на кровать. Они дурачатся какое-то время, перекатываясь на простынях. Немного спустя Тим толкает Джинджера в плечо и садится.
— Я тебе отсосу, — говорит он, потому что пришло время брать быка за рога.
— Что? — переспрашивает Джинджер, хотя чего тут непонятного.
— Я возьму твой член в рот и буду его сосать, пока ты не кончишь, — объясняет Тим, а потом поспешно добавляет. — Ну, если ты хочешь, конечно. Ты хочешь?
— Ага, — выдыхает Джинджер.
Тим нагибается было, чтобы приступить к делу, но Джинджер опять заговаривает удивленным голосом:
— Ты серьезно?
— Ну да. Чего, блядь, тут такого невероятного?
— Ну, я просто… — отвечает Джинджер. — Я не думал, что есть и такая опция?
Тим смеряет его таким взглядом, будто он какая-то ошибка природы, и его следует немедленно пристрелить.
— И почему бы ей не быть? — интересуется он.
Джинджер разводит глаза во все стороны сразу и нелепо размахивает руками.
— Слушай, я до сих пор в шоке от того, что мы вообще с тобой трахаемся, — поясняет он.
— Что?
— Я имею в виду, ты с кем угодно можешь трахаться, а вместо этого ты тут со мной.
— Я и так с кем угодно трахаюсь. Сейчас мне угодно трахаться с тобой. Блядь, с кем ты мне еще предлагаешь-то? С Брайаном? Спасибо, конечно, но нет.
— С Джоном?
Тим открывает было рот, но не находит никаких возражений.
— Ну? — говорит Джинджер, пожимая плечами.
— Ну да, Джон охуенный, — сдается Тим. — Но. Я Джону не нравлюсь. Я нравлюсь тебе. Надеюсь.
Джинджер утвердительно кивает.
— И раз уж мы это установили, — продолжает Тим. — Можно я наконец примусь за твой член?
Очевидно, Джинджер внимает голосу разума — и дает стянуть себя поближе к краю кровати. Тим сползает на пол между его ног, кладет руку на его костлявую коленку и наконец принимается за его член.
А член у него большой и горячий. Сам же Джинджер, разумеется, охуевает и что-то бормочет. Тим понимает, что ничего тут не поделаешь, придется терпеть. Не будет же он, блядь, останавливаться. Поэтому он просто начинает дрочить, небрежно отсасывая Джинджеру, так что комната наполняется всякими влажными звуками. Джинджер продолжает пиздеть, вжимая ладони в матрас по обе стороны от себя. Тим меняет позу, вставая на корточки, так что теперь только головка его члена остается у него во рту, и смотрит на него. Джинджер изумленно распахивает глаза, ахает, а потом хватается рукой за свое лицо, зажимая себе рот.
Магия.
Разумеется, Джинджер чувствует себя обязанным уведомить его, что скоро кончит, перед тем как, собственно, кончает, убирая руку с лица и произнося удивительно длинную речь, чтобы выразить такую простую идею. Тим просто бросает на него еще один взгляд, забирает его в рот поглубже и мурлыкает, так что рука Джинджера возвращается на свое место.
Тим получает полный рот спермы и приглушенные «блядь» и «черт побери» вдобавок. Он проглатывает и то, и другое, проводит еще немного времени, облизывая опадающий член Джинджера, пока тот не начинает вертеться, потом резко встает, толкает его ближе к центру кровати и взгромождается на него сверху.
— Ты в себя пришел? — спрашивает он.
Джинджер кивает. Тим берет обе его руки и кладет их себе на плечи, обхватывает свой член ладонью и начинает двигать ею, чувствуя, что сейчас взорвется, и смотрит Джинджеру в лицо. Тот гладит его по плечам вверх и вниз омерзительно нежными движениями:
— Пиздец, ты такой классный. Блядь, я просто… Просто не могу, — произносит он. — Можно я… Что ты дела—
Тим зажимает ему рот рукой, и не очень-то осторожно.
Безрассудно.
Эффективно.
И еще просто охуенно, потому что затем он начинает трогать его губы, и Джинджер не только не сопротивляется, но и раскрывает их. Тим не причиняет ему боли намеренно, но крепко берет его за подбородок, проталкивает два пальца ему в рот без особых предупреждений, проводит по зубам, тянет за них немного, потом вытаскивает пальцы и вжимает их ему в губы, размазывая слюну по лицу.
Джинджер не возражает, и Тим кончает в свой собственный кулак, ухмыляясь уголком рта.
— Можно мне теперь твое пиво? — спрашивает Джинджер после того, как Тим слезает с него и вытирает руку об свою рубашку.
Поэтому потом они пьют пиво и курят.
***
Дни идут своим чередом.
Они играют на концертах.
Тим ввязывается в несколько споров с Брайаном, и они оба швыряют все подряд на пол, а потом ржут. Он сначала проводит слишком много времени с Пого, а потом — слишком много времени избегая его: хватит значит хватит. Он шляется по городам с Джинджером, который затягивает его во всякие магазинчики и предлагает трогать многочисленные статуи за разнообразные их части. Иногда с Джинджером по городам шляется Джон, а иногда Джон присоединяется к ним двоим, так что они прогуливаются втроем. Тим придумывает непристойную шутку про гитары вместе с Пого, поэтому в течение какого-то времени его никуда не приглашают, но через несколько дней все обо всем забывают, Тима прощают, и вот он уже смотрит как двое взрослых мужиков жрут мороженое, гадая, какого хуя он тут забыл и зачем он вообще там торчит, а не швыряет все подряд на пол с Брайаном.
Они играют на концертах.
Они останавливаются у мотеля на ночь. Водитель уходит в свой номер. Брайан уходит в свой номер. Джон берет с собой даже не одну, а целых две гитары, и тоже уходит в свой номер. Джинджер заглядывает в комнату и тут же выходит из нее, уведомляя Тима, что ему она ни к чему, а когда Тим спрашивает, что с ней не так, Джинджер говорит, что ему не нравится здешняя атмосфера. Тим заходит в номер, принимает душ и вскоре начинает скучать: фильм, который он смотрит, постоянно заглушается экспериментальными гитарными переборами, доносящимися из соседней комнаты.
Он идет обратно в автобус. Джинджер сидит там вместе с Пого, и в руках у них карты, так что Тим присоединяется к ним, хотя ни во что толковое они не играют, и вечер доставляет ему примерно столько же удовольствия, сколько посиделки с пожилой тетушкой за домино во время летних каникул. Не то чтобы с ним такое когда-либо случалось.
Ему лень возвращаться в мотель, и Пого тоже, поэтому они все втроем укладываются спать в автобусе, причем слишком рано.
Тим просыпается через час-другой, чувствуя, что левая рука у него совсем отнялась. Он садится на койке и разминает ее. Сна у него теперь ни в одном глазу, поэтому он встает, выглядывает в окно — в номере у Джона все еще горит свет — и достает банку пива из холодильника. Он несколько раз отхлебывает, бесцельно бродя по автобусу, а потом врезается в стол и выругивается шепотом.
Храп Пого раздается громовым раскатом.
— Какого хуя? — ворчит Джинджер, приподнимая голову. Он лежит на животе, одеяло с него почти полностью сползло на пол, его майка-алкоголичка задралась, а боксеры болтаются на бедрах.
Тим подходит к нему и садится рядом с ним на койке.
— Извини, — говорит он. — Пиво хочешь?
— Давай, — отвечает Джинджер, переворачиваясь и опираясь на локоть. Потом он отхлебывает из банки, которую Тим сует ему в руку.
— Ты почему не спишь? — спрашивает он, возвращая банку.
Тим тоже делает глоток и пожимает плечами. Джинджер вздыхает, его голова заваливается набок.
— Прогуляться не хочешь? — предлагает Тим.
— Зачем?
— Чтобы ты матерился и мое имя постоянно повторял.
Джинджер отбирает у него банку и допивает пиво.
— Ладно, — говорит он. — Куда мы идем?
Тим подбирает его одеяло с пола.
— В поля?
— А почему не в мотель?
— Потому что тебе тамошняя атмосфера не нравится, — огрызается Тим, подхватывая одеяло со своей койки, а потом проверяет, на месте ли сигареты, хлопая себя по карманам. — Все, можно выдвигаться. Пойдем.
Они проходят немного по трассе, удаляясь от мотеля. Тим тащит одеяла, а Джинджер неловко ковыляет за ним в своих шлепанцах. Спустя где-то тридцать метров они поворачивают и начинают забираться в траву.
— Блядь, тупость какая-то, — говорит Джинджер.
Тим разводит траву руками, прокладывая путь.
— Ну и что? Я с тобой такое сотворю, что ты до конца жизни забыть не сможешь, обещаю.
Джинджер смеется.
— Слушай, ну я же не отказываюсь. Совсем нет. Но блядь, действительно тупость какая-то.
Как и мотельная атмосфера, которая тебе не нравится, думает Тим про себя, но ничего не говорит.
Тим выбирает место, куда падают длинные лучи света, идущего из мотеля, и топчется по траве. Он расстилает одеяла, бросив одно на другое, и жестом предлагает Джинджеру сесть. Джинджер садится, а Тим вытаскивает сигарету и закуривает. Он курит с минуту, возвышаясь над Джинджером как башня, потом выкидывает окурок, затушив его сначала, чтобы не устроить пожара, и садится рядом с ним.
Джинджер притягивает его к себе и целует. Тим отпихивает его через несколько секунд. Джинджер приземляется на ладони, отклонившись назад, и так и остается сидеть. Свет падает ему куда угодно, но только не на лицо. Тим подхватывает край его майки пальцем и несколько раз накручивает ее на него. Джинджер резким движением руки задирает ее. Тим наклоняется и коротко лижет его сосок, потом вскакивает на ноги и быстро раздевается догола, не заморачиваясь тем, как он выглядит, и смотрит на лицо Джинджера, которого опять не видно в темноте. Тим усаживается на него сверху и толкает его на одеяла. Он лижет ему шею, гладит по бокам и просовывает руку ему в трусы: член под его ладонью большой и горячий, как и раньше.
Джинджер еще раз целует его. Тим слегка смещается из-за этого, и член Джинджера оказывается прямо у него между ягодиц. Он отстраняется и двигает бедрами несколько раз, вжимаясь в него.
— Блядь, — выдыхает Джинджер.
Тим повторяет свое движение.
— Пиздец, — говорит он. — Я бы сейчас что угодно сделал, чтобы твой хуй у меня в заднице оказался.
Джинджер открывает было рот, чтобы что-то в очередной раз уточнить, поэтому Тим его перебивает:
— Правда сделал бы, — настойчиво повторяет он. — Будь у нас смазка, я бы уже тебя трахал. Но. Раз уж у нас ее нет.
Он облизывает ладонь и обхватывает ею член Джинджера, слегка потягивая его пальцами. Джинджер нащупывает его бедро и начинает гладить его по коже, а дыхание у него становится громче. Тим на секунду кладет руку ему на горло, не надавливая, изображая ласку, а потом все равно убирает, просовывая ее вместо этого ему под шею.
— Блядь, господи, — выговаривает Джинджер, смотря вверх — наверное, на него. — Какого хуя ты такой красивый?
— Выиграл свою морду в лотерее, — отвечает Тим.
Джинджер коротко смеется. Тим сжимает его член покрепче, ускоряя движения, и сдавливает его затылок. Джинджер начинает задыхаться. Рот у него раскрывается, и он облизывает губы. А потом еще раз. И еще.
— Ладно, блядь, ладно, — говорит Тим и засовывает свой язык ему в рот, вылизывая верхние зубы.
Джинджер кончает со стоном, упираясь в землю пятками, его костлявые коленки встречаются с бедрами Тима, руками он крепко сжимает его бока. Тим подавляет желание просто повалиться на него сверху и вместо этого стягивает с него трусы — без всякой помощи от их обладателя — и вытирает ими сперму.
— Блядь, пить хочется, — произносит Джинджер, пытаясь подняться.
— Извини, — отвечает Тим, сам не зная, за что он тут извиняется. — У меня сигареты есть, если хочешь.
Джинджер фыркает.
— Спасибо, — говорит он, все-таки поднимается и садится рядом с Тимом. Потом он толкает его, так что Тим приземляется на задницу, и кладет руку ему на член. Тим подается вверх бедрами, толкаясь в нее.
— Ты не будешь против… Не будешь против, если я тебе отсосу? — спрашивает Джинджер.
Спрашивает.
Не будет ли Тим против.
— Да пожалуйста, — отвечает он.
Джинджер сидит не двигаясь еще несколько секунд, и Тим думает, что сейчас он что-нибудь добавит. Что-нибудь вроде «не надо только меня за волосы тянуть» или «скажи мне, когда будешь кончать». Но Джинджер ничего не говорит.
Он немного ерзает, выбирая позу поудобнее, несколько раз облизывает его член, а потом забирает его в рот. Это приятно. Он не сильно усердствует, в основном облизывая его языком. Губы у него мягкие, теплые и расслабленные. Это приятно. Тим же не какой-нибудь мудак, чтобы выебываться и конкурс с голосованием устраивать, когда ему член сосут. Не то чтобы ему было о чем выебываться.
Свет падает Джинджеру на спину. Его майка все еще задрана.
Тим запускает пальцы в его волосы, почесывая ему голову, немного потягивая за них, даже подталкивая его. Он перемещает руку на его лицо, обхватывает щеку, касается нижней губы большим пальцем, задевая свой собственный член. Джинджер влажно выдыхает. Он вынимает его член изо рта, облизывает еще раз и замирает. Черт, думает Тим, но Джинджер снова берет его в рот, губы у него все такие же влажные и мягкие. Ладно, думает Тим, опять запуская пальцы в его волосы. Потом он поднимает руки и закидывает их за голову, сжимая одну в другой и слегка приподнимаясь, напрягая пресс.
Ладно, думает он и немного толкает Джинджера.
— Джиндж, — говорит он.
— А? — спрашивает Джинджер, поднимая голову. — Что?
— Ты можешь немного подвинуться? Хочу на твое лицо посмотреть.
За его вопросом следует пауза, и Тим успевает подумать еще много всякой ерунды, но потом Джинджер просто тянет его за ноги вместе с одеялами — так, чтобы свет попадал на нужное место.
Он снова берет его член в рот, облизывая головку, потом чуть-чуть отстраняется и смотрит на него снизу вверх.
— Так нормально? — спрашивает он.
Черт побери.
— Ага, — выдыхает Тим, крепко сжимая свой собственный затылок.
— Хорошо, — отвечает Джинджер и снова начинает вылизывать его, касаясь члена своими влажными, теплыми губами.
Тим наблюдает за ним какое-то время, потом опять дотрагивается до его лица, проводит пальцем по нижней губе, слегка надавливая на нее. Джинджер шумно выдыхает через нос.
Тим кусает себя за руку.
— Джиндж, — говорит он. — Ты не устал?
Джинджер поднимает на него глаза.
— Да нет, — отвечает он. — Ну, может, чуть-чуть. Но все нормально. Я думаю, что у меня получится. Надеюсь. Ты… Ты чего-то еще хочешь?
Черт побери.
— Может быть, — произносит Тим.
— Что?
Тим смотрит на него и убирает волосы с его лица.
— Я тебя не пугаю? — спрашивает он.
Джинджер отводит глаза, а потом опять смотрит на него.
— Ну… Да. Пугаешь. Немного. Но все нормально. Все классно. Ты охуительный. Давай, я хочу, чтобы ты кончил.
— Ну ладно, — улыбается Тим. — Ты можешь… Можешь сделать мне больно? Потому что иначе я наворочу какой-нибудь тупой хуйни.
Джинджер открывает было рот, чтобы уточнить, какую именно тупую хуйню Тим имеет в виду, но потом просто кивает.
— Но как? Что мне конкретно сделать?
— Что угодно. Ну, то есть, для начала отсосать.
Джинджер фыркает.
— Но заодно можешь меня поцарапать. Бедра там или что-нибудь еще. Или ущипнуть. Или ударить по члену, например.
— Ударить по члену? — переспрашивает Джинджер, и теперь, когда Тим очень даже видит его лицо, ему становится понятно, что Джинджер в ужасе от этой идеи.
— Ну или не ударять. Я тебя законодательно ни к чему не обязываю. Но в этом ничего сложного нет, вообще говоря. Просто… Ладно, неважно, не надо, если не хочешь. И так пойдет.
— Блядь, ты реально меня пугаешь, — говорит Джинджер.
ТЫ СОВСЕМ ГОЛОВОЙ ЕБНУЛСЯ, готовится услышать Тим. Но или Джинджер и так знает, что действительно совсем, или он на самом деле ничего подобного о нем не думает, потому что он просто вздыхает, толкает его обратно на одеяла, берет его член в рот и разводит ему бедра, крепко сжимая их, вдавливая пальцы в кожу — так, что это точно нельзя назвать просто лаской.
Магия?
Тим опирается на локти и смотрит, как Джинджер отсасывает ему, смотрит на его губы, теплые, мягкие и влажные, смотрит на его пальцы, впивающиеся ему в кожу — а потом даже слегка выкручивающие ее. Тим чувствует, что сейчас кончит, и сжимает руки в кулаки. Джинджер почти полностью выпускает его член изо рта, облизывая головку, зажимает кожу у основания его члена между пальцами и тянет за нее.
— Б-блядь!
Тим выстреливает ему в рот, прикусывая себе язык от неожиданности, и Джинджер судорожно сглатывает вокруг него, кашляя и не поднимая головы.
Они сидят в полной тишине несколько секунд.
— Дай мне свои блядские сигареты, — произносит Джинджер, наконец выпрямляясь.
Тим пытается нащупать свои штаны, матерясь, неловко заваливаясь набок. Он вытаскивает пачку и отдает ее Джинджеру.
— Держи, — говорит он.
— Иди нахуй, — отвечает Джинджер. — Ебанутый сукин сын. — Тим предпринимает тщетную попытку проглотить кусок льда, который застрял у него в глотке. — Какого черта ты такой охуенный?
Ого. Ладно.
— Извини, — говорит Тим. — Дай мне тоже одну.
Джинджер зажигает сигарету для него. Они курят, Джинджер сидя на заднице, обхватив собственные колени, Тим опираясь на ладони, выпуская дым одними губами.
— А я был уверен, что ты сплевываешь, — произносит он, потому что он никогда ничему не учится.
— Я это… Я обычно сплевываю. Ну, если мой партнер сплевывает. Ты в прошлый раз проглотил, поэтому я подума—
— Чувак, — перебивает его Тим, вынимая сигарету изо рта. — Это же вообще не та—
— Нахуй иди, — говорит Джинджер. — Просто иди нахуй.
— Ладно, — отвечает Тим и смеется, и Джинджер тоже смеется.
Они докуривают свои сигареты и встают. Тим одевается, Джинджер поднимает одеяла и закидывает их себе на плечо. Он осматривает свои боксеры и выкидывает их.
Они идут обратно, Джинджер весь заваленный одеялами, с голой задницей и спотыкаясь, теряя шлепанцы на каждом шагу, Тим чуть позади, зажимая себе рот кулаком.
Они забираются в автобус, Тим вытаскивает из холодильника пиво, пока Джинджер натягивает на себя другие трусы и расправляется с одеялами. Тим протягивает ему банку, и Джинджер выдувает сразу половину, а потом ложится. Тим целует его в лоб.
— Иди нахуй, — повторяет Джинджер еще раз и закрывает глаза.
— Ты тоже, — отвечает Тим и вылезает из автобуса.
Когда он заходит в мотель, свет в номере Джона наконец гаснет.
***
Несколько концертов спустя Тим встречает своих старых добрых друзей — Энн и Патрика. Они сообщают ему, что путешествовали здесь по округе и услышали, что он присоединился к группе, поэтому они решили приехать посмотреть как он играет. Тим проводит с ними почти целую неделю. Он очень рад их встрече. Он с удовольствием демонстрирует им как он играет. Время представить их остальным членам группы он тоже находит, так что после того, как они прощаются — Энн заводит фургон, а Патрик обнимает его — и Тим возвращается в автобус, Брайан спрашивает его:
— Блядь, я что-то совсем запутался. Кто там из вас кого трахает?
Тим внезапно оказывается в центре несколько непривычного ему внимания.
— Я их трахаю. Обоих. Если тебе так сильно надо знать.
Брайан кивает ему, выражая одобрение, Пого присвистывает. Джон продолжает наигрывать на своей гитаре как ни в чем не бывало. Джинджер просто приподнимает брови.
Они проводят разъяснительную беседу перед следующим концертом.
Тим никак не может найти свою ярко-красную помаду, а ни на что меньшее он не согласен, поэтому он идет в гримерку к Джинджеру.
— Помаду не одолжишь? — спрашивает он, просовывая голову внутрь.
— Конечно, — отвечает Джинджер и встает. — Тебе какую?
Он находит ему нужный цвет. Тим сжимает колпачок в кулаке несколько раз и встряхивает головой.
— Я еще кое-что уточнить хотел, — произносит он. — У тебя нет ко мне никаких… вопросов?
Джинджер смотрит на него в явном недоумении. Тим делает неопределенный жест рукой, переводя ее с себя на него, и до Джинджера, кажется, доходит.
— Ага, понял. Ну да, вообще говоря, есть, — он кивает. Ну, блядь, замечательно, думает Тим. — Мы с тобой что, встречаемся?
— Чего? — переспрашивает Тим, поперхнувшись. Вопрос застает его врасплох, хотя он сам и начал весь разговор. — Ну… Нет?
— Это хорошо, — отвечает Джинджер с некоторым облегчением в голосе. — Я имею в виду, я не знал, что это все между нами… В смысле, я с другими людьми тоже трахался. Ну, с тех пор как мы тогда… У того сарая. Но тебе не сказал. А потом появились эти твои друзья, так что я подумал, может быть, я что-то не так сделал…
— Чего? — Тим удивлен и одновременно совсем не удивлен. — Что ты вообще несешь такое? Что ты мог сделать не так?
— Откуда мне знать? — спрашивает Джинджер. — У меня нет привычки трахаться с коллегами по группе. Я, блядь, правил не знаю.
— Ну, у меня тоже такой привычки нет, — возражает Тим, и ублюдок задирает бровь. — Блядь, я же говорю, что нет, — настаивает он. — Ладно, неважно. Все в порядке. Черт побери. Слушай, я обеими руками за открытые отношения, или за простой дружеский перепихон, если все не так серьезно. Мне оба варианта подходят. Но я ни с кем не встречаюсь. Правда, ходить по кафешкам жрать пасту и беседовать про наши мечты и надежды я тоже могу. Чем мы и так с тобой постоянно занимаемся, так что я вообще не знаю уже тут. Тебя это устраивает? Можешь трахаться с кем хочешь, и я точно так же. Можешь приходить и со мной трахаться, когда тебе угодно, — ему приходит в голову кое-что еще. — И это… Ждать, пока я сам предложу, тоже не обязательно, ладно? Ну, а если ты на самом деле не хочешь со мной трахаться, тогда, наверное, весь последний месяц — это просто один огромный проеб с моей стороны, — заканчивает он и криво улыбается.
— Что? Конечно же нет. Конечно, хочу.
— Ну вот и замечательно. Так что? Мы со всем разобрались?
— Да. Меня все устраивает. Круто. Спасибо, что объяснил.
— Да не за что, — отвечает Тим и выходит из гримерки.
***
— Ты моя последняя надежда, — ноет Джинджер и тянет его за рукав. — Брайан меня даже слушать не хочет, а Джон—
— Играет на гитаре, я знаю.
— Ну да. Разумеется. Так что?
— Так ничего. Всем известно, что Пого нельзя ничего обещать.
— Иди нахуй. Умник. Мы все ошибаемся.
Тим окидывает его оскорбительным взглядом, как полного идиота. Но.
— Пожалуйста?
Очевидно, этого оказывается достаточно, потому что после концерта Пого тащит Тима вместе с Джинджером в какой-то ебнутый клуб с народными танцами и публикой в этнических костюмах. Тим размышляет, не слишком ли он разнежился, пока они торчат возле игровых автоматов, потому что, конечно же, в этом клубе есть игровые автоматы. Джинджер пялится на него щенячьими глазами, так что Тим просто глотает одну рюмку водки за другой, твердо намеренный пережить эту ночь без тяжелых поражений головного мозга. Часом позже он стоит за клубом и блюет фонтаном, пока Джинджер околачивается рядом с ним и спрашивает, все ли в порядке. Тим предлагает ему, чтобы он подержал ему волосы. Джинджер предлагает ему отъебаться. Они возвращаются в клуб, и Тим опять глотает одну рюмку водки за другой, и в этот раз Джинджер следует его примеру.
Слишком много времени спустя они все оказываются в номере у Пого и рассиживаются там, слушая какую-то хуету на граммофоне — на настоящем граммофоне, происхождение которого для Тима выглядит очень туманно.
Джинджер вырубается на кровати. Пого пихает его, словно бревно, чтобы освободить место, и Тим хочет сказать ему, чтобы он поаккуратнее обращался с его любимым барабанщиком, но не может найти в себе никаких сил к использованию синтаксиса. Он падает на пол рядом с кроватью и засыпает, уткнувшись лицом в носки Пого.
Он просыпается из-за стенаний Джинджера.
— Блядь.
Тим поднимает голову и пытается подавить тошноту, которую тут же вызывает у него его позорное положение возле ебаных ног ебаного Пого — ебаных ног ебаного Пого — а потом поднимается, собрав в кулак всю имеющуюся у него на тот момент силу воли.
Он находит два стакана, идет в ванную и наполняет их водой.
— Дргой, — мямлит Джинджер, когда Тим присаживается на корточки рядом с ним, слегка покачиваясь. — Лпчка моя.
Тим дает ему напиться, придерживая и стакан, и его голову.
— Ты мне своей жизнью обязан, скотина, — говорит Тим.
— Как скжшь, — отвечает Джинджер, отмахиваясь от него.
Тим поднимает его бренное тело с постели. Они каким-то образом выбираются из комнаты и проходят по коридору до номера Джинджера, где надолго задерживаются в дверях, потому что Тим пытается вытащить ключи из кармана Джинджера, а этот тупой придурок начинает ржать и отбиваться от него с воплями, то ли из-за того, что внезапно начал бояться щекотки, то ли еще из-за какой-то неведомой хуйни. Они наконец-то оказываются в номере. Тим сбрасывает Джинджера на кровать и разворачивается, намереваясь добраться до своей, но тут Джинджер быстрым движением хватает его за штанину и повисает на нем мертвым грузом.
— Зйка, — мямлит он. — Зйка, не уходи. Останься.
Затем он дергает его, и Тим валится на кровать.
— Блядь. Ладно, хорошо. Успокойся уже, еб твою мать, — с трудом выговаривает Тим, пока Джинджер обхватывает его всеми своими конечностями — и у него их слишком много.
Комната начинает кружиться, а гигантский кальмар рядом с ним елозит и размазывает слюну по его шее.
— Ты так хорошо, блядь, пахнешь, — говорит он.
Тим пытается возразить, что основным каналом передачи информации под водой является звуковая волна. Он с позором проваливается.
Ерзающий кальмар переворачивает его и наваливается на него сверху, горячий и тяжелый, одно из его щупалец приземляется на его задницу.
— У тебя такой охуенный зад, — бормочет кальмар. — Знаешь, чего я хочу? — спрашивает он, как будто Тим владеет языком моря и понимает хоть одно слово. — Я хочу вылизать твою дырку. Ладно?
Кальмар опять начинает шевелиться, и Тим, в ужасе от перспективы быть изнасилованным океанической тварью, врезает ему несколько раз локтем в живот и колотит пятками по ногам, а когда и этого оказывается недостаточно — он переворачивается и душит ублюдка обеими руками, вжимаясь в него всем телом.
— Заткнисьзаткнисьзаткнись, — шипит он.
Кальмар кряхтит, и Тим отпускает его.
Они наконец-то засыпают, и уже через минуту кальмар опять обвивает его своими щупальцами, но Тим к тому времени отъезжает уже слишком далеко, чтобы как-нибудь ему противостоять.
Они наконец-то засыпают.
Его телефон начинает трезвонить, и Тим просыпается.
— Брайан? — спрашивает он. — Где я? Я… Я у Джинджера. Нет. Никуда я, блядь, не пойду. Нет, — рычит он. — И ты тоже. Ты туда же иди.
Тим кладет трубку и поворачивается лицом к Джинджеру.
— Чего он от тебя хотел? — спрашивает тот.
— Не знаю. Чего-то хотел. Хуйни какой-то.
— Я пить хочу — пиздец.
Тим собирается было и его отправить по известному адресу, но Джинджер встает с кровати, покачиваясь. Несколько секунд он просто стоит, сжимая голову руками, а потом закапывается в шкаф в поисках стаканов, идет в ванную и возвращается с водой.
Они пьют, и Тим проливает половину на себя.
— Магия, — заявляет он.
Джинджер запускает руку в свою сумку и вынимает пакет фисташек.
— Будешь?
— Блядь, убери это от меня подальше, — отвечает Тим, отпихивая его.
— Как хочешь, — соглашается Джинджер, с оханьем садится на кровать и закидывает в рот горсть орехов. У Тима начинаются рвотные позывы от одного только вида. — У меня есть смутное ощущение, что что-то пошло сильно не так.
— У Пого в комнате был граммофон, и я не имею ни малейшего представления, откуда он там взялся.
— А, нет, мы его в… Неважно, я про другое. Потом, позже. Я тебе ничего тупого не наговорил?
Тим медленно перебирает в голове туманные воспоминания о прошедшей ночи. Он фыркает:
— Я был уверен, что ты гигантский кальмар.
Джинджер пялится на него несколько секунд, потом опять встает, берет пачку сигарет с тумбочки и закуривает.
— А что касается тебя, — наконец-то вспоминает Тим. — То ты пел дифирамбы моему анальному отверстию.
— О. Точно, — говорит Джинджер. — Именно это я и имею в виду.
— Дай сюда, — отвечает Тим, хватая его за руку.
Джинджер отдает ему свою сигарету и закуривает другую.
— Черт, можно я тебя поцелую? — минуту спустя спрашивает Джинджер, садясь рядом с ним на кровати.
— Можно, — великодушно кивает Тим.
Джинджер притягивает его к себе, обхватывая его голову ладонями, и целует — слишком неряшливо, слишком влажно, слишком долго. Тим едва переносит каждую секунду этого поцелуя и каждое душевное переживание, которое Джинджер в него вкладывает.
— Что ты раньше хотел сделать — это тоже можно, — добавляет Тим, когда Джинджер наконец-то отпускает его. — Никаких возражений с моей стороны. Можешь мое очко лизать в любое время дня и ночи. Вместо завтрака, обеда и даже вместо полдника.
— Иди нахуй, — Джинджер заливается краской.
Тим ржет. Они падают на кровать, стаскивая друг с друга одежду и расставаясь с пуговицами в процессе, потираясь бедрами. Тим опять чувствует, какой большой и горячий член у Джинджера, и хватает его за горло, слегка надавливая. Джинджер выворачивается и отвешивает ему пощечину. Едва ощутимую, но у Тима в груди в тот же момент начинают расцветать ядерные взрывы.
— Черт, извини, — быстро произносит Джинджер.
Тим ухмыляется.
— Ну-ка сделай это еще раз, — говорит он.
Джинджер пялится на него, шокированный и напуганный.
— Н-нет, — отвечает он, мотая головой из стороны в сторону.
— Но Санта, я ведь так хорошо себя вел, — ноет Тим и заливается хохотом.
— Отъебись, — огрызается Джинджер и еще раз целует его.
— Хочешь, валетом ляжем? — предлагает Тим, когда Джинджер отстраняется.
— Я… Моя многозадачность на оральный секс не распространяется, — отвечает Джинджер, как будто немного расстроенный своими же словами.
Тим вместо этого втягивает пальцы Джинджера в рот, а свои кладет на его губы, проталкивая их внутрь без всяких церемоний и трогая его зубы, и они занимаются этой неловкой пародией на то, чего Тим хотел на самом деле. Не то чтобы ему не нравится, впрочем. Ему еще как нравится. Особенно ему нравится то, что Джинджер просто раскрывает рот и дает ему возить пальцами внутри, постанывая, и все это с таким видом, будто он окончательно потерялся в лесу или на дне ебаного океана. Тим покусывает пальцы Джинджера как очень осторожная акула, ухмыляясь как полный придурок.
— Так, — объявляет он, выпуская пальцы Джинджера изо рта. — Или ты мне сейчас же засовываешь в пасть свой член, или я, блядь, устраиваю кровавую революцию.
— Черт побери, — отзывается Джинджер.
Тим обхватывает его член губами, не стараясь впечатлить его своими охуительными умениями, скорее просто утыкаясь ему в пах лицом, так что лобковые волосы щекочут ему нос. Он возит языком по яйцам, а потом раскрывает рот так широко, как только может, и просто мотает головой, будто он там ею пол моет вместо швабры.
— Блядь, — добавляет Джинджер.
Он продолжает пиздеть и дальше. Тим даже удивлен, что его придурошный минет его вообще заводит, потому что делает он его однозначно скорее для себя, чем для Джинджера. Но он узнает, что ошибается. Он узнает, что он охуенный, что он красивый, что Джинджер его пиздец как хочет, что Джинджер хочет его постоянно, каждый божий день, что Джинджер готов для него сделать целую кучу всяких приятных вещей.
Тим нащупывает руки Джинджера и сжимает их в своих — до боли, скорее всего. Его придурошный минет от этого совсем не умнеет. Наоборот: теперь двигается он еще более неловко, все время покачиваясь и теряя равновесие. Однако рук Джинджера он не отпускает, крепко стискивая их в своих.
Джинджер кончает, матерясь и то и дело повторяя его имя, заливаясь спермой так, как будто опять наступил всемирный потоп.
Тим выпрямляется, вытирает лицо тыльной стороной ладони и резко вздергивает Джинджера с кровати. Тот блаженно витает в верхних слоях атмосферы, угощая орешками ебаные облака.
— Оближи, — выплевывает Тим, проталкивая два пальца Джинджеру в рот.
Он берет его руку в свою и кладет ее на свой член, дрочит себе ею, двигая бедрами и толкаясь в ладонь Джинджера. Он вытаскивает пальцы, когда решает, что слюны достаточно, и заводит руку себе за спину.
— Чт— — начинает Джинджер, глаза его тут же проясняются.
— Завали свое тупое ебало, — говорит Тим, вдавливая пальцы себе в задницу.
Он ухмыляется и громко ахает, когда они наконец оказываются внутри.
— Тим, чт— — снова заговаривает Джинджер.
— Заткнись, — отвечает Тим, сжимая пальцами руку Джинджера на своем члене. — Дай мне пощечину.
— Н-нет, — опять отказывается Джинджер и смотрит на него с десятью разными выражениями на лице, будто решил заделаться современной интерпретацией ебаной Моны Лизы, и Тиму на секунду приходит в голову, что, возможно, стоит немного сбавить обороты — пиццы, бургеры и все такое — но к тому моменту ему окончательно срывает резьбу.
Он резко погружает пальцы внутрь по самые костяшки и так же резко вытаскивает их.
— Блядь, да влепи же ты мне по морде, придурок. Пиздеть нравится? Ну так я попизжу. Я хочу, чтобы ты вылизал мою дырку, хочу, чтобы ты засунул свою тупую физиономию мне в задницу и лизал меня до тех пор, пока я не обкончаюсь, но перед этим я хочу, чтобы ты меня отлупил своими ебаными ручищами, — Тим с усилием сглатывает, — или своими барабанными палочками, чтобы ты меня пиздил, пока я орать не начну. А еще я хочу, чтобы ты меня в рот выебал. Чтобы ты дал мне парочку затрещин, а потом выебал мой рот, не сдерживаясь, так, чтобы у меня потом губы целую неделю болели, чтобы мне пришлось отобрать у Джона эту его уебищную черную помаду и нарисовать себе на лице самую огромную пасть в истории человечества, просто чтобы никто не заметил, что ты со мной сотворил.
— Блядь, — выдавливает из себя Джинджер.
У Тима заканчивается дыхание, и какое-то время он просто трахает себя пальцами, выворачивая свой член рукой Джинджера.
— Я тебя, уебка, задушить хочу. Я хочу тебе кулак в рот засунуть. В твой бестолковый рот. Может, хоть это тебя заткнет. Ты сопливый, сговорчивый, услужливый говнюк.
— Блядь, — повторяет Джинджер.
— Я хочу, чтобы ты мне отсосал, хочу тебя в глотку выебать, хочу, чтобы ты подавился моим членом, пока я буду тянуть тебя за волосы, за твои сопливые, сговорчивые, услужливые, блядь, волосы. Я хочу, чтобы тебе было больно. Я хочу—
— Блядь, — повторяет Джинджер еще раз.
— Я хочу, чтобы тебе было очень больно. Блядь, господи…
Тим уже давно оставил всякие надежды расшифровать выражение лица Джинджера, но кровь у него закипает, когда он смотрит на него, и он думает, что через несколько секунд ему предстоит пережить самое большое разочарование в своей ничтожной жизни, но перед этим, перед этим он кончит как никогда раньше, и точно даст Джинджеру понять, что это из-за него.
— Пиздец блядь, — выдыхает Джинджер.
— Просто врежь мне, — говорит Тим.
Джинджер поднимает руку, и сердце у Тима начинает колотиться, ядерная боеголовка у него в груди находит свою цель, и он чувствует, как начинается цепная реакция.
— Иди нахуй, — отвечает Джинджер, и его потная, горячая ладонь тяжело приземляется Тиму на затылок.
— Сам себе врежь, — отвечает Джинджер, и это звучит так грубо и так нелепо, что Тим тут же теряет голову, захлебываясь смехом и кончая кипятком в руку Джинджера, которую он сжимает своей, заталкивая в себя пальцы как можно глубже.
— Блядь, — говорит Джинджер и притягивает его к себе, обнимает его, пока Тим весь дрожит и трясется хуй знает из-за чего конкретно. — Мы еще будем так делать?
Телефон Тима опять начинает разрываться, пока они курят. Тим отвечает Брайану, что подойдет к нему через полчаса, встает, натягивает на себя штаны и рубашку, подбирает с пола ботинки и направляется к двери.
Он оборачивается на выходе.
— Я половины из всего того, что тебе наговорил, на самом деле не имел в виду, — заявляет он.
Джинджер смотрит на него, приподняв брови.
— А все остальное?
— Все остальное… — задумчиво произносит Тим. — Ну, просто дай мне немного времени, и все будет.
Их тур заканчивается через две недели.
Тим и Джинджер устраивают еще один небольшой перепихон в гримерке, стоя и надрачивая друг другу — и их к тому же прерывают стуком в дверь. Тим просто кричит «пошел нахуй», не зная даже кому.
Разумеется, оказывается, что кричал он это Джону, потому что никто другой стуком себя не утруждает.
Так что Джинджер покупает Джону пончики, хотя Джон и знать не знает, что Джинджер тогда был вместе с ним и очень даже поддерживал такое его невоспитанное поведение, и поэтому тоже виноват.
Брайан выбрасывает граммофон Пого из окна автобуса однажды вечером. Тим аплодирует и вопит «ура».
***
Они возвращаются домой, и Тим проводит первые три дня не открывая глаз дольше, чем на две минуты. Потом он постепенно входит в свой обычный ритм: тусовки, бег, помощь друзьям и приятелям то там, то тут, стихи Брайана, который тот зачитывает ему по телефону, пока Тим чрезвычайно продуктивно испражняется на них, сочинение ритмов и сэмплов для любого, кто попросит его достаточно вежливо, категорические отказы ходить по клубам с Пого и самостоятельное хождение по ним же.
Тим как раз сочиняет что-то для своих вежливых знакомых, когда вспоминает, что Джинджер показывал ему кое-какие сэмплы, поэтому он берет трубку и звонит ему.
— Алло. Тим? — слышит он.
— Ага.
— Как дела?
— Помнишь те сэмплы, которые ты давал мне слушать?
— Которые?
— Которые хорошие. Которые мне понравились.
— А, эти. Да, помню, а что?
— Как там они назывались? Я тут на связи с ребятами, которым они бы очень пригодились.
Джинджер диктует ему название сета и название звукозаписывающей компании.
— Спасибо, — говорит Тим. — Как у тебя дела-то, кстати?
— Так себе, — отвечает Джинджер. — С ума схожу от скуки, пиздец. Кажется, я от Джона подцепил вирус трудоголизма.
— В смысле? Ты играешь, что ли?
— Ну да. В одном клубе отыграл.
— Ого.
— Да ладно, что тут такого. Джон уже пять раз выступал.
— Ага, как будто на Джона стоит равняться.
— Иди нахуй. В любом случае, скука смертная. Я уже со всеми раз по двадцать поговорил. И с Джоном потусовался. И сходил на два его выступления. И в кино тоже был. Я, блядь, даже с Брайаном побеседовал.
— С Пого по клубам еще не таскался?
— Отъебись.
Тим хохочет.
— Ты какие-нибудь упражнения делаешь? Я вот бегаю, мне помогает.
— Да, делаю. И все равно мне скучно.
— Ха. Ну просто безвыходное положение, — заключает Тим и отталкивается ногами от стола, делая несколько кругов на стуле. — Хочешь, приходи ко мне? Я широко известен тем, что умею развлекать людей. Я в рок-группе играю.
Джинджер фыркает.
— Было бы неплохо. Что будем делать?
— Не знаю. Что и всегда? Чего-нибудь пожрем, чего-нибудь выпьем, посмотрим какую-нибудь хуйню по телику, а ты будешь мне вопросы задавать, которых я кроме как от тебя ни от кого в своей жизни не слышал, а еще послушаем какую-нибудь убогую музыку и поржем.
— Мне нравится, — отвечает Джинджер.
— А потом я тебя так трахну, что тебе башню сорвет, — добавляет Тим.
На пару секунд повисает молчание.
— О, — выдыхает Джинджер.
— Что? — спрашивает Тим, выпрямляясь и опираясь локтями на колени.
— Я думал… Ладно, неважно. Я приду. Меня все устраивает.
— Что ты там думал? — уточняет Тим, подавляя ухмылку. — Что меня твой член интересует только пока мы концерты даем, а как я дома оказываюсь, так сразу все, дорогой, не сегодня, у меня голова болит, и вообще мне надо в церковь?
Джинджер смеется, и Тим тоже хмыкает.
— Ну, не совсем. Но… Ну, знаешь, я не был уверен…
— Дебил, — говорит Тим.
— Иди нахуй, — говорит Джинджер.
— Так что, завтра после шести тебе нормально? Я бы тебя и сегодня пригласил, но я в паршивом настроении, если честно.
— Да без проблем. Завтра так завтра.
— Ну ладно, тогда до завтра. И спасибо еще раз за сэмплы.
— Ага, — отвечает Джинджер и кладет трубку.
Магия.
Джинджер приходит на следующий день с двумя бутылками в руках.
— Вот, — говорит он.
— Это что? — спрашивает Тим, и это оказывается какая-то японская водка.
— Увидел в магазине и захотел попробовать.
— Попробовать? — Тим присвистывает. — Две бутылки? Это скорее «давай напьемся до беспамятства.»
Джинджер пожимает плечами.
— Ну ладно, — соглашается Тим. — Если ты так настаиваешь. Но тогда я закажу сашими. Если уж я буду блевать, то водорослями.
Так что они заказывают сашими и напиваются до беспамятства.
Они заказывают целую тонну сашими и запихивают их друг другу в рот. Джинджер заодно решает показать ему пару приколов, поэтому часть сашими оказывается на полу. Тим находит какие-то крохотные рюмочки на кухне, и они пьют водку, поднимая их зубами и проливая половину на себя.
Джинджер начинает пиздеть, и Тим никак не может уловить, о чем же, хотя и принимает активнейшее участие в их разговоре. Джинджер начинает задавать ему вопросы, которые ни одному живому человеку даже в голову приходить не должны. Тим интересуется, из чего же такого изготовлены мозги Джинджера, и тот с радостью соглашается, что действительно из розового киселя.
Посреди всего этого Джинджеру звонит Джон и спрашивает его, не хочет ли он пойти на его выступление, а потом потусоваться, и Джинджер включает громкую связь. На этот раз Тим ведет себя прилично и пытается вежливо беседовать с коллегой по группе, а Джинджер ведет себя как полная задница, хохоча и пихаясь локтями, так что Тим и сам начинает смеяться. Джон удивляет Тима и тоже смеется, и Джинджер приглашает его к ним в гости, заверяя его, что у них тут есть целых две бутылки отличной японской водяры, на что Тим замечает, что Джон не пьет алкоголя, и Джон опять смеется. Джинджер тоже смеется и добавляет, что он сам-то как раз очень даже пьет. Он обещает Джону, что придет, и кладет трубку.
Они продолжают валять дурака. Джинджер копается в его дисках и включает какой-то фильм, который они даже не смотрят. Потом Тим ставит музыку, которую они оба считают нелепой, и они танцуют, захлебываясь смехом и толкаясь, а к концу вечера — просто обнимаясь, едва перебирая ногами.
— Я хочу тебя трахнуть, — говорит Джинджер.
— Я хочу блевать, — говорит Тим.
— Мне все равно, — настаивает Джинджер. — Это не страшно. Наверное, это даже охуенно. Я хочу тебя трахать, пока ты блюешь.
Тим на секунду задумывается, не пригласил ли он случайно не того коллегу и не обнимается ли он сейчас с Пого.
Но нет.
Он обнимается с Джинджером.
— Ты, блядь, в жопу напился, — отвечает Тим. — Я, блядь, тоже в жопу напился. Мы с тобой оба напились твоей ебаной японской водкой.
— Ну и что? Я все равно хочу тебя трахнуть.
— Нет уж, — возражает Тим. — Ты промахнешься мимо моей дырки и выебешь меня в подмышку, так что я тебя потом никогда-никогда не прощу.
Джинджер краснеет, услышав это. Джинджер. Тот самый, который «я хочу тебя трахать, пока ты блюешь.»
— Я не имел в виду… Я не имел в виду так трахнуть.
— Тогда ладно, — говорит Тим.
И они заваливаются в постель. И Тим отсасывает Джинджеру. И Джинджер вырубается сразу же после того, как кончает и извиняется. И Тим тоже вырубается.
Они оба просыпаются с лошадиным дерьмом во рту.
— В моем доме никакого ебаного зеленого чая нет и не будет, — говорит Тим.
— Ладно, — отвечает Джинджер и целует его, так что Тим бежит в ванную, сверкая пятками, и блюет водорослями.
К счастью, Джинджер на него не обижается. Джинджер ненапряжный.
— Извини за водку, — добавляет он, пока они сидят на кухне и пьют кофе, угрюмо уставившись друг на друга.
— Хорошая же была водка, — возражает Тим.
— Да, но мне кажется, это было не совсем по плану.
— Ну, мы можем еще раз попытаться. Когда там у Джона этот концерт?
— Завтра.
— Отлично. Как ты насчет прийти ко мне послезавтра? Я что-нибудь приготовлю, а пить мы будем красное вино как парочка невыносимо скучных старых пердунов. А потом потрахаемся так, чтобы ни один из нас это наутро не забыл.
Джинджер краснеет.
— Хорошо, я согласен, — отвечает он.
— Вот и договорились.
Джинджер уходит, и Тим просит передать Джону и его волшебным гитарным пальчикам любви и восхищения от всего своего сердца.
Он возвращается через день, и не с пустыми руками.
— Я принес орехи и резинки, — объявляет он, проходя внутрь. — Блядь, я как какой-то ебаный бурундук, который думает, что ему сегодня перепадет.
Тим смеется, и они проходят в комнату.
— Ужин почти готов, — говорит Тим.
— О, — говорит Джинджер. — То есть… Ты когда сказал «я что-нибудь приготовлю», имел в виду по-настоящему приготовишь?
— А как еще можно готовить? — уточняет Тим.
— Ну, бутерброды там.
— Ага, сейчас.
Джинджер никак не может успокоиться из-за того, что Тим приготовил стейки, так что Тим говорит ему захлопнуть варежку и жрать молча. Что Джинджер и делает, потому что это, блядь, стейки.
Они выпивают несколько бокалов красного вина как два невыносимо скучных старых пердуна, и Джинджер рассказывает ему о концерте Джона.
Через пару часов они добираются до спальни. Джинджер лезет целоваться слишком часто, и Тим обещает ему, что если он сейчас же не прекратит, он ему губу откусит, так что Джинджер переключается на облизывание его уха, что, если кто-нибудь спросит, по мнению Тима вполне допустимо.
Они раздеваются, и Тим запускает свои руки туда, куда его не звали, и делает то, о чем его никто не просил, но что так приятно делать, а Джинджер, разумеется, позволяет ему творить все, что ему хочется, и Тим за это сосет ему член.
— Так что, где там эти твои резинки, о которых ты мне так много рассказывал? — спрашивает он, поднимая голову.
— В штанах, — пыхтит Джинджер.
Тим встает, вытаскивает резинки у него из кармана, достает смазку из тумбочки и демонстрирует все это Джинджеру, вытянув руки вперед и слегка кланяясь.
Джинджер начинает хихикать, но когда Тим пихает его подальше на кровать, усаживается рядом с ним на колени, открывает смазку и наливает ее себе на пальцы, он тут же прекращает.
Ну только вот, блядь, не надо опять в лесу теряться, думает Тим.
— Что не так? — спрашивает он, откладывая смазку в сторону.
Он успевает завести руку за спину, расставив колени пошире, и начинает пропихивать пальцы в себя, прежде чем Джинджер реагирует на его вопрос.
— Блядь, — говорит Джинджер. — Ты что, серьезно собираешься со мной ебаться?
— Да?
— Охуеть.
— Какого хуя? — спрашивает Тим и шипит, когда пальцы оказываются внутри. — Только не надо мне рассказывать, что ты никогда никого в жопу не трахал. Ты, блядь, в рок-группе играешь.
— Разумеется, трахал. Но не тебя же, — отвечает Джинджер возмущенным голосом, и Тим не совсем уверен, чем конкретно он возмущен.
Вполне возможно, что он попал в самый разгар обряда почитания самого себя как верховного божества.
— Ну, во мне и в моей заднице ничего особенного нет, — возражает он. — То есть, конечно, задница у меня тесная и горячая, и я хочу, чтобы твой тупой огромный хер прямо в ней и оказался…
— Блядь, — перебивает его Джинджер. — Можно мне… Можно мне посмотреть?
О.
О.
Теперь ему хочется посмотреть.
— Конечно, можно, — отвечает Тим, разворачивается и становится на четвереньки.
— Пиздец вообще, — ахает позади него Джинджер.
Тим ничего не отвечает. Вместо этого он просто трахает себя пальцами, задрав задницу.
Он же сказал, что хорошо умеет развлекать людей. Вот он и развлекает.
— Блядь, Тим, — опять заговаривает Джинджер через минуту-другую. — Можно мне… Можно я тоже…
Тим нащупывает смазку и швыряет ее в сторону Джинджера. Через несколько секунд скользкие пальцы Джинджера касаются его дырки.
— Выеби меня, — тут же предлагает Тим, потому что он именно настолько щедрый.
Джинджер проталкивает в него свои пальцы, и какое-то время Тим не вынимает свои, так что они растягивают его вдвоем, но потом ему становится слишком хорошо, чтобы так сильно концентрироваться. Тим опускает руку и крепко обхватывает свой член. Он подумывает, не стоит ли ему просто взять и ударить себя по нему, или лучше сейчас не пугать Джинджера — в конце концов, он скоро получит именно то, что намеревался получить уже довольно давно. Он решает, что не стоит, и просто тянет и выкручивает кожу у себя на члене. Джинджер все это время рассказывает ему, какой он тугой и какой он охуенный, и как сильно он его возбуждает, и какой он невероятно красивый, и много чего еще, что он уже неоднократно слышал. Тим просто подается бедрами назад, насаживаясь на пальцы Джинджера, и немного спустя хвалебный пиздеж Джинджера его уже не беспокоит, потому что он очень классно трахает его пальцами и очень классно держит его другой рукой за бедро, а сам Тим терзает свой собственный член, и это, разумеется, нихуя не классно, а очень даже больно — как и должно быть. Ему приходится собрать всю свою волю в кулак, чтобы все-таки открыть рот и что-то сказать.
— Стоп, стоп, — выдавливает он из себя. — Джиндж, погоди.
— Что? — спрашивает Джинджер. — Все в порядке?
— Да, все в порядке, и даже больше того. Все в таком порядке, что я прямо сейчас обкончаюсь, если ты не прекратишь. А я хотел, чтобы башню снесло тебе, а моя еще на месте постояла. Так что…
— Я не против, если мы и дальше так продолжим.
— Я знаю. Я против, — возражает Тим, выпрямляясь и отпихивая руку Джинджера. — Давай. Ляг на спину. Покажи мне свой мягкий животик.
Джинджер посылает его нахуй и ложится на спину. Тим дает ему резинку и Джинджер натягивает ее на себя. Тим поливает его член смазкой, усаживается на него сверху и пристально смотрит ему в лицо.
— Хоть слово скажешь — я тебя, суку, убью, — говорит он и начинает опускаться на его член.
А член у Джинджера большой и горячий, и теперь путешествует по доселе неизведанным местам.
Магия.
Джинджер делает громкий вдох, а потом открывает рот, и Тим слышит, как взрывной согласный образуется на его губах. Тим насаживается на него полностью одним резким движением, шипя от боли, и Джинджер зажимает себе рот рукой.
Волшебство ебучее.
Тим ухмыляется и начинает двигаться, трахая его, не отрывая взгляда от его глаз — распахнутых, удивленных, одновременно и сосредоточенных, и абсолютно потерянных, и от его руки, которой он крепко зажимает себе рот, так, что кровь отливает от пальцев, а все то, чем он так жаждет поделиться с Тимом, остается под ними.
Тим знает, что долго не протянет, и решает не устраивать ебаных шоу с фейерверками. Он хватает Джинджера за другую руку, кладет ее себе на бедро и нажимает на нее. Джинджер понимает намек и впивается в него пальцами. Тим подносит свою собственную руку ко рту, облизывает запястье — там, где кожа очень тонкая и чувствительная, там, где он бы проверял свой пульс, если бы на то была нужда, и с усилием кусает себя. И тянет зубами за кожу. Джинджер стонет под ним, и стон его слышно даже сквозь пальцы, потому что Тим кончает и сжимается вокруг его члена, сжимается так сильно и так крепко, что член Джинджера чуть ли не выскакивает из него из-за напряжения. Тим проявляет похвальную сноровку и насаживается на него еще глубже.
Джинджер воет. Джинджер хватает его за руки и притягивает его к себе, его ладони оказываются у него на спине и на затылке, придавливая его, удерживая его на месте. Джинджер трахает его и стонет сквозь сжатые зубы, стонет так, как будто все наоборот, и это Тим вбивается в его растянутую задницу, и Тим с радостью лежит на нем, подставляясь, потому что если это не прекрасно, то что тогда прекрасно.
Джинджер кончает через несколько секунд, крепко стискивая его в своих руках, все его тело будто каменеет на какое-то время под Тимом.
— Мне срочно нужна сигарета, — выдавливает из себя Джинджер.
— Почему мы раньше этого не сделали? — добавляет Джинджер немного спустя.
Тим отпускает смешок.
— Подожди немного, ладно? А на твой вопрос я уже отвечал: потому что не было смазки.
— Блядь, но магазины-то были.
— Ладно, — отвечает Тим, выпутываясь из щупалец Джинджера и вставая, чтобы взять сигареты. — Я понял. Тебе нравится моя задница. Ты не волнуйся. Она никуда не денется. Ты ее точно еще раз получишь.
Они курят. Тим приносит вино из кухни и они пьют из горла, а потом снова закуривают.
— Мне съебаться? — спрашивает Джинджер.
— Зачем?
— Не знаю. Тебе не нравится целоваться. Может, и в кровати со мной валяться тебе не нравится.
— Нет, валяться я люблю, — отвечает Тим. — Давай валяться. Только не надо опять превращаться в гигантского кальмара, ладно?
***
Они начинают шляться и кататься по городу после этого гораздо чаще. Иногда с Джоном, иногда только вдвоем. Они даже посещают несколько концертов Джона, и Тиму приходится передавать свои любовь и восхищение лично.
Они едят пиццу и бургеры, и пончики в чрезмерном количестве, и еще попкорн — сидя на последнем ряду в полупустом кинотеатре, и Тим даже разрешает Джинджеру поцеловать себя пару раз.
Он слушает стихи Брайана по телефону и испражняется на них. Он идет тусоваться с Пого в клуб и невероятно жалеет об этом.
А еще Джинджеру действительно нравится трахать его в задницу.
Что по большей части здорово.
Потому что несколько раз он его хорошенько ебет.
Но Джинджеру нравится трахать его слишком сильно, и обычно он довольно быстро кончает, и тогда Тим вынужден придумывать, что бы такое сделать с собой, чтобы Джинджер окончательно не перепугался.
Когда они трахаются в классике первый раз — Тим лежит на спине, широко раскинув ноги — это ужасно. Джинджер никак не затыкается и все рассказывает ему о своих чувствах, и Тим не только видит, что тот говорит искренне, так как каждое слово написано на его потном лице, но и никак не может вывернуться, чтобы заткнуть его, и эта ситуация немного не из тех, что ему нравятся.
Ну, впрочем, ебля все равно выходит задорная, и Джинджер трахает его пальцами после того, как кончает, используя собственную сперму вместо смазки, а Тим смотрит на него и говорит ему ебать его пожестче, и Джинджер так и делает. Тим дрочит себе, пока пальцы Джинджера елозят у него в заднице, выкручивая свой член так, что Джинджер только испуганно ахает и охает. А что делать со своей другой рукой Тим не знает. Он бы, конечно, укусил ее, но на ней еще свеж укус, оставшийся с прошлого раза. И это тоже очень круто.
Так что не совсем уж ужасно.
Когда они впервые трахаются раком — это в основном охуенно. Тиму удается уговорить Джинджера вжать его лицом в подушку. Джинджер размашисто ебет его, хватает обе его руки и тянет их ему за спину, надавливая, и это пиздец как заводит, но, видимо, Джинджера это заводит еще больше, потому что он кончает всего лишь минуту спустя, а Тим хочет продолжения.
Тим хочет продолжения, так что он ебет Джинджера в рот. В смысле, действительно ебет. Так что тот давится и кашляет, а Тим вжимает обе своих ладони ему в затылок, удерживая его так, как он считает нужным. Рот Джинджера мягкий, теплый и невыносимо влажный на его члене. Джинджер все ему позволяет. Джинджер даже дает ему потрогать свои разъебанные губы потом, дает ему посмотреть на себя и открывает свой рот для него, обнажая зубы.
Тим понимает, что все это, пожалуй, было чересчур, потому что и для него самого это было бы чересчур, так что он говорит «извини», а Джинджер говорит «да ничего страшного», а Тим говорит «да ты из ума выжил, ты же раз сто поперхнулся» и «будь я на твоем месте, меня бы давно стошнило», а Джинджер на это заявляет, что, значит, он лучше владеет собой и лучше умеет подавлять рвотный рефлекс, а Тим отвечает, что если он будет тут хвастаться, то они сделают это еще раз. Потом они пьют блядский зеленый чай, поднимая чашки за Разрушение Фасада Джинджера Фиша, и Тим целует его истерзанные губы.
Джинджер ни разу не дает ему пощечину, хотя Тим изо дня в день пытается подтолкнуть его к этому.
Потом начинается их тур по Европе.
***
Когда начинается их тур по Европе, Тим ожидает немного другого.
Потому что они уже ездили в тур вместе. Он знает, что будет ругаться с Брайаном, и что они вдвоем будут работать больше всех и беситься из-за остальных. Он знает, что ему следует избегать Пого любой ценой и даже подсовывать ему других жертв, не проявляя никакого милосердия по отношению к своим собственным коллегам. Потому что все знают, что с Пого или ты убиваешь сам, или убивают тебя. И все терпят фиаско, и Тим тоже. Он знает, что будет чрезвычайно предрасположен к тому, чтобы слушать как Джинджер матерится и беспрестанно повторяет его имя, так что он покупает огромный тюбик смазки в первый же день тура, потому что настроен серьезно. Он знает, что от Джона не стоит ожидать ничего особенного, кроме как бесед о гитарах и игры на них же.
Как же он, черт побери, ошибается в этом вопросе.
Тим даже не находит времени открыть свой огромный тюбик смазки, как наступает день рождения Джона. Не то чтобы он ни разу не прикасается к Джинджеру все эти дни с начала тура, нет. Он прикасается, но прикасается сухими руками, грубо и резко, так что Джинджер даже вскрикивает несколько раз, и на глазах у него выступают слезы, и это опять чересчур, потому что Джинджер обещает, что однажды он ему реально влепит по лицу, а потом становится на колени и отсасывает ему, так как он не очень-то последователен в своих угрозах.
В любом случае, наступает день рождения Джона. Ну и что, блядь, теперь, думает Тим. Ни одному из нас не двенадцать. И Джон, кажется, думает что-то в таком же роде, только, может быть, более вежливыми словами. Он говорит, что ему не нужны никакие вечеринки и что он не хочет праздновать. Но Пого вечеринки очень даже нужны. И Джинджер считает, что дни рождения — это важно. Не дни рождения всех остальных, потому что не то чтобы дни рождения не случались во время тура раньше и не то чтобы кому-нибудь хоть раз было не насрать на это. Но, очевидно, день рождения Джона и правда важен. И даже Брайан толкает речь, состоящую из «да ладно тебе» и «не будь как баба», так что Джон сдается под давлением общественности.
Они снимают ему номер-люкс в шикарном отеле, и Джинджер с Пого идут покупать для него торт. И так как покупать для него торт идут именно Джинджер и Пого, они возвращаются с каким-то блядским кремовым чудовищем, которое Пого нарекает Транссексуальным Тортом хуй знает почему. На торте изображены сиськи, но Тим не видит в нем ничего однозначно транссексуального, да и вообще не понимает, что может быть транссексуального в ебаной выпечке в принципе, а когда он спрашивает Джинджера, что же они, блядь, подразумевают под этим, тот только пожимает плечами. Тем не менее, они возвращаются с тортом, которым можно запугать все живое и все мертвое заодно, и с огромным количеством пива в банках. С огромным количеством безалкогольного пива в банках тоже — для Джона, и Тим точно знает, что это была идея Джинджера, но чего он никак не может постичь, так это того, чьей идеей было ебаное пиво вообще. Торт и ебаное пиво, отлично.
Брайан смывается с вечеринки через пятнадцать минут после ее начала, оглядывая торт с таким презрением, которое Тим только надеется научиться выказывать, и добавляя напоследок, что в этой хуйне по крайней мере должен быть кокаин. Он вербально поливает Джона поздравительным говном и, наклонившись, целует его в лоб как какой-то Папа Римский. Потом он уходит. По Джону заметно, что ему сильно не по себе. По Тиму заметно, что ему сильно хочется выйти за дверь вслед за Брайаном, потому что он знает, что в этом торте нет ни капельки кокаина, и не сплошное ли это расстройство. Но Джинджер говорит ему, чтобы он прекратил быть таким мудаком, и обещает, что даст ему отсосать попозже, так что вот.
Тим не прикасается к торту, вместо этого заводя теплые отношения с пивом, и много курит, потому что Джон сказал, что курить можно. Номер выглядит настолько абсурдно, что это даже забавно: в центре комнаты стоит огромная кровать, на полу лежат белые пушистые ковры, а у стены напротив кровати возвышается трельяж в стиле рококо — такой нелепый, что Тим никак не может успокоиться, то и дело отпуская пошлые шуточки про восемнадцатый век и французов, которые никто не понимает. Что, наверное, и к лучшему, потому что они не очень-то удачные.
Джон наигрывает что-то условно испанское на своей гитаре.
И Тим совсем не знает, каким образом их беседа поворачивает в это русло, ничего вроде бы не предвещает, но она таки поворачивает.
— Тройнички! — провозглашает Пого.
— Что тройнички? — спрашивает Джинджер.
Пого допивает свое пиво залпом и засовывает в рот кусок торта. Тим закатывает глаза.
— Ну, у кого был тройничок? — продолжает Пого с набитым ртом.
— У всех и каждого? — отвечает Джинджер.
Джон перебирает пальцами и производит звук, который по мнению Тима противоречит всем законам физики в их Вселенной.
Ошибки.
— Именно, — говорит Тим.
— Блядь, какие вы скучные, — ноет Пого. — Какие тройнички у вас были?
— С двумя партнерами одновременно? — предлагает Тим, и Джинджер с Джоном фыркают.
— Иди ты нахуй, белобрысый уебок.
Джон хихикает.
— Ну хорошо, что ты имеешь в виду? — спрашивает Тим, ничуть не смутившись.
— Я трахался с двумя девками. И я трахал девку вместе с еще одним чуваком.
— А, — хмыкает Тим. — Понятно.
— Джинджер? — спрашивает Пого.
— Что? А. То же самое.
«А еще с двумя мужиками», добавляет он, беззвучно шевеля губами, показывая руками что-то, что, по всей видимости, должно изображать Концептуальный Член, и кривляясь перед Тимом и Джоном, пока Пого не видит.
Джон хихикает, Тим закатывает глаза, а Пого спрашивает, что там за хуйня такая происходит.
— Джинджер завязал черенок вишенки в узел языком, — без зазрения совести врет Тим.
— Правда? — спрашивает Пого и выжидающе смотрит на Джинджера.
— Уже проглотил, — отвечает Джинджер, пожимая плечами.
— Придурок, — расстраивается Пого. — Тим?
— Чего?
— Тройнички? — напоминает ему Пого.
— О.
О.
Ладно.
Хорошо.
— Хм. С двумя женщинами и с другим мужчиной тоже, — потому что о «девках» он говорить не собирается. — Разумеется. И с двумя мужчинами. И с другими… индивидами, — заканчивает он, оглядываясь на торт.
— Типа с трансухами? — уточняет Пого.
— С трансгендерными ребятами, да. И с небинарными личностями. И все такое. А еще я участвовал в парочке оргий. Это когда нельзя придумать отдельное слово для этого явления и не сказать какую-нибудь дурь вроде «шестачок».
Он внезапно осознает, что на него все пялятся.
— Ты, блядь, сейчас серьезно? — спрашивает Джинджер.
— Охуеть, правда, что ли? — в ту же секунду вопит Пого, требуя немедленной аудиенции.
Тим пожимает плечами.
— Ну да. В смысле, в этом ничего такого… Блядь, это не какое-то охуительное достижение.
Джон вытворяет со своей гитарой такое, чего Тим бы делать не стал.
— Охуеть вообще, — бормочет Пого. — Но как?
— В смысле — как? При помощи гениталий, — огрызается Тим.
— Сдохни, — отвечает Пого. — Я имею в виду — где? Как? Почему? Где я могу приобрести билет?
— В клубах, — говорит Тим.
— Был я в ебаных клубах. Ни в одной транссексуальной оргии я еще не участвовал.
— Тим красавчик, — говорит Джон, и теперь все пялятся на него. — Я хочу сказать… Черт, да вы все и так знаете, что я хочу сказать. Разумеется, ему достаются транссексуальные оргии.
Ха.
Оно разговаривает.
Сюрпризы.
— Ясно, блядь. Все мне понятно, — бормочет Пого. — Ебаный белобрысый мудак.
— Да нет, — возражает Тим. — Не в этом дело. Тебе просто надо ходить в другие клубы. В такие, где тебе музыка на самом деле не нравится. И желательно в Европе. Оргии — это скорее европейский прикол. Например… — Тим закуривает и делает затяжку. — Например, ты прямо сейчас можешь пойти тусоваться, раз уж мы в Европе, и я могу гарантировать, что тебе чего-нибудь перепадет. Может быть, даже чего-нибудь транссексуального.
Как будто транссексуального торта ему мало.
А дальше Пого берет и действительно уходит.
Джинджер следит глазами за его спиной, а потом отпускает смешок.
— Слушай, да ничего ему не перепадет. Ну правда.
Тим тоже смеется.
— Ну…
Джон начинает играть какую-то глупую мелодию, и Тим понимает, что одна загадка осталась неразгаданной.
— Джон, — начинает он.
— А? — Джон поднимает голову и смотрит на него.
— Что насчет тебя?
— В смысле, что насчет меня?
— Тройнички, — поясняет Тим, ухмыляясь.
— Нет уж. Нет. Пого уже ушел.
— Да ладно, — подначивает его Джинджер. — Нам ты можешь рассказать.
Джинджер. Его надежная группа поддержки.
Джон изумленно смотрит на них несколько секунд. Тим натягивает на себя свое лучшее выражение белобрысого мудака. У Джинджера глаза сами по себе странные.
— Ладно, — сдается Джон. — Ладно, вы, сволочи, хорошо. Нет. Не было у меня тройничков.
Тим фыркает.
— Хочешь нам лапшу на уши вешать — постарайся делать это про что-нибудь, во что мы хотя бы потенциально можем поверить.
Джон смотрит на него с оскорбленным видом.
— Не вешаю я вам никакой лапши на уши. У меня никогда не было секса втроем, понятно?
— Это что… — Джинджер прочищает горло. — Это такая моральная позиция?
Тим снова фыркает.
— Нет? — неприятным голосом отвечает Джон. — Просто… Ну, я говорил об этом с несколькими моими подружками, и они были согласны, на любой вариант, но как-то не сложилось. Так вот. Никакой лапши.
— Блядь, я должен за это выпить, — заявляет Джинджер и делает глоток пива из банки. — Гитарист, у которого никогда не было тройничка.
Тим закуривает еще одну сигарету и усаживается на трельяж.
Тим усаживается на трельяж и разглядывает Джона, который опять начинает трогать свою гитару за интимные места. Потом он переводит взгляд на Джинджера.
— Так как, Джон, — начинает он, улыбаясь Джинджеру как самая настоящая акула. — Не хочешь попробовать?
Банка пива выпадает из рук Джинджера. Джон сбивается с ритма.
— Что? — переспрашивает Джон.
— Ну, нас тут трое, и никто ничем особенно важным не занят, — продолжает Тим, не в силах остановиться, будто катится по обледеневшему склону. — Хочешь, потрахаемся втроем? Ты и я с Джинджером.
Джинджер беззвучно произносит «какого хуя?», уставившись на Тима, и Джон видит, как он это делает, так что потом они неловко переглядываются.
Тим смеется.
Джон смотрит на него, начинает хихикать, а потом тоже смеется.
— Черт, — говорит он. — Ты меня подловил.
А Джинджер не смеется.
Умничка.
— Я серьезно, — говорит Тим.
— Блядь, — произносит Джинджер вслух.
Джон смотрит на него. Потом опять на Тима.
— Вы меня точно дурачите. Уроды вонючие.
— Неа, — возражает Тим.
Джон поворачивается к Джинджеру в надежде на помощь.
— Он не шутит, — говорит Джинджер.
— Что? — лепечет Джон, сжимая руку на грифе. — Что ты вообще имеешь в виду, «я с Джинджером»?
А.
— Мы трахаемся, — поясняет Тим.
Джон опять поворачивается к Джинджеру за помощью, потому что, кажется, он тоже ничему не учится. Джинджер пожимает плечами.
— Что? — повторяет Джон.
— С каких таких пор? — спрашивает Джон.
— С прошлого тура, — отвечает Тим.
Джон смотрит на Джинджера. Джинджер кивает.
— Ого, — выдыхает Джон. — Ничего себе. — Он проводит пальцами по струнам, и звук выходит чрезвычайно немузыкальный. — Вы что, по-настоящему трахаетесь?
Тим оглядывает его с ног до головы взглядом высокомерного белобрысого мудака, работающего учителем начальных классов.
— Ага, — говорит Джинджер. — По-настоящему.
— Не просто там дрочите друг другу, когда напьетесь? — уточняет Джон.
— Его хуй у меня в заднице был, — отвечает Тим, обворожительно скалясь. — Неоднократно.
Джинджер моментально краснеет. Джон смотрит на него.
— Ого, — повторяет Джон.
— Что, впрочем, к делу не относится, — замечает Тим. — Вопрос вот в чем: хочешь ли ты заняться сексом втроем с нами?
Джинджер прячет лицо в руках.
— Я не… Я не знаю, как на это отвечать, — мямлит Джон.
— Ну, — начинает Тим, чувствуя знакомое термоядерное напряжение в груди и нажимая красную кнопку, отбросив все разумные соображения. — Надо просто выяснить, нравимся ли мы тебе. Джинджер.
Джинджер смотрит на него одним глазом сквозь пальцы.
— Джиндж.
— Что? — спрашивает Джинджер, убирая руки с лица.
— Иди, помилуйся с Джоном, — говорит Тим, и все это звучит и выглядит просто криминально.
Джинджер поднимается и подходит к Джону. Джон смотрит на него снизу вверх с выражением лица, которое Тим поначалу принимает за ужас, но потом понимает, что это скорее удивление — и к тому же приятное.
О.
Джинджер садится на кровать рядом с Джоном и забирает у него гитару. Он кладет ее на пол, смотрит на Джона и целует его.
Вуду, думает Тим.
Черная, блядь, магия.
Авада, блядь, кедавра.
Джинджер целует Джона, и Джон тоже целует Джинджера, и это немного затягивается, а потом затягивается еще сильнее, прямо-таки до неприличия, и когда Джинджер наконец отстраняется, Джон весь красный и, сказать по правде, совсем растрепанный.
Тим не сдерживается и начинает смеяться.
— Однако, — говорит он. — Всем нравится Джинджер.
— Иди нахуй, — отвечает Джинджер.
А никто ведь даже не пьян.
— Так, — продолжает Тим. — Джон. Похоже, Джинджер тебе действительно нравится. Что насчет меня? Мы все тут знаем, конечно, что я красавчик. Но. Ты хочешь, чтобы я подошел поближе? — заканчивает он.
Повисает молчание. Тим смотрит Джону прямо в лицо, немного задрав подбородок, и Джон вздрагивает и ерзает на месте, однако взгляда не отводит.
Но.
— Я тебя не так хорошо знаю, — отвечает Джон.
Член у Тима в штанах стоит как каменный.
— Я тебя не так хорошо знаю, — отвечает Джон, и слова бьют Тима по лицу — и это совсем не та охуенная сексуальная пощечина, которую Тим выпрашивал у Джинджера.
«Я тебя не так хорошо знаю.» Что ты, блядь, такое под этим подразумеваешь-то вообще.
Ладно, думает он.
Ладно.
Ему удается взять себя в руки.
— Понятно, — выговаривает он. — Ничего страшного.
Джинджер хмурится, но Тим решает, что ему надо в первую очередь разобраться с Джоном.
— Я не возражаю. В смысле, я не буду против, если вы двое потрахаетесь. Мы друг другу клятв верности не давали. Все в порядке. Ну, знаешь, занимайтесь любовью, а не войной.
Джон улыбается уголком рта, и улыбка эта частично вежливая, и частично еще какая-то — непонятная.
— Тим, — открывает рот Джинджер.
— Я могу… — продолжает Тим. — Я могу съебаться. — Он указывает на дверь.
— Тим, — повторяет Джинджер.
— Заткнись, — отвечает Тим.
Джон явно смущен, но все-таки улыбается, а Джинджер все еще хмурится, но Тим решает, что он как-нибудь это переживет.
— Так это, — говорит Тим. — Я просто пойду.
И он делает шаг в сторону двери.
Но потом.
Потому что это как раз в его духе.
— Или, — говорит он.
И оба они, и Джон, и Джинджер, поднимают головы и смотрят на него, как будто он их самый страшный кошмар.
— Или, — говорит он. — Я могу здесь постоять. — Он машет рукой в сторону трельяжа. — Я могу просто посмотреть.
И Тим не уверен, как и почему все это происходит, и каким образом Вселенная не схлопывается прямо там же, но Джон кивает, и Джинджер смотрит на него взглядом, в котором виднеется что-то похожее на благоговение, и говорит «хорошо» и «блядь», а Тим просто лыбится как ебаная акула.
После этого повисает неловкая пауза.
Тим закуривает и пристально смотрит на них.
— Ну? — спрашивает он.
Они оба смеются, и напряжение уходит.
Они много целуются. Очень много.
Они целуются как будто каскадом, который один из них начинает, а другой подхватывает, а потом все повторяется, и Джинджер целует Джона, а Джон целует Джинджера, и так далее.
Джинджер вскоре расстегивает рубашку Джона и стаскивает ее с него, и Тим отчетливо слышит дыхание Джона, доносящееся с кровати, и делает глубокие затяжки одну за другой, ухватившись руками за край трельяжа. Джинджер начинает трепаться через минуту, когда никто еще до конца даже не раздет, и несет свою любвеобильную чушь, а Джон заливается краской, улыбается и отвечает ему, подбадривает его, а потом опять наступает очередь Джинджера, и это тоже затягивается в бесконечную спираль и прерывается только беспрестанными поцелуями. Тим не может расслышать отдельных слов, не понимает смысла произносимых фраз, до него доходит скорее общий тон их разговора, потому что они перешептываются, как ебаные подростки.
Тиму приходится многое переваривать. Джинджер не может оторваться от Джона, словно внутри него повернулся какой-то кран, и все его надежды, мечты и ебаные чувства теперь бьют из него ключом, и это завораживает Тима: след тех лет, которые они с Джоном провели вместе, все, что связывало их, все, что сделало их друзьями, все, что побуждало их есть пончики прямо из коробки — все это раскрывается прямо перед ним и ложится к его ногам. Тим на секунду задумывается, как же себя сейчас чувствует Джинджер, и понимает, что не имеет ни малейшего представления, поэтому ему остается только наблюдать за ним и гадать.
Джон, с другой стороны, просто превращается в лужицу податливого воска, и это, блядь, очередная шарада, потому что с Джинджером они это уже проходили, пусть и не с такой силой, потому что никакого потайного резервуара, где он держал все свои надежды, мечты и ебаные чувства к Тиму, у Джинджера не было, а если даже и был, то Тим давно сорвал тот вентиль и ни разу даже не задумался и не оглянулся назад, а о Джоне он почти ничего не знает.
Он знает больше, чем ему когда-либо хотелось, о его гитарах, но это полная загадка для него — почему Джон дрожит и стонет, потому ли это, что трогает его именно Джинджер, или он так трясется со всеми, с кем угодно. Тим смотрит на его руки, на их замедленные, мягкие движения, совсем непохожие на те, которыми он играет, и мучительно пытается понять, что конкретно приводит его в такое состояние — и не имеет ни малейшего представления. Поэтому он просто наблюдает за ним, крепко сжимая край стола трельяжа.
Джон кладет руку на член Джинджера, и они наконец преодолевают звуковой барьер.
— Блядь, Джон, — говорит Джинджер.
И Джон целует его, а потом говорит что-то про то, какой большой, горячий и классный у него член, а Джинджер скулит и тоже что-то говорит ему, и проводит ладонями по телу Джона так нежно, что Тиму хочется ударить кулаком в ебаную стену.
Он понимает, что у него стоит — и стоит уже давно. Он переступает с ноги на ногу и крепко сжимает кулаки. Сигарета повисает у него на губе.
Они слегка смещаются, и теперь Джон закрывает ему обзор, его обнаженная спина повернута к Тиму. Тим, впрочем, не возражает, разглядывая его лопатки, но даже если бы возражал, то возражать ему бы пришлось недолго, потому что несколько секунд спустя Джон произносит «я хочу отсосать тебе» и стекает на пол перед Джинджером одним плавным, эротичным движением, как будто он сделан из какой-то жидкости.
Тим замечает выражение лица Джинджера, который смотрит на Джона сверху вниз — его брови приподняты, а рот приоткрыт — но потом Джинджер поднимает голову и пересекается взглядом с Тимом, и если до этого он еще не потерялся в своем ебаном лесу, то теперь точно да.
— Блядь, — выдыхает он. — Тим.
Тим ухмыляется, словно подтверждая, что да, он тут всю дорогу стоял, потому что, кажется, Джинджеру тоже многое надо переварить, и ему не помешает столкновение с жестокой реальностью.
Джон отпускает короткий смешок — его спина все еще повернута к Тиму — и проводит руками по бедрам Джинджера. Затем он оглядывается через плечо на Тима, словно желая узнать, что там за призрака Джинджер увидал, и Тим замечает выражение его лица, его улыбку, мягкую, слегка дразнящую, замечает всего лишь на долю секунды — так вот что там Джинджеру полагалось, успевает подумать Тим — потому что она сразу же сползает с него. Джон прикусывает губу и пялится на него.
— Ого, — выдыхает он. — Блядь.
И Тим подавляет желание проверить, все ли с ним в порядке, посмотреть, нет ли у него чего-нибудь на лице или не расстегнуты ли у него штаны — хотя что в этом-то удивительного в их ситуации; он борется с этим желанием и просто стоит как и стоял, и ему абсолютно неведомо, что в нем, блядь, такого впечатляющего в этот момент, потому ли Джон на него так пялится, что он, оказывается, красавчик, или потому что он белобрысый уебок, или потому что он просто в одной с ними комнате, но спрашивать он не собирается.
Он делает затяжку и выпускает дым, улыбаясь.
— Блядь, — повторяет Джон и отворачивается.
Он еще раз проводит руками по бедрам Джинджера, расстегивает ему штаны, вытаскивает член — Джинджер вздрагивает — и наклоняет голову, чтобы взять его в рот. Тим может точно указать на тот момент, когда это случается, потому что глаза у Джинджера моментально становятся абсолютно черными, и Тима словно молнией ударяет тот факт, что ему не надо отсасывать Джинджеру, чтобы увидеть это — и не то чтобы сосать член Джинджера было осточертевшей ему работой, но тем не менее. Он чувствует, как волна жара ползет от его ног вверх по телу, угрожая захлестнуть его с головой, и он внезапно понимает, что все это как-то чересчур, и он не сможет вынести ни единой секундой больше, так что он опускает глаза.
Он опускает глаза и видит свои собственные широко расставленные ноги, ботинки, твердо упирающиеся в пол, напряженные мышцы бедер, которые заметны даже под штанами, очертания своей собственной эрекции, свои руки, сжимающие край стола, свои побелевшие костяшки, вены, выступившие на коже, и ебаная волна окатывает его без предупреждения, выжигая его изнутри.
Он оглядывается через плечо, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и успевает заметить выражение своего ошалелого лица, прежде чем пересекается взглядом с Джинджером, который пялится на него в отражении; глаза у него черные, а сам Джинджер выглядит потерянным, жалким, напуганным и готовым прямо сейчас звать на помощь. Тим наслаждается его видом всего лишь долю секунды, потому что потом он и сам готов звать на помощь. Он отворачивается и срывает с себя рубашку. Пуговицы рассыпаются по полу, и он стягивает ее через голову, запихивает сигарету в рот, который кажется ему далекой зарубежной страной, расстегивает штаны и обхватывает свой член, и пальцы его плоскогубцами ложатся на чувствительную кожу. Все это время он пялится на Джинджера, словно говоря ему, что да, все это полное сумасшествие, и я никак не контролирую происходящее, так что если ты хочешь выбраться отсюда живым, то делай это как-нибудь сам.
— Блядь, — говорит Джинджер, и голова его низко повисает между плеч.
Волна жара опять накатывает на Тима, а потом ощущение, что он потерялся на дне ебаного океана, постепенно начинает проходить.
Ощущение начинает проходить, и Тим делает глубокий вдох. Это что, думает он, Джинджер всегда себя так чувствует? Как же он, блядь, думает он, вообще выживает?
Ощущение проходит, и Тим чувствует вкус табака во рту и знакомую своенравную хватку своей собственной руки на члене, он слышит рваное дыхание Джинджера, громко вырывающееся из его рта между ласковыми словами, он видит красивую обнаженную спину Джона, видит его руки, свободно висящие по бокам, кисти, касающиеся пола, подрагивающие пальцы.
Тим видит напряженные плечи Джинджера и его руку, комкающую простыни, и другую его руку, нежно перебирающую волосы Джона. Он слышит как Джон издает тихие влажные звуки и постанывает, низко и глубоко, когда рука Джинджера оказывается у него на затылке.
Потом он слышит этот стон снова.
Тим делает глубокую затяжку и улыбается, а ебаный плутоний взрывается у него в груди.
Он точно слышит этот стон снова.
И это, конечно, риск, но он готов поспорить, что не ошибается, а если все-таки ошибается, то что ж, это как раз в его духе, и он никогда ничему не учится в любом случае.
— Джиндж, — говорит он. — Что же ты никак не поймешь намека и не выебешь его в рот?
Джинджер замирает.
Джон тоже останавливается, но в его неподвижности есть что-то другое.
Если бы Тиму предложили угадать, то он бы сказал, что Джинджер напуган и взбешен.
Если бы Тиму предложили угадать, то он бы сказал, что Джон чего-то ждет.
— Ты совсем, блядь, что л— — начинает Джинджер.
— Закрой рот, — говорит Тим. — Джон.
Джон медленно поднимает голову, не оборачиваясь, но определенно внимательно слушая его. Его пальцы подрагивают.
— Скажи ему, — говорит Тим. — Скажи ему, что ты хочешь, чтобы он выебал тебя в рот.
— Еб твою мать, что т— — опять начинает Джинджер.
— Я хочу, чтобы ты выебал меня в рот, — говорит Джон.
Джинджер содрогается, смотрит на Джона, потом на Тима, потом опять на Джона.
— Блядь, — говорит он.
Пальцы Джона опять вздрагивают. Джинджер снова смотрит на Тима.
Мне что, блядь, подойти к вам и протянуть тебе хуеву руку помощи, думает Тим, чувствуя как плотная горячая масса поднимается в его груди, но потом Джон наклоняется, со стоном обхватывает член Джинджера губами, хватает его за руку и кладет ее себе на голову. Надавливая на нее.
Тим улыбается.
Магия.
Джинджер не поднимает глаз. Вместо этого он таращит их на Джона, надавливая ему на голову своей рукой, широко растопырив пальцы в его волосах.
— Боже мой, — говорит он, и руки Джона сжимаются.
— Блядь, Джон, — говорит он, и рука Тима на члене тоже сжимается.
Джинджер кончает, трясясь, и несколько секунд спустя Джон подбирает себя с пола не без некоторого изящества, усаживается на него сверху, целует его, постанывая ему в рот и держа его за локти.
Они продолжают целоваться какое-то время, Джон нетвердо покачивается, а Джинджер просовывает руку между их телами и трогает его член. Ну, этого Тим на самом деле не видит, но что он еще там может делать-то, решает он, разглядывая красивую обнаженную спину Джона.
Потом Джон отстраняется и шепчет что-то Джинджеру на ухо. Тим слышит только хриплые гласные и что-то, что звучит как его имя.
— Что? — переспрашивает Джинджер, и тон у него не озадаченный, а скорее недоверчивый.
— Пожалуйста? — шепчет Джон.
Ладно.
Ладно, думает Тим и понимает, что постоянно забывает двигать рукой на члене.
— Джиндж, — выплевывает он. — Сделай что он говорит.
Джинджер тут же смотрит на него, и Тим не имеет никакого понятия, о чем там Джон его просил, но выражение лица Джинджера сообщает ему, что явно о чем-то хорошем.
— Иди нахуй, — отвечает Джинджер, и Тим не удивлен.
— Идите вы оба нахуй, — добавляет он, и тут Тим удивляется, но Джинджер уже пересаживается, переползая подальше на кровать и подтягивая Джона за собой, переворачивая его за плечи.
Джон приземляется на задницу между ног Джинджера и падает ему на грудь. Его член покачивается от столкновения.
У Тима пересыхает во рту. Он нащупывает сигареты на столе не глядя, быстро вытаскивает одну и засовывает ее себе в зубы.
Когда Джон поднимает голову и видит Тима, то тут же краснеет, как будто персонаж мультфильма: краска неумолимо поднимается с его шеи вверх, заливая щеки.
Тим закуривает.
— Привет, — говорит он, улыбаясь.
— Идите вы оба нахуй, — повторяет Джинджер и кладет свою руку на член Джона, начиная дрочить ему. Тим выдыхает дым, щерясь, поднимает руку и обхватывает себя за шею сзади, потирая затылок, другой рукой сжимая свой член покрепче и выкручивая его.
Джон стонет.
Тим отдрачивает себе, напрягая свою руку так сильно, что болеть у него начинает не только член, но и кисть, и ужасное оружие массового поражение, которое бьется у него в груди вместо сердца, рассыпается на мелкие кусочки от того, что он не может одновременно смотреть и на лицо Джона, и на лицо Джинджера, потому что это точно самая уродливая, самая непристойная и самая изумительно болезненная сессия онанизма напоказ, которую Джинджер видел в его исполнении, и ему просто жизненно необходимо узнать, насколько сильно Джинджер хочет выбежать с криками из комнаты, но еще он понимает, что ему надо смотреть на Джона, чтобы играть по правилам.
А они и правда играют.
Поэтому он смотрит на Джона, скаля зубы. Он слышит, как Джинджер повторяет «блядь» будто мантру, и смотрит на Джона, ухмыляясь, а Джон смотрит на него, задыхаясь и постанывая с открытым ртом, и его глаза путешествуют то вверх, то вниз, с его руки на члене к его лицу, и это тоже затягивается в бесконечную спираль или даже в петлю, потому что Джон выглядит беспомощным, Джон выглядит загнанным в угол, Джон смотрит на его руку на члене, облизывая свои дрожащие губы, широко распахнув глаза, с блядским восторгом на лице, а потом поднимает взгляд и коротко смотрит на Тима, и восторг мгновенно сменяется на неприкрытый ужас, словно он понимает, что Тим во всех подробностях знает, о чем Джон думает.
А Тим действительно во всех подробностях знает, о чем Джон думает.
И не кое-что новенькое ли это.
Не ебаная ли это магия.
— Блядь, Джиндж, — говорит Джон.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер, и Тим пытается сохранить спокойствие, но с позором проваливается, потому что он может выдвинуть обоснованное предположение о мыслях Джинджера во всех подробностях, и он уверен, что не ошибается и в этот раз, так что он убирает руку с шеи и распахивает свою пасть, нажимает на губы, просовывает два пальца внутрь и кусает их, не отрывая взгляда от перепуганного лица Джинджера и кончая ровно через два удара своего самого устрашающего оружия в истории человечества.
Что приводит к взаимному гарантированному уничтожению, потому что Джон стонет, низко, глубоко и, вероятно, тоже кончая, хотя Тим и не может этого видеть, не только потому, что смотрит на Джинджера, но и потому, что и Джинджера он тоже совсем не видит, так как весь мир исчезает, поглощенный взрывом.
Он медленно сползает на пол несколько секунд спустя, будто сломанная кукла, неловко ударяясь конечностями, запрокидывая голову.
Он смотрит, как Джинджер встает и подходит к трельяжу, переступая через его разбросанные в стороны ноги, как он берет пачку сигарет. Он смотрит, как Джинджер берет банку пива и выпивает ее, не останавливаясь, как он затем закуривает.
Он задирает руку вверх, и Джинджер поднимает его на ноги. Тим покачивается, колени у него трясутся, а Джинджер запихивает зажженную сигарету ему в рот и закуривает другую.
— Больные ублюдки, — говорит Джинджер.
Джон начинает хихикать на кровати, и они оба смотрят на него.
— Иди нахуй, — говорит Джинджер ему лично.
— Эй. Прости меня, — отвечает Джон и улыбается. — Блядь, умираю как хочу торта.
И Тим не может поверить своим глазам два раза подряд, потому что Джинджер тащит ему этот ебаный торт, а потом Джон действительно его ест.
Тим выпивает целую банку пива.
— Джон, — говорит он; Джон и Джинджер сидят на кровати.
— Ты не против? — спрашивает он, указывая рукой на свободное место рядом с ними.
— Нет, конечно, — отвечает Джон, и Тим делает несколько шагов и валится на матрас.
— Не был полностью уверен, — бормочет он в подушку. — Ты же меня, блядь, не так хорошо знаешь и все такое.
— Иди нахуй, — говорит Джон, и они целуются, Джон и Джинджер, и они спят, все трое, Джинджер — обнимая Джона, Джон — обнимая Джинджера, а Тим — обнимая ебаную подушку.
***
Тим наблюдает за ними следующие десять дней, за их идиотскими улыбками и постоянными перемигиваниями, и думает, что у него разовьется диабет только потому, что он на них смотрит, и ему хочется сказать Джинджеру, чтобы они уже сняли себе комнату и перешли к делу, потому что никто не возражает, а когда он берет и действительно говорит это ему, случается целое совещание, и Джинджер рассказывает ему, что он не совсем уверен, а Тим уточняет у него, в чем же он, блядь, не совсем уверен-то, и добавляет, что Джон пялится на него так, будто он кусок шоколада, и, вполне вероятно, жаждет трогать его за интимные места даже больше, чем свои гитары, а Джинджер отвечает, что он не совсем уверен, что хочет трахаться с Джоном без участия Тима, и Тим думает «о», и Тим говорит «о», и Тим заканчивает их разговор, сказав «ну тогда спроси его, не желает ли он повторить».
Джинджер спрашивает его, и, по всей видимости, Джон желает, так что Тим делает несколько звонков и организует им комнату в следующем пункте назначения — такую, которая на самом деле может вместить трех взрослых мужчин, вознамерившихся провести ночь в одной кровати.
Они играют на концерте, а потом отрываются на вечеринке, напиваясь до зеленых чертиков.
Тим проводит большую часть дня в непередаваемых мучениях и бесконечных спорах с Брайаном, а потом еще и опаздывает на свое собственное пизданутое свидание, так что когда он наконец добирается до отеля, то сначала просто стоит за дверью и слушает, как Джон играет на гитаре, а Джинджер хохочет, а когда он наконец заходит в номер, оба придурка валяются в постели, заваленной бутылками и пачками ебаного арахиса, оба они валяются в постели без штанов, Джинджер в своей майке-алкоголичке, а Джон — в расстегнутой рубашке Джинджера, которая болтается у него на плечах, а губы у них все искусанные, и, разумеется, никто не возражает, а ему в любом случае ужасно хочется жрать, так что он заказывает китайскую лапшу в номер и делится ею с Джинджером, хотя «делится» — не совсем правильное слово, потому что ебаный ублюдок просто отбирает у него половину, пока Джон хихикает и наигрывает кантри на своей блядской гитаре, а потом они все втроем включают какое-то кино и не обращают никакого внимания на экран.
Тим решает, что на этом на сегодня, пожалуй, и все, но потом он уходит в ванную, чтобы отлить, а когда возвращается — Джон уже сидит верхом на Джинджере, полностью раздетый, и они целуются, а рука Джинджера путешествует по его красивой обнаженной спине.
Тим прочищает горло, и Джон оборачивается и смотрит на него, и Джинджер тоже садится на кровати, облизывая губы.
— Я просто тут посижу, хорошо? — говорит Тим и пододвигает к себе стул, и усаживается на него задом наперед, скрестив руки на спинке.
Джон виновато улыбается ему, а Джинджер открывает было рот, чтобы что-то сказать, но уже поздно, потому что Джон опять набрасывается на него, так что что бы там Джинджер ни хотел сообщить — сообщать ему это приходится Джону, сладким задыхающимся шепотом ему в ухо.
Тим снимает рубашку и закуривает, и сидит на стуле, даже не пытаясь дотронуться до себя, но потом обстановка в комнате накаляется, Джинджер начинает материться и без остановки повторяет имя Джона, так что Тим крепко хватается за спинку стула, до боли сжимая пальцы.
— Хочу, чтобы ты меня трахнул, — говорит Джон.
— Пожалуйста, — говорит Джон.
— Блядь, — говорит Джинджер, и Тим мысленно проклинает себя за то, что не взял с собой огромный тюбик смазки, который купил еще в первый день тура, но тут Джинджер скатывается с кровати и зарывается в сумку на полу, и извлекает из нее резинки и огромный тюбик смазки, который, как Джинджер сообщает ему позднее, купил Джон по дороге в отель, а сам Джон все это время сидит спиной к Тиму, ритмично покачиваясь и ахая, и рука его зажата у него между ног, а мышцы на ней то и дело напрягаются.
Джинджер опять придвигается к нему, и они целуются. Джинджер опять придвигается к нему и наливает смазку на пальцы, а Джон ложится на спину и раскидывает ноги в стороны, и Джинджер ложится рядом с ним на боку, опираясь на локоть, и вставляет свои пальцы в его дырку.
Тим понимает, что у него просто взорвутся глаза, если он прямо сейчас что-нибудь не сделает, так что он вскакивает и дергает за ремень, опрокидывая стул, на котором сидел, и Джон смотрит на него, и Джинджер тоже смотрит на него, оба переполошившиеся, с широко распахнутыми глазами, как парочка ебаных оленят.
— О, не обращайте на меня внимания, — говорит Тим, расстегивая штаны и вытаскивая свой негнущийся, заброшенный член.
И они не обращают на него внимания, они снова целуются, а потом Джинджер ложится между разведенных ног Джона, и его майка задирается невероятно знакомым образом, и Тим думает, что уж на это он точно может подрочить, но тут Джон шепчет что-то, прижимаясь губами к уху Джинджера.
— Блядь, Джон, — выдыхает Джинджер, и Тим чувствует, как в его груди начинается обратный отсчет, предвосхищая события.
Они оба садятся на кровати и разворачиваются, так что теперь они сидят лицом к Тиму, оба избегая смотреть на него, и Джон становится на четвереньки, а Джинджер нежно кладет руку на его бедро и входит в него.
Оказывается, что Джон пиздец какой тугой и красивый, и все остальное тоже, все то, что Тим и сам слышал много раз, будучи в положении Джона. Тим выкручивает свой член именно так, как надо, и закуривает.
Джон стонет, и Джинджер наклоняется и целует его красивую обнаженную спину, нашептывая что-то ему на ухо, и Джон стонет еще глубже.
Тим делает затяжку. Тим делает несколько шагов в сторону кровати.
— Блядь, Тим, — лепечет Джинджер, внезапно вспоминая о его существовании.
Тим садится на корточки перед ними, убирая руку с члена и низко наклоняя голову набок, заглядывая Джону в лицо, ухмыляясь как очень умная и невероятно изобретательная акула.
Джон краснеет и крепко зажмуривается в ту же секунду, как замечает, что Тим смотрит на него.
— Джинджер, — говорит Тим. — Подними его голову.
Джон жмурится так отчаянно, будто иначе его убьют.
— Блядь, — говорит Джинджер, запускает руку в волосы Джона и слегка тянет за них. — Что здесь за хуйня такая происходит?
— Держи, — отвечает Тим и задирает руку с сигаретой повыше. — Заткни свой бестолковый рот.
Джинджер забирает у него сигарету, а потом лицо Джона наконец-то оказывается прямо перед ним целиком и полностью.
— Посмотри на меня, — говорит Тим.
Джон хныкает. Джинджер матерится.
— Джон, — говорит Тим, покачиваясь на пятках.
Джон потихоньку открывает глаза.
— Приветик, — улыбается Тим, щеря зубы.
— Полюбуйся-ка на это, — добавляет Тим, засовывает два пальца себе в рот и посасывает их.
Джон хныкает. Джинджер матерится.
— Так, — продолжает Тим, вытащив пальцы, и обхватывает ими свой подбородок. — В прошлый раз ты сказал, что ты меня не так хорошо знаешь. Я тут подумал, что, наверное, мне просто следует представиться тебе должным образом.
Он задирает пальцем свою верхнюю губу и тянет, выкручивая ее.
— Я Тим, — говорит он и смотрит Джону прямо в глаза. — Я терпеть не могу целоваться и пиздец как ненавижу всю эту ерунду, которую Джинджер постоянно несет — которая так льстит красивым мальчикам вроде тебя. Но мне нравится его член, и еще мне нравится, как он матерится и постоянно повторяет мое имя, когда мы трахаемся, так что иногда я все-таки разрешаю ему поцеловать себя, а иногда я просто зажимаю ему рот рукой, а он мне позволяет.
— Блядь, — говорит Джинджер.
Джон делает резкий вдох и смотрит на Тима выжидающе.
— Ты мне тоже нравишься, — продолжает Тим, облизав свои пальцы еще раз. — Я бы тебя в ротик выебал. Я бы вмазал тебе по личику. Я бы засунул свой член в твою очаровательную задницу, а ты бы только рад был, не правда ли? Так же, как ты сейчас рад.
— Блядь, — говорит Джинджер. — Мне кто-нибудь может объяснить, что тут вообще такое происходит?
— Тебе что… не по себе? — спрашивает Тим, не поднимая головы, и кладет руку на свой член.
— Блядь. Да? Немного не по себе, — отвечает Джинджер.
— А все в полном порядке, — отзывается Тим, улыбаясь. — Все ведь в порядке, Джон?
Джон стонет.
— Скажи ему.
— Все в порядке, — выдыхает Джон. — Все нормально. Трахни меня.
Тим отпускает смешок, и Джон опять краснеет.
— Блядь, — повторяет Джинджер.
— В любом случае, — снова заговаривает Тим. — Я бы все это сделал, и даже больше того. Но так как мне ничего тут не полагается, я просто поразвлекаю себя сам, договорились? Я засуну свою ебаную руку себе в глотку и буду сосать свои пальцы, и я укушу их, и мне будет пиздец как больно. Но недостаточно больно.
— Так что я постараюсь и поразвлекаю себя еще немножко. Я засуну свою ебаную руку себе в глотку и укушу себя за пальцы, а потом я врежу сам себе по члену, а ты ничего не сможешь с этим поделать, — заканчивает Тим и запихивает столько пальцев, сколько только может, себе в рот, и крепко сжимает свой член, выкручивая его, и смотрит на Джинджера.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер и зажимает себе рот рукой, и толкается в Джона, а Джон стонет.
Тим смотрит на Джинджера и сосет свои пальцы, терзая свой член так беспощадно, что слезы выступают у него на глазах.
Ноги у него тоже болят, и не так, как он бы хотел, просто отнимаются от долгого сидения на корточках, но Джинджер таращится на него так, будто сию же секунду грохнется в обморок, и Тим решает, что уж как-нибудь потерпит.
Он вытаскивает руку изо рта и широко раскрывает его, нажимая большим пальцем на нижнюю губу.
Он лупит себя по члену.
— Господи, блядь, Боже мой, — говорит Джон и недоговаривает даже этого, последний слог выпадает из его рта искалеченным, потому что он стонет и кончает, сжимаясь вокруг члена Джинджера и дрожа.
Впрочем, Тим на него не смотрит, Тим смотрит на Джинджера, но на Джона смотреть ему и не надо, как раз потому, что он видит Джинджера.
— Блядь, Джон, — говорит Джинджер, или, может быть, он говорит «блядь, Тим,» или даже «блядь, гигантский кальмар», потому что рука, которой он зажимает себе рот, заглушает его слова, но Тим вполне себе уверен, что слово «блядь» он произносит — и почему бы ему его не произносить.
Тим смотрит на Джинджера, а Джинджер кончает Джону в задницу, и Тим еще раз лупит себя по члену, а потом начинает яростно дрочить себе и кусает свои ебаные пальцы, как и обещал, и тоже кончает.
Потому что он слов на ветер не бросает.
Джон жует арахис, подхватывая его губами с ладони Джинджера, после того, как Джинджер обзывает их больными ублюдками, а Тим приносит им всем столько воды, что ее хватит, чтобы утопить целого слона. Он сидит на полу, и опрокинутый стул впивается ему в спину, а он курит и смотрит на Джона, курит и смотрит на Джинджера, сквозь полуопущенные веки.
Член у него болит так сильно, когда он отливает, что он даже вскрикивает, и Джинджер тоже заходит в ванную и смотрит на него так, будто решил заделаться современной интерпретацией ебаной Моны Лизы, только напуганной до усрачки и нихуя не загадочной, и выводит его из ванной, и укладывает его на кровать, и накрывает его истерзанный член мокрым полотенцем, и ложится рядом с ним, обнимая его. Джон тоже ложится рядом с ним, с другой стороны, и тоже обнимает его, в смысле, реально, блядь, прикасается к нему своими ебаными руками, своими настоящими руками, и обнимает его.
Если во всем этом действительно замешана магия, думает Тим, то, кажется, сегодня я был ебучим реквизитом.
***
Они дают концерты, колеся по Европе, и, судя по всему, Джинджер набирается уверенности, потому что они с Джоном начинают трахаться без участия Тима, и Тим хочет построить ебаный языческий храм и отблагодарить за это всех богов, которые готовы будут его слушать, и, может быть, заодно и помолиться — или даже совершить жертвоприношение — чтобы никто ничего не заметил, особенно Пого, потому что двое придурков ведут себя как парочка влюбленных подростков, и Тиму реально страшно даже вообразить себе те объяснения, которые могут потребоваться.
Затем до него доходит, что двое придурков всегда так себя вели, только теперь он овладел грамотой и научился правильно читать знаки, пока все остальные до сих пор живут в ебаном Средневековье и думают, что арахис — это всего лишь арахис.
Ха.
Потом он разживается кокаином.
Они отрываются на вечеринке после концерта, напиваясь до зеленых чертиков. Джон со всех сторон окружен сиськами в таком количестве, что вряд ли может их сосчитать, а Пого позорно пытается перетянуть внимание хотя бы одной пары из них на себя. Джинджер по какой-то непонятной причине оживленно спорит о чем-то с Брайаном и высокой брюнеткой с кольцом в носу.
Тима подцепляют двое парней и девушка, и все трое они невысокого мнения о музыке Мэнсона, но зато большие фанаты более ранних проектов Тима, так что Тим ожидает секса вчетвером, но нет, вместо этого он получает кокаин.
Он получает кокаин, а они удаляются, пожелав ему всех благ.
Тим размышляет, не стоит ли просто вынюхать его весь в одно лицо, но его, наверное, слишком много для этого. Потом его разбирает короткий приступ доброты, и он думает, что, может быть, стоит пригласить Пого, который так и не может увести ни одной пары сисек у Джона, но для этого кокаина, пожалуй, все-таки недостаточно.
Кокаина точно недостаточно, чтобы приглашать Брайана, тем более теперь, когда он тусуется с женщиной, которая самым очевидным образом имеет богатый опыт засовывания всяких штук в свои ноздри.
Поэтому он аккуратно оттаскивает Джинджера от Брайана и его спутницы и показывает ему, что маленькие гномики принесли ему за его исключительно примерное поведение, и они идут на крышу и нюхают кокаин с тыльной стороны ладони Джинджера, и ржут как ненормальные, танцуя под ритм музыки, доносящейся из клуба, которая ни ему, ни Джинджеру на самом деле не нравится.
Они не возвращаются, когда кайф сходит на нет, потому что кокаин еще есть и его хватит на второй раз, так что они нюхают его во второй раз, и Тим слизывает остатки с тыльной стороны ладони Джинджера. Потом Тим обнаруживает в кармане помаду и размазывает ее по губам, а Джинджер говорит ему, что он охуенный, и они опять танцуют, прижимаясь друг к другу, под ритм безграничной любви, которую Джинджер по его собственному признанию чувствует ко всей видимой Вселенной, и Тим спрашивает его «а что насчет розового единорога», но Джинджер не понимает его шутки, так что Тим толкает его к стене, вытаскивает его член из брюк и опускается на колени.
Блядская беспредельная любовь льется из Джинджера с даже большей готовностью, чем обычно, и Тим говорит, что оторвет ему яйца нахуй, если он сейчас же не заткнется, а когда это не помогает, потому что его любовь слишком необъятная, чтобы ее можно было сдержать, Тиму приходится намеренно давиться его членом пару раз, хотя это не его специализация и не очень-то в его вкусе, но Джинджер кончает кипятком ему в рот, чуть ли с ног не валясь, и вся эта возня еще больше размазывает его макияж, что в свою очередь вдохновляет Джинджера творить всякие непростительные вещи с его губами, вымазанными помадой, и с его лицом, вымазанным помадой, даже без особых подстреканий от Тима, все это пока он заодно дрочит ему своей восхитительно сухой и мозолистой рукой.
А он не совсем безнадежный, думает Тим, уворачиваясь от поцелуев Джинджера, и решает не вытирать помаду с лица, так что когда они возвращаются в клуб, Тиму достается комплимент от Брайана на тему того, какой у него крутой стиль, и вопрос от Пого, на который он отвечает, что упал с лестницы, а от Джона ему ничего вербального не достается. От Джона ему достается взгляд, от которого у него бы тут же член вскочил в любой другой ситуации, хотя Джон до сих пор сидит в тесном кольце сисек, и остается только недоумевать, какое ему вообще дело до только что выебанного измазанного помадой рта Тима.
Через несколько дней Джинджер передает ему записку, в которой написано «ты классный» и «Джон», а под этим еще и «хо», и вдобавок сообщает, что Джон выказал желание посмотреть, как Тим отсасывает ему, а Тим говорит «надо же, блядь, теперь он посмотреть хочет», и Джинджер пожимает плечами и говорит «да, наверное, не стоит», и разумеется, после этого точно стоит, так что Тим делает несколько звонков и организует им комнату со всеми необходимыми характеристиками в следующем городе.
В этот раз они едут в отель все вместе, и Тиму удается уломать Джинджера не разрешать Джону тащить туда свою гитару: он говорит ему, что она не очень хорошо сочетается со звуком кожаной флейты, на которой он будет играть, и Джинджер давится собственным смехом, поперхнувшись, и кашляет, согнувшись в три погибели, целых две минуты, и Тим уверен, что он обблюется прямо на себя, но ошибается, и, может быть, действительно это только одного Тима постоянно рвет по пустякам.
В этот раз они добираются в отель все вместе, так что в начале им всем немного неловко, и они решают просто поваляться на кровати для затравки. Тим сидит на краешке и курит, Джинджер возлегает на подушке как ебаный римлянин, рассказывая Джону историю, которую Тим уже слышал, а Джон лежит между ними на животе и болтает своими босыми ногами в воздухе. Тим пересчитывает в уме все те многочисленные пытки, которые он просто должен применить к нему за это, но потом решает все-таки пощадить его, так как замечает, как подпрыгивают его ягодицы при каждом взмахе.
Тим встает и раздевается догола в середине их светской беседы, стаскивает Джинджера с кровати и не дает ему ничего с себя снимать, догадываясь, что такая аранжировка, скорее всего, доставит Джону еще больше удовольствия, и заодно заставляет Джинджера стоять посреди комнаты без всякой возможности куда-то деть свои руки — кроме как положить их ему на голову — все с теми же соображениями, и он опять не ошибается.
Извращенец поганый, думает Тим, вставая перед Джинджером на колени, и Джинджер тут же теряется в своем ебучем лесу, да так, что вряд ли сможет из него выбраться в ближайшем будущем, а Тим забирает его член в рот и убирает руки за спину, чтобы позабавить Джона еще больше, потому что сам он, конечно, предпочел бы врезать себе по члену, но тем не менее.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер и смотрит на него сверху вниз, и Тим поднимает глаза и тоже смотрит на него, улыбаясь с членом во рту.
Джон хныкает на кровати.
В какой-то момент Джинджер касается уголка его растянутых членом губ, и Тим начинает попеременно сосать то его член, то его пальцы, что поглощает все внимание их обоих, так что Джинджер тараторит его имя и тянет его за губу, уставившись на него и на свои собственные четыре пальца в глотке Тима, как будто они живут самостоятельной жизнью, да к тому же очень увлекательной, а Тим по большей части просто истекает смазкой прямо на пол и выкручивает себе руки за спиной, чтобы не вести себя уж слишком любезно.
Уделить хоть минутку Джону, который ноет на кровати, оказывается неимоверно тяжело, но Тим знает, что вещи получше, чем короткие виноватые взгляды Джинджера и короткие кровожадные взгляды его самого, вполне возможны, так что он заставляет себя остановиться, заставляет себя подняться с пола и толкает Джинджера так сильно, что тот все-таки сдвигается с места.
— Иди, помилуйся с Джоном, — говорит Тим, и Джинджер садится на край кровати рядом с Джоном и берет его член в руку, а Джон кладет свою на его, и они целуются, постанывая друг другу в рот, так что Тима начинает тошнить, но, опять же, он в принципе постоянно блюет.
Тим опять падает на колени перед Джинджером и отсасывает ему, и проходит совсем немного времени, прежде чем он слышит как они оба произносят «блядь», прерывая поцелуй и задыхаясь, и Джинджер снова раскаляется, кончает ему в рот и трясется.
Тим начинает раздумывать, почему так получается, что он ни разу еще не видел, как Джон кончает, стоя на полу на коленях, пока они переводят дыхание, демонстрируя свою невероятную силу воли или свою невероятную тупость и все еще не делая ничего чудовищного со своим членом. Потом Джинджер затаскивает его на кровать, приговаривая «иди сюда», толкает его на спину и накрывает его недостаточно измученный член своим ртом. Джон приземляется секунду спустя рядом с ним и заглядывает ему в глаза, а потом хватает его за подбородок и крепко сжимает пальцы.
— Правда, что ли? — спрашивает Тим, ухмыляясь. — Да я тебя прожевать могу и проглотить целиком, так что потом даже выплюнуть нечего будет. Я блядская акула.
— Ладно, — отвечает Джон и улыбается, но руки не убирает.
— Ну хорошо, — говорит Тим. — Тогда надави Джинджеру на затылок.
Джон давит Джинджеру на затылок, насаживая его на член Тима, и Джинджер кашляет, поперхнувшись, и лупит Тима не глядя, и рука его обжигает плечо Тима тяжелым ударом, а его губы на члене Тима ужасно влажные и мягкие, так что Тим кончает, уставившись на Джона, который сжимает пальцами его подбородок.
Они подтягивают Джинджера повыше, после того как Тим кончает, и он просто лежит на них обоих какое-то время, пока Тим не спрашивает, кто пойдет за сигаретами.
Джинджер приносит сигареты и воду, и они курят, Тим — лежа на спине, Джинджер — стоя у изножья кровати. Потом Джинджер обнимает Джона сзади, утыкаясь носом в его волосы, а Тим поворачивается на бок, лицом к Джону, и показывает ему свои зубы еще раз, и именно так они и засыпают.
***
Между этим разом и последним разом, когда они трахаются во время гастролей, Джон наконец-то разрешает Тиму дотронуться до себя.
Другие вещи тоже происходят между этим разом и последним разом, когда они трахаются во время гастролей, но то все вещи, которых Тим ожидал с самого начала, хотя его таланты к предсказанию будущего теперь вряд ли заслуживают хоть какого-то упоминания, но раз уж тут упоминаются авгуры, а теперь они и правда упоминаются, то почему бы заодно не упомянуть Тима, блядь, Скольда, тем более что он все равно справляется лучше, чем античные любители поглазеть на птичек.
Джон наконец-то разрешает ему дотронуться до себя, и даже странно, что в небе в тот же момент не разражается гром и в землю не ударяет молния, и других атмосферных явлений, чтобы как-то отметить этот удивительный день, тоже не происходит. По правде говоря, все происходит довольно рутинно и вне сексуального контекста, хотя Тим подозревает, что этот контекст подтянется позже, и не ошибается, так что замечание про приставучих орнитологов в тогах остается в силе. Все происходит довольно рутинно, потому что они просто сидят на лавочке и жуют пончики, которые Джинджер купил для них обоих, пока сам Джинджер выспрашивает что-то у женщины на кассе музея, в который они черт знает зачем потом идут. Они жуют пончики, сидя на лавочке, и Тим говорит Джону, что последний он может забрать себе, и Джон забирает его и измазывается в сахаре. Тим поднимает руку, чтобы стряхнуть его, а Джон кивает и подставляет щеку. Потом он целует Тима в губы, а еще чуть позже, когда они оба стоят в туалете музея и моют руки, Джон целует его еще раз.
Чуть позже в тот же день Тим сообщает Джинджеру, что ему был предоставлен мануальный пропуск, и Джинджер тоже целует его в губы, так что поцелуев за день становится на один слишком много.
Это не самый любимый его день.
Впрочем, день, когда они в последний раз трахаются во время гастролей, очень даже неплохой.
Они покупают сигареты и печенье с кусочками шоколада — Джон объясняет им, что он всегда хочет чего-нибудь сладкого, да побольше, после того как кончит, а Тим именно так и предпочитает начинать деловые сделки: с полной уверенностью, что к концу переговоров кто-нибудь получит оргазм.
Когда они добираются до отеля, в комнате становится немного тесно, и слишком большое количество конечностей только мешает раздеваться, так что Тим убирает руки и делает шаг в сторону, давая целующимся целоваться и рассказывать друг другу, какие они оба необычайно охуенные, но прогресс неумолим, и вот Джон уже лежит на спине с широко раскинутыми ногами, а Тим подходит поближе и садится рядом с Джинджером на кровать и пялится на дырку Джона, навязчиво думая, что ее-то он как раз был бы не против поцеловать, хотя он не уверен, был ли ему предоставлен и лабиальный пропуск, поэтому он просто облизывает пальцы Джинджера, которые Джинджер в свою очередь проталкивает в Джона, а потом Джинджер устраивает им небольшой сюрприз и опять протягивает свои пальцы Тиму, а уж Тим-то не собирается отказываться, так что в итоге он решает, что все-таки добрался до задницы Джона, пусть и через посредника. Джинджер растягивает Джона пальцами, покрытыми слюной Тима, а затем они переключаются на смазку для повышения КПД, хотя и Джон, и Тим оба считают, что Джинджеру следует устраивать им такие сюрпризы почаще.
Джон требует, чтобы Джинджер опять трахнул его раком, чтобы он трахнул его на виду у Тима, чтобы он трахнул его пожестче, и Джинджер теряется в своем блядском лесу после первой же фразы, а потом уходит еще глубже, в самую чащу, а Тим думает, что когда он умрет, и его грудную клетку вскроют в морге, эта термоядерная штука у него внутри отравит целый город, так что там еще много сотен лет нельзя будет жить, Джон же просто ноет на кровати.
Джинджер трахает Джона на четвереньках и поднимает его голову за волосы, чтобы Тим все видел, а Тим кружит вокруг них как ебаная акула, которая унюхала кровь, с членом торчащим из штанов наперевес и с воодушевлением на лице, смакуя многочисленные возможности все это как-нибудь испортить.
Выбранный им вариант оказывается настолько гадким, что, возможно, Джинджер в итоге остается травмированным на всю оставшуюся жизнь, или по крайней мере до тех пор, пока не заработает себе болезнь Альцгеймера и не забудет, чему был свидетелем, но Тим надеется, что такого все-таки не случится, потому что это как раз в его духе.
Он кружит вокруг них акулой, слушая карамельный пиздеж Джинджера и ответные стоны Джона, не пытаясь подавить свой гнев, не пытаясь остановить ядерный распад у себя в груди. Он раздевается и встает прямо перед Джоном, ухмыляясь, и его член торчит всего лишь в нескольких сантиметрах от лица Джона, и Тим задумывается было, предоставили ли ему этот пропуск, для которого он никак не может вспомнить подходящее прилагательное, но тут Джинджер говорит «блядь, Тим», а Джон стонет, и Тим решает, что сожалеть о своих поступках он будет как-нибудь потом, и придвигается еще ближе, так что его член касается лица Джона.
Джон открывает рот, и Тим чертовски рад, что не ошибся и в этот раз.
Тим стоит так какое-то время, пока Джон лижет его член, не помогая ему и не предпринимая попыток засунуть его ему в рот, просто наблюдая за ним, задерживаясь взглядом на его губах, и наблюдая за Джинджером, задерживаясь взглядом на его раскрытом рте.
Он запускает пальцы Джону в волосы, задевая руку Джинджера, которой тот задирает Джону голову.
— Джон, — говорит он. — Тебе нравится мой член?
Джон стонет.
— Нет, ответь мне.
— Мне нравится твой член, — говорит Джон.
— Хочешь взять его в рот? — спрашивает Тим.
— Очень хочу, — отвечает Джон.
— Черт побери, — говорит Джинджер, и Тим улыбается.
— Я тебе его в него засуну, ладно? Но только сначала ты пососешь мои пальцы.
— Ладно, — говорит Джон.
— И ты будешь делать это так, как я тебе говорю, — продолжает Тим. — А если ты ошибешься…
Джон стонет.
— Ну, мы посмотрим, что я тогда сделаю.
Тим протягивает свою руку Джону, и Джон смотрит на него, а Тим говорит «большой палец.»
Тим говорит «большой палец», и Тим говорит «мизинец», и «средний палец», и «большой палец» еще раз, и «указательный палец», и снова «средний палец», и тут Джон хватается за другой.
Тим бьет его по лицу.
— Блядь! — вскрикивает Джинджер, подпрыгивая, так что Джон немного съезжает с кровати, впечатываясь лицом в член Тима. — Тим, черт побери, какого хуя?
— Заткнись, — говорит Тим. — Все в порядке. Правда, Джон?
Джон стонет.
— Так, давай мы предоставим тебе какой-нибудь стимул не позориться, — говорит Тим. — Будешь делать все как я тебе говорю, но в этот раз мой член тоже принимает участие.
Джон снова стонет.
Тим говорит «средний палец» и «большой палец», и «член», и «средний палец», и «мизинец», и еще раз «большой палец», и Джон опять ошибается.
Тим хмыкает и бьет его по лицу. Джон ахает.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер. — Что ты такое… Блядь, серьезно, это—
— Джиндж, — говорит Джон. — Все нормально. Все круто. Мне все нравится. Просто трахни меня хорошенько, ладно?
— Понял? — спрашивает Тим и смотрит на Джинджера. — Ему все нравится. Так что завали ебало и трахай его.
— Отъебись, — говорит Джинджер, но все равно делает что сказано.
— Ладно, Джон, — говорит Тим. — Давай попробуем еще раз.
И они пробуют еще раз, и Джон опять ошибается, и Тим снова бьет его по лицу. Тим спрашивает, как же он, блядь, вообще научился на гитаре-то играть с такими смехотворными способностями и бьет его по лицу еще раз, и он не совсем уверен, из-за чего конкретно Джон начинает плакать, из-за пощечины или из-за его вопроса, но ему кажется, что все-таки из-за вопроса, хотя это и полная чушь, потому что, во-первых, когда Джон учился играть на гитаре, его в задницу в это время никто не трахал, и, во-вторых, Джон вполне себе научился играть на блядской гитаре и играет на ней так, как Тиму даже и не снилось. Тем не менее, Джон начинает рыдать, постанывая одновременно с этим, а Джинджер говорит «ты ебаный мудак», а потом зажимает себе рот рукой, объятый самым настоящим ужасом, и Тим спрашивает было «ты в порядке, Джон?», потому что это, конечно, как раз в его духе, но все-таки несколько чересчур, но тут Джон хватает его член губами и стонет, и Тим просто кладет свою руку ему на голову поверх руки Джинджера, и Джон кончает с его членом во рту, так что Тим опять не видит его лица, поэтому он смотрит на Джинджера, который тоже кончает, крепко зажимая себе рот побелевшими пальцами.
Тим делает шаг назад, и Джон падает на кровать боком не без некоторого изящества. Джинджер явно хочет произнести какую-то речь, и она-то уж точно не будет карамельной.
Попридержи своих ебаных лошадей, думает Тим.
— Ты не мог бы отложить свое выступление на пару минут? — спрашивает Тим, поднимая указательный палец, и подтягивает Джинджера поближе к краю кровати. Джон садится рядом с Джинджером и прислоняется к нему, а Тим стягивает резинку с Джинджера, падает на колени и с размаху влетает лицом между ног Джинджера, приземляясь в его высокотемпературный белковый кисель с открытым ртом.
Он вжимается в него и опускает руку, бьет себя по члену, а потом еще раз и еще, и начинает дрочить, еще шире раззявливая свою пасть. Тут кто-то кладет руку ему на голову.
Тим кончает кипятком и содрогаясь всем телом, когда понимает, что это рука Джинджера, которую туда положил Джон.
— Вот, — начинает он через пару минут, выпрямляясь и поднимая взгляд на Джинджера. — Теперь можешь рассказывать мне, какая я отвратительная дрянь.
Джон начинает хихикать, потому что он, наверное, выглядит как полный, блядь, придурок со спермой Джинджера на лице, готовый выслушивать нотации, но Джинджер на самом-то деле уже не кажется настолько разъяренным и шокированным, каким он был до несколько нетрадиционной вынужденной посадки Тима, так что Тим щурится, разглядывая их обоих, и понимает, что они, блядь, там, наверное, все это время миловались, пока он дрочил, вжавшись лицом в опавший член Джинджера, как в какой-то ебанутой пародии на молитву об отпущении грехов.
Он вытирает лицо тыльной стороной ладони.
— Ты больной ублюдок, — говорит Джинджер. — Ты можешь меня хотя бы уведомлять, когда тебе в следующий раз вздумается творить что-то, из-за чего… из-за чего я могу обосраться?
— Это Джон у нас горазд записки писать, — отвечает Тим.
Джон хихикает.
— Но да, могу. Разумеется. Извини, — добавляет Тим.
— Знаешь, — начинает Джинджер, встает и подбирает сигареты со стола. — Когда ты меня тогда спросил, не пугаешь ли ты меня, помнишь? — Тим кивает. — Я подумал, что ты не хочешь, чтобы я пугался. А теперь я, блядь, думаю, что тебе, суке, это только нравится.
Тим пожимает плечами и одаривает его своей фирменной акульей ухмылкой, и они курят и пьют воду, а Джон набивает рот печеньем с кусочками шоколада, оставляя крошки на постели, а потом они падают замертво и спят все вместе в огромной куче конечностей.
***
Тур заканчивается, и они возвращаются домой.
Тим встречается с Джинджером через несколько дней, когда они оба еще совершенно разбитые и чувствуют себя как минимум такими же старыми, как египетские пирамиды. Они шляются по торговому центру по какой-то неведомой причине. Потом они едут к Джинджеру домой и ничего там не делают, Джинджер даже не разговаривает, просто лежит на диване, головой на коленях Тима. Тим перебирает его волосы пальцами и не помнит, как они добираются до кровати.
Утром у Джинджера обнаруживается зверский стояк, а у Тима назначена ранняя встреча с приятным человеком, который его о чем-то попросил. Тим знает, что вряд ли это будет самым лучшим его выступлением, но все равно отсасывает Джинджеру, а потом даже не опаздывает на свое рандеву.
Джон звонит ему гораздо позже, когда Тим уже пришел в себя, и приглашает его и Джинджера на свой концерт.
— Нет, — отвечает Тим. — Ты, конечно, играешь как бог и все такое, но.
Но у него есть своя жизнь. И к тому времени она у него действительно есть. Брайан объявляет, что им пора приниматься за написание альбома, и Тиму внезапно приходится очень много испражняться на его стихи. Люди прыгают на него из-за каждого угла и звонят в любое время дня и ночи, чего-то от него требуя, и на этом континенте, и в старушке Европе. Он начинает ходить в другой тренажерный зал и бегает в парке, он покупает кулинарную книгу и одалживает у Брайана огромный и покрытый очень подозрительными пятнами том толкований Библии, и так далее, что уж тут говорить о всех тех вещах, которые он засовывает себе в рот, тусуясь в клубах, и о всех тех диванах, на которых он вырубается, причем последнее отнимает у него больше всего времени.
— Ладно, — говорит Джон, и Тим слышит улыбку в его голосе. — А ко мне домой не придешь?
— К тебе приду, — соглашается он. Джон диктует ему адрес, и они договариваются о времени и дне встречи, чуть позже на той же неделе.
Он не знает, нужно ли ему что-нибудь принести, и не знает, что бы это могло быть, если все-таки нужно; а еще он не хочет ничего приносить, потому что одной заботливой тетушки в их отношениях, по его мнению, вполне достаточно.
Он не знает, можно ли брать с собой сигареты или Джон запретит ему курить, потому что в этот раз они будут у него дома, поэтому он выходит с пустыми карманами, но по пути останавливается и покупает даже не одну, а целых две пачки, потому что какая, блядь, разница.
Джон открывает ему дверь, босой и одетый как блядский сутенер, танцующий кабаре, Тим говорит «привет», и они проходят в комнату.
— Я что, слишком рано? — спрашивает он, не видя ни одного намека на присутствие Джинджера.
— Нет, с чего бы это? — хмурит брови Джон.
— Джинджер еще не пришел, — отвечает Тим.
— А Джинджер и не придет, — поясняет Джон. — Он уехал.
О.
Тим останавливается на месте, слегка покачиваясь.
Ладно, допустим, он сам себе заработал эту блядову репутацию.
Но.
Об этом все-таки стоило серьезно поговорить.
— Э, — начинает он и смотрит на Джона, приподняв бровь.
— А, да все в порядке, — быстро произносит Джон и улыбается ему. — Я у него спросил, можно ли.
Да что ты говоришь, думает Тим.
— О, — отвечает он. — Ладно.
Джон показывает ему свой дом после этого и играет на гитаре для него. Ага, а теперь давай, начни объяснять мне в мельчайших деталях все, что ты сейчас сделал, как будто мне хочется знать, думает он, когда Джон откладывает гитару в сторону, но Джон ничего такого не делает, вместо этого он задает ему какой-то совершенно посторонний вопрос, что-то по поводу его биографии, и они болтают, и Джон говорит, что вполне можно курить и в комнате, если он откроет окно.
Джон говорит, что немного проголодался, и съедает что-то сладкое, на что Тим решает не смотреть и просто ходит по комнате, трогая все подряд. Он находит кучу косметики в ящике, и они вдвоем усаживаются возле зеркала, когда Джон заканчивает свой перекус, и мажутся всем подряд, дурачась, но не выкидывая ничего совсем уж тупого, что бы точно выкинул Джинджер, если бы Тим делал это с ним. Если бы Тим делал это с ним, думает Тим, Джинджер бы постоянно кривлялся, а потом кое-кто выебал бы кое-кого в рот.
Они умываются, и Джон рассказывает Тиму о сиськах, об которые он споткнулся и на которые упал за время своей карьеры гитариста, но, разумеется, не обо всех, потому что в противном случае он бы там сидел и слушал его до конца недели.
К счастью, Джон останавливается.
К счастью, потом Тим трахает его раком.
Сначала, когда Тим пытается стянуть его блестящую рубашку, Джон начинает дергаться и хихикать как полный идиот, так что Тиму приходится его пару раз встряхнуть, а потом отдать ему несколько приказов, и тогда хохот превращается в стоны в течение нескольких секунд, как будто по велению волшебства, хоть и такого себе волшебства, уличной, блядь, магии какой-то, но Тим не собирается жаловаться, потому что потом ему дают разглядывать красивую обнаженную спину Джона и шлепать его красивую обнаженную задницу, и запихивать свои пальцы в его дырку, крепко сжимая его красные ягодицы, пока Джон матерится и просит его, чтобы он ему хорошенько вдул, порвал его и даже уничтожил его, рассказывая ему, что ему больше ничего в жизни не надо, кроме как его огромного члена, распирающего ему задницу, которым Тим будет ебать его как животное, реально произнося эти ебаные слова своим, блядь, настоящим ртом, так что они оба падают со смеху раз пятнадцать подряд, ухмыляясь друг другу со знающим видом, как соучастники преступления.
Тим твердо намеревается смотреть Джону прямо в лицо, когда тот будет кончать, но Джон настаивает на том, чтобы Тим трахнул его раком, так что Тим решает, что посмотрит на него в другой раз, и утыкает его лицом в подушку, надавливая ему на затылок и вынуждая его прогнуть свою красивую обнаженную спину так сильно, что это вступает в противоречие со всеми геометрическими принципами. Он трахает Джона раком и рассказывает ему страшные сказки о том, что он такого ужасного сделает с членом Джона, и Джон стонет и подается назад, а Тим не сдерживает своих обещаний, потому что, во-первых, Джон не настолько ебанутый как Тим, чтобы реально что-то такое вытворять, и, во-вторых, потому что даже его болтовни оказывается более чем достаточно, и Джон кончает себе в руку, сжимаясь вокруг его члена. Тим думает, что если бы он был на месте Джона, то ему бы больше всего на свете понравилось, чтобы тот, кто его трахает, просто продолжал трахать его и дальше, и Джинджер вместе с реальной возможностью осуществить эту фантазию всплывают у него в голове, так что Тим чуть ли сам не взрывается прямо на месте, но все-таки нет. Джон, впрочем, в этом вопросе оказывается с ним не согласен, так что Тим вытаскивает из него свой член и смотрит, как Джон снимает с него резинку и забирает его в рот. Тим бьет себя по лицу пару раз, пока Джон отсасывает ему, а потом берет свой член в руку и до боли сжимает его, и почти полностью вынимает его изо рта Джона, тыкаясь ему в губы, пока Джон облизывает головку и смотрит на него, и таким образом Тим кончает через несколько секунд.
После этого они валяются на кровати, и Тим временно воздерживается от курения, пока Джон вылизывает каждый блядский сантиметр его тела, и это длится целую вечность, так что в конце концов Тим говорит, что откусит ему голову и заставит Джинджера трахнуть получившуюся в результате этого дыру, а Джон смеется, встает и запихивает в рот еще одну гору своей отвратительной сладкой дряни, пока Тим лежит на кровати весь в его слюнях и размышляет о том, как же они ебутся с Джинджером.
Потом он спрашивает у Джона, потому что почему бы и не спросить, и, оказывается, они ебутся мило и уютненько.
Тим подозрительно разглядывает Джона несколько секунд, сам не уверенный в чем конкретно он его подозревает, а Джон показывает ему язык и говорит, что Джинджер прикольный, и что Джинджер классный, и что Джинджер охуенный, и Тим отнюдь не склонен с ним спорить. Потом Джон добавляет, что Джинджер, скорее всего, безумно в него влюблен, и Тим фыркает.
— Если он, блядь, в кого-то и влюблен, то это в тебя, — говорит он Джону и пиздит еще какое-то время, поливая дерьмом все, что проклятые целующиеся стонущие придурки делают вместе.
Джон смеется и говорит, что они с Джинджером, наверное, тоже влюблены друг в друга, но это совсем другое, потому что в Тима Джинджер влюблен по-настоящему, и Тим интересуется у него, специально ли он напрашивается на пиздюли, встает и идет курить у окна.
— Кстати, — говорит он. — А что насчет меня?
— А? — спрашивает Джон.
— Что этот гений человеческой психологии имеет сказать про мои ебаные чувства?
Джон садится на кровати и оглядывает его с ног до головы как какой-то особенно редкий экземпляр.
— Блядь, вот не знаю, — отвечает он, ухмыляясь. — Может, тебе просто нравится причинять людям боль.
— Спасибо, — хмыкает Тим, выкидывая бычок.
Джон добавляет, что он ничего плохого не имел в виду, и Тим закатывает глаза, и они валяются на кровати еще какое-то время. Потом Джон снова начинает дергаться, и поначалу Тим не может понять, в чем причина.
— Я хочу играть, — говорит Джон, когда Тим надавливает на него.
Блядь, он хочет играть, думает Тим и говорит ему, чтобы он проваливал дрочить свою гитару в другую комнату, несмотря на то, что сидят они в доме у Джона. Джон, впрочем, не обижается, так что Тим дрыхнет в спальне, засунув голову под подушку, а когда он встает утром, то видит, что Джон сидит на диване в другой комнате с гитарой в руках, и Тим не знает, еще это он или уже, но ничего не спрашивает.
***
Тим идет в кино с Джоном через несколько дней, потому что Брайан заявляет, что ему надо разобраться с кое-какими личными проблемами, так что Тиму больше не надо гадить на его стихи, и никаких занятий получше у него тоже нет.
Потом Джон уезжает, а Джинджер возвращается и звонит ему, и рассказывает ему про свою поездку, и спрашивает его как дела, и даже заводит беседу про ебаные новости по радио, и Тим требует, чтобы он немедленно сказал, в чем дело, и Джинджер неловко признается, что скучал по нему. Как же мы, блядь, откатились обратно на этот позорный этап, думает Тим и говорит Джинджеру, чтобы тот тащил свою задницу к нему, если ему так хочется его увидеть.
Джинджер так и делает на следующий же день, и они смотрят тот же фильм, что и Тим с Джоном в кино, и пьют что-то идиотское, что Джинджер увидел в магазине и захотел попробовать, закусывая желейными червячками. Тим стягивает с Джинджера ботинки и кладет его ноги себе на колени, бездумно поглаживая его ступни, пока они оба пялятся на экран, не следя за сюжетом, а Джинджер рассказывает ему что-то и периодически останавливается, занося червячка над своим бестолковым лицом и втягивая его в рот, кривляясь и высовывая язык, и Тим думает, с каким превеликим, блядь, удовольствием он бы заменил эту желейную хуйню на настоящий десерт.
Впрочем, ничего такого он не делает, потому что ему лень, и он просто сидит на месте, выдыхая дым кольцами, пока Джинджер не загадывает ему загадку, начиная сбиваться с мысли в своем рассказе. Ну, сначала, то есть, Тим опять ничего не делает, по крайней мере какое-то время, потому что никакого внимания ни на его рассказ, ни на последовательность происходящих в нем событий он не обращал, но потом он серьезно задумывается, не пьет ли там Джинджер что-то другое, потому что так быстро напиться той дрянью, что глотает Тим, попросту невозможно.
Тим поворачивает голову и пристально рассматривает его, и оказывается, что Джинджер совсем не пьян, оказывается, что у Джинджера просто стоит вовсю; он краснеет, когда Тим эксперимента ради проводит пальцами по его ступням, в этот раз намеренно.
— Да ты полон сюрпризов, — говорит Тим, ухмыляясь и чувствуя, как в его жуткой груди начинается обратный отсчет прямо по расписанию.
— Отъебись, — говорит Джинджер, пытаясь вырваться, но Тим и не собирается его отпускать.
— Давай, — настаивает он. — Ебаный фут-фетишист. Давай. Я знаю, что ты хочешь, чтобы я тебе пальцы на ногах пососал.
— Иди нахуй, — верещит Джинджер, кидаясь в него мармеладом. — Никакой я тебе, блядь, не фут-фетишист. Не хочу я, блядь, чтобы ты мои пальцы сосал.
И хуй его знает, может быть, он действительно не хочет, но именно этим они в итоге и занимаются. Тим стаскивает с себя рубашку и стягивает с Джинджера штаны с мрачной решимостью, а Джинджер задирает свою майку чрезвычайно знакомым движением, поднимая ноги и широко раздвигая их, не только давая Тиму доступ к своим ступням, но и выставляя заодно свою дырку на всеобщее обозрение, так что Тим тут же перегревается. Джинджер упирается одной ногой в плечо Тима, чтобы не упасть, а другая очень скоро оказывается у Тима во рту, и Джинджер задыхается и в кои-то веки ничего не говорит, просто стонет и дрочит прямо перед ним, пялясь на него, совершенно потерявшийся в своем ебаном лесу, пока Тим сосет его пальцы и облизывает его ступню, широко раскрывая рот и выкручивая свой собственный член.
Джинджер кончает с его именем на губах, и глаза у него абсолютно черные и невидящие, а Тим хватает его потные, залитые спермой руки и заставляет его держать свои ноги, просунув локти под колени, раскрываясь, пока Тим сдавливает свой член и любуется ебаным пейзажем, а потом кончает, как всегда кипятком и как всегда трясясь, думая о том, что надо срочно рассказать обо всем этом Джону.
Утром у Джинджера опять обнаруживается бешеный стояк, а Тиму никуда не надо идти, так что он думает что вот он, его шанс впечатлить, хотя не то чтобы он раньше его не впечатлял, но Джинджер хватает его своими руками первым, и хватает его своим ртом первым, заодно проводя несколько раз большим пальцем по дырке Тима.
— Выеби меня, — говорит Тим и хватается за свои ягодицы, раздвигая их.
Джинджер замирает, шокированный, и Тим думает что я не так сделал в этот-то раз, но тут Джинджер вжимается в него своей физиономией и лижет его дырку, а потом продолжает лизать, вцепившись пальцами в бедра Тима, вдавливая их в кожу, пока Тим не кончает, отвешивая себе пощечины ебаными пулеметными очередями.
Тим садится на кровати, переведя дыхание, и задирает Джинджеру голову, поднимая ее пальцами за подбородок, вынуждая его посмотреть на него, и говорит ему начинать дрочить, и Джинджер дрочит, прижимаясь головой к бедру Тима, и смотрит ему в лицо, и спрашивает, бил ли он себя, а Тим кивает и интересуется, не хочет ли Джинджер, чтобы он ударил себя еще раз, а Джинджер пытается помотать головой, прижатой к бедру Тима. Тим все равно делает что хотел. Джинджер вздрагивает всем телом, выдыхая «о» и «блядь», и «Тим», и Тим бьет себя по лицу еще один раз, и это пиздец как больно, а потом он растягивает себе рот пальцами, показывая зубы, и Джинджер кончает, все еще прижимаясь головой к его бедру.
***
Тим ничего не рассказывает Джону.
Тим идет тусоваться в клуб с Пого и разживается кокаином, который они вынюхивают вместе, после того как Тим блюет возле мусорки, пока Пого ржет над ним как ебаная гиена, ничуть не облегчая его страдания.
Брайан перестает зачитывать ему стихи, требующие испражнений, ссылаясь на личные причины, так что Тим начинает скучать и идет в студию, и сочиняет целую кучу басовых партий, а потом тащит за собой Пого, чтобы тот сыграл для него партию на клавишных, и они пишут несколько песен, которые звучат так, как будто прямиком вышли из Германии девяностых годов. Пого зачитывает вслух содержимое чеков за продукты, которые Тим собирает по своему дому, поверх мелодии, с акцентом, национальную принадлежность которого Тим никак не может определить. Тим записывает результат на диктофон и заставляет Пого поклясться, что тот не проронит ни единого слова об этом ни одной живой душе.
Он проигрывает запись нескольким своим друзьям и приятелям из старушки Европы по телефону и несмотря на это получает приглашение поехать в Берлин в следующем месяце и помочь с альбомом.
Тим опять начинает скучать и опять прется в студию, и снова сочиняет целую кучу басовых партий, а Джона даже тащить за собой не надо, чтобы тот сыграл для него партию на гитаре, но в итоге он просто дает там ебаные концерты, как будто Тим его благодарный слушатель.
Тим принимает приглашение поехать в Берлин и заодно — приглашение пойти на выступление Джона вместе с Джинджером.
Они едут к Тиму домой после выступления, и Джон с Джинджером начинают целоваться еще в такси, а когда они заходят в дом, Джон говорит, что хочет посмотреть, как Джинджер трахает Тима, а Тим говорит, что хочет наконец увидеть, как Джон кончает, а Джинджер говорит «блядь, мы же только что приехали».
Тим пожимает плечами, и они идут в комнату. Он курит и пьет пиво, прислоняясь к разнообразным предметам мебели, а Джинджер с Джоном сидят на кровати, и Джинджер рассказывает Джону какой тот охуенный дал концерт и какой охуенный он сам, и далее по тексту, а Джон улыбается и болтает ногами.
Они опять начинают целоваться чуть позже, и Джон машет Тиму рукой, подзывая его к себе, так что Тим говорит, что присоединится к ним через минутку, сбрасывает с себя одежду, достает резинки и огромный тюбик смазки, который он купил в самый первый день их тура по Европе, закуривает и усаживается на стул задом наперед рядом с кроватью, наблюдая за тем, как Джинджер раздевает Джона, а Джон трогает его член. Потом он наливает смазку на пальцы и заводит руку себе за спину. Он уже вовсю трахает себя, когда они снова обращают на него внимание, и он лыбится им как ебаная акула, когда это происходит.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер.
— Можно мне посмотреть? — спрашивает Джон, и его рука на члене Джинджера вздрагивает.
— Ты еще спрашиваешь, — отвечает Тим и встает, разворачивает стул и садится опять, повернувшись к ним спиной, и снова трахает себя пальцами, давая Джону насмотреться на его дырку или на его обнаженную спину, или на что там, блядь, он вообще смотрит, думая о том, как сильно Джинджер хочет выбежать из комнаты с воплями и насколько глубоко он ушел в свой ебаный лес, сжимая спинку стула свободной рукой до боли и пытаясь сдержать атомный распад у себя в груди, хотя размышления о Джинджере этому совсем не способствуют.
Джинджер ведет себя непривычно тихо, так что когда Тим понимает, что больше не может давать ебаные представления, и оборачивается, он видит, что Джинджер уставился на него своими абсолютно черными глазами, сжимая в кулаки руки, лежащие на кровати по обе стороны от его бедер, и что Джон зажимает ему рот ладонью, а другой ладонью лениво водит по его члену. Тим ухмыляется, и Джинджер приглушенно хныкает, а Джон стонет и улыбается Тиму со знающим видом, его верный соучастник преступления. Тим встает со стула с мыслью о том, что Джон однозначно заработал себе бонусных очков сегодня, и что именно такие пытки он всецело поддерживает, и что именно такой магии ему не хватает в жизни, и что теперь ему, вероятно, придется действительно построить языческий храм и сделать Пого в нем верховным жрецом, а транссексуальный торт — священной пищей.
Джон отпускает Джинджера и хватается за свой собственный член, и снова стонет, глубоко и громко, а Джинджер смотрит на Тима и сгребает его в охапку, притягивая его к себе, дрожа всем телом, и их колени ударяются друг о друга.
— Блядь, Тим, — говорит он, сжимая его локти и обнимая его, содрогаясь, вдавливая одну руку Тиму в спину, а другую — ему в затылок.
— Блядь, блядь, блядь, — говорит он, и Тим думает ну вот только не надо биться тут в припадке передо мной, пожалуйста, и не отстраняется, когда Джинджер накрывает его губы своими, давая ему стонать себе в рот, слушая как Джон ноет на кровати рядом с ними и, может быть, даже сам издавая несколько звуков.
Они падают на кровать через минуту, когда Джинджер наконец находит в себе силы сдвинуться с места, и оба ложатся на бок, Джинджер позади Тима. Тим задирает ногу, хватаясь за нее рукой, и говорит «давай уже» и «выеби меня», пока Джинджер натягивает на себя резинку и трясется, и, может быть, им стоило бы добавить еще смазки, но она валяется неизвестно где, да и ни один из них не находится в подходящем состоянии, чтобы быть членом ебаной поисковой группы, так что они довольствуются тем, что у них есть, потому что Тим повторяет «выеби меня», а Джинджер делает что сказано.
Джон продолжает хныкать и приземляется на кровать рядом с ними не без некоторого изящества, лицом к Тиму, и облизывает губы.
— Правда, что ли? — говорит Тим, подаваясь назад, насаживаясь на член Джинджера.
— Не вздумай, блядь, себя трогать, — говорит Тим, снова подаваясь назад.
— Дай мне сюда свои ебаные пальцы, — говорит Тим, подаваясь назад еще раз, и каким-то образом они понимают, к кому и с чем он обращается, так что очень скоро во рту у него елозят четыре пальца Джинджера, а в заднице — его же член, а перед собой он видит жалкое ноющее лицо Джона и жалкие услужливые руки Джона, которые тот сцепляет за спиной, и жалкий заброшенный член Джона, и все это его несказанно радует, а еще, возможно, какое-то древнее колдовство действительно витает в воздухе.
— Блядь, Тим, — выдыхает Джинджер позади него и начинает нести свою сладкую чушь ему в ухо.
Тим на секунду задумывается, не стоит ли заехать затылком ему в нос, но Джон стонет каждый раз, когда Джинджер произносит очередную строфу своей блядской оды, стонет с открытым ртом и восхищением на своем жалком ноющем лице, и пизданутая логика этой последовательности запускает ядерную боеголовку в его груди, и та быстро приближается к пункту назначения, и он знает, что ему осталось всего лишь несколько секунд, и думает, что лучше уже просто и быть не может.
Ошибки.
Он их тоже совершает.
— Блядь, Тим, я больше не могу… Я, блядь, больше не могу, — выдавливает из себя Джинджер позади него.
Джон стонет, раскрывая свой жалкий ноющий рот.
— Блядь, Тим, можно я тебя потрогаю? — выдыхает он, и Тим думает ты еще спрашиваешь, но ничего не говорит, потому что в глотке у него торчат четыре пальца Джинджера.
Но, очевидно, Джон принимает его молчание за знак согласия и расцепляет руки, которые он держал за спиной, и сползает пониже, и Тиму не хватает времени даже что-нибудь подумать, как он уже протягивает руку и проносит ее мимо члена Тима, касаясь его растянутой дырки вместо этого.
Тим кончает, и пальцы Джинджера сдавливают его подбородок до боли, а сам Джинджер говорит «блядь, блядь, блядь» и тоже кончает, а Джон трет дырку Тима, задевая член Джинджера.
После взрыва вокруг не остается ничего живого, и Тим садится в эпицентре ядерной катастрофы, хватает Джона за волосы и поднимает его тоже.
— Давай, покажи мне на что ты годен, — требует он, и Джон начинает дрочить перед ним, а Джинджер бьется в ебаном припадке позади него.
Джон кончает несколько секунд спустя, надламываясь и распадаясь на части на его глазах, и это ли не восхитительное зрелище.
Джинджер называет их больными уебками, и ни у него, ни у Тима нет никаких сил встать и взять сигареты, так что Джон делает это вместо них и засовывает их им в зубы, и все они довольно скоро после этого теряют сознание.
***
Берлин насквозь промерзший, но гостеприимный.
Первую неделю Тим кружится в беспорядочном калейдоскопе: запихивает в рот карривурст, обнимается, сидит в пабах, вырубается на диванах в домах людей, с которыми знаком много лет, и других людей, с которыми только что повстречался, целуется, тусуется в клубах, сидит на траве с бутылкой холодного пива в своей холодной руке, ведет нескончаемые беседы, постоянно теряя нить разговора, и стоит возле ночных киосков в пять утра, разглядывая граффити.
Затем он понимает, что, скорее всего, останется здесь надолго, и перетаскивает свой нераспакованный багаж из отеля, куда едва ли заходил, в квартиру в районе Коттбусер Тор, и принимается за работу, не забывая, впрочем, обниматься, целоваться и сидеть на траве с бутылкой холодного пива в своей холодной руке, но забывает о времени — и не замечает, что прошел уже почти месяц, до тех пор, пока Джинджер не сообщает ему это по телефону.
Они треплются целых сорок минут. Тим стоит у окна и жует маринованные огурцы, выуживая их из банки пальцами, а Джинджер пересказывает ему все, что он пропустил, расспрашивая его об именах и профессиях всех его новых друзей, ценах на бензин, всех технических особенностях альбома, который он помогает записывать, новостях по радио, погоде и даже о том, хорошо ли Тим спит, и все это время Тим заодно слышит в трубке, как играет на гитаре Джон.
Джинджер говорит ему, что у Джона недавно был концерт, и что он сделал парочку фотографий, и спрашивает, не хочет ли Тим их увидеть, так что Тим оставляет к тому времени уже пустую банку на подоконнике и садится в кресло, чтобы проверить свою почту. Он просматривает несколько снимков с Джоном на сцене, в перьях и с потеками черной краски на лице, с разной гитарой в руках на каждом снимке, отвешивает комплимент его крутому стилю и просит Джинджера передать ему, но тут Джон кричит «спасибо», потому что, оказывается, они всю дорогу говорили по громкой связи, и Тим просматривает следующие снимки — с вечеринки: милое лицо Джона с кокетливой улыбкой, бестолковая пьяная физиономия Джинджера, объятья и поцелуи, и еще куча перьев. Он спрашивает, где же обнаженка, и Джинджер посылает его нахуй, а Джон хохочет и, кажется, швыряет что-то в Джинджера.
Они болтают еще двадцать минут, пока Тим не заявляет, что его рот был создан для другого, а когда он проверяет свою почту в следующий раз, то обнаруживает там письмо с заголовком «от Джона с любовью», а в письме — ебаный порнорассказ, с Джинджером и Джоном в качестве главных героев, и к тому же чрезвычайно плохо написанный, и потому совершенно уморительный, так что Тим перечитывает его шесть раз подряд, жуя крендельки и умирая со смеху, а потом все-таки дрочит на него, решив, что такие невероятные усилия должны быть вознаграждены.
Потом оказывается, что прошло уже почти два месяца, и Тим звонит Брайану, чтобы узнать, не забыли ли там про него, а Брайан сообщает ему, что принимает наркотики и журналистов, а еще у него нервный срыв, и заверяет его, что они напишут альбом, когда Тим вернется. К тому времени Тим работает уже с другими людьми, но процедура остается той же: карривурст, диваны и холодное пиво в его руке, которая уже даже не мерзнет, потому что Берлин потихоньку прогревается.
Джинджер опять звонит ему несколькими неделями позже, и они треплются целый час, пока Джинджер, который в течение всего их разговора был как на иголках, наконец не спрашивает его, вернется ли он обратно, именно в таких выражениях, и Тим отвечает «блядь, ты серьезно?» и «разумеется», и «что, ты настолько по мне соскучился?», а Джинджер говорит ему «да», и Тим бездумно выпаливает «ну, тогда почему ты сам сюда не приедешь?» После этого повисает молчание. Джинджер спрашивает «правда?», и Тим говорит «ну да» и добавляет «ну, если ты ничем не занят», а Джинджер говорит «да не особо», и Тим говорит «ну тогда вот», а Джинджер говорит «ага» и «спасибо», и Тим уточняет «за что?», а Джинджер посылает его нахуй. «И Джона с собой привози», добавляет Тим, а Джинджер говорит, что у Джона намечается небольшой сольный тур меньше, чем через две недели, но он спросит.
Через три дня Тим встречает их в аэропорту, размышляя, когда же он успел так разнежиться. Джон красуется в возмутительных солнечных очках и в кроссовках, которые — Тим на сто процентов уверен — на самом деле принадлежат Джинджеру, а Джинджер просто едва держится на ногах, и волосы у него забраны в хвостик, который кричит ДА МНЕ ВСЕ ПОХУЙ заглавными буквами.
На следующий день они идут в зоопарк, и Джон тыкает пальцем во все подряд, все еще красуясь в своих возмутительных солнечных очках, а Джинджер покупает им всем мороженое и ни на секунду не затыкается. Когда они возвращаются домой, Тим показывает Джинджеру любовное письмо Джона. Джинджер немедленно краснеет как ебаная свекла, а потом они все втроем падают на кровать и отдрачивают друг другу, ударясь коленками об коленки, и Джинджер опять превращается в гигантского кальмара, а Джон несколько раз вскрикивает от боли, когда Тим сжимает его член слишком сильно своей сухой рукой, потому что смазки у него в квартире почему-то нет, а смазка Джона закопана где-то на самом дне его чемодана.
Следующим утром Тим отсасывает Джинджеру, пока Джон смотрит, кусая ногти и хныкая, а потом отсасывает и Джону тоже, а Джинджер сидит рядом с ним и трет сухими пальцами его дырку, нашептывая ему на ухо всякую хуйню. Тим заявляет, что им пора бы уже достать эту ебаную смазку, а потом они идут завтракать в Кройцберг. После этого Тим едет на работу, оставив их бродить по городу и покупать блядские магнитики на холодильник, жевать фалафель и теряться в метро, причем не один, а целых три раза, и Тим обо всем этом осведомлен, потому что они звонят ему. Вечером они идут тусоваться в клуб, Джинджер напивается до зеленых чертиков, Тим запихивает в рот провоцирующие рвоту таблетки, а Джон хихикает и много танцует, и в пять утра они втроем стоят возле ночного киоска, даже не собираясь ничего покупать, просто пытаясь прочитать названия брендов и покатываясь со смеху.
Когда они просыпаются, Тим снова едет в студию, невыносимо страдая, а они остаются дома, потому что на улице уныло и моросит. По возвращению он обнаруживает, что его квартира превратилась в блядский храм домашнего уюта, потому что Джон и Джинджер сидят вместе на диване, оба полураздетые, Джон играет на гитаре, а Джинджер читает одну из книг Тима. Тим спрашивает у них, достали ли они смазку из чемодана, и нет, не достали, но да, потрахались. «Я ему отсосал, а Джинджер вылизал мне задницу», поясняет Джон, не отрываясь от своей гитары. Джинджер опять окрашивается в свекольный цвет, и Тим уходит на кухню и готовит им ужин с сигаретой в зубах, насвистывая мелодии Джона, и Джинджер вскоре тащится за ним и отвлекает его своими ебаными поцелуями и преклонением, а затем подтягивается и Джон, чтобы узнать, что там такое происходит. Смазка так и остается закопанной на самом дне чемодана Джона, поэтому перед тем, как они засыпают, Джон отсасывает ему, пока Джинджер вылизывает его задницу, и Тим кончает как ненормальный — и абсолютно беспомощный.
На следующий день Тим приводит их с собой в студию, чтобы познакомить с друзьями, после того, как сначала проводит им небольшую экскурсию по городу и объясняет, как не потеряться в метро. Джинджер принимает живое участие в обсуждении сэмплов, тактов и басовых партий вместе с Тимом и еще несколькими его приятелями, пока Джон притягивает к себе всех остальных своими невероятными талантами к перебиранию струн, лапая своими пальцами каждую до единой гитару в студии. Вечером оказывается, что кто-то притянулся к нему так, что не хочет теперь отлипать, так что Джон прощается с ними с кокетливой улыбкой на губах и удаляется прочь. Тим и Джинджер едут пялиться на Стену и жевать арахис, и Джинджер целует его просто непростительно часто. Они возвращаются домой, и Тим перерывает все в чемодане Джона и наконец находит ебаную смазку. Джинджер трахает его пальцами, поглаживая и целуя его бедра, сообщая ему все то, что Тим и так уже знает, и даже больше, облизывая его член, позволяя Тиму смотреть на себя, позволяя Тиму тянуть себя за волосы, позволяя Тиму трогать свои зубы, позволяя Тиму бить себя по лицу, позволяя Тиму все что угодно. Тим кончает ему в рот и чувствует, как взрывается в его груди эта страшная, отвратительная штука, испуская жар, столбы пламени и радиацию, разрушая все на своем пути, принося смерть и запустение.
Тим толкает Джинджера на кровать, не давая перевести дыхание ни ему, ни себе, поливает его член смазкой и садится на него, просовывает его себе в дырку, шипя и сжимая руками его плечи. Джинджер спрашивает, не больно ли ему — трахаться сразу после оргазма, и Тим говорит, что еще как больно, но ему бы хотелось, чтобы было еще больнее, и Джинджер распахивает рот в изумлении, а глаза — в ужасе, а Тим хватает обе его руки своей и прижимает их к кровати у него над головой и скачет на нем, усердствуя на его члене, пока Джинджер не кончает кипятком, трясясь и разбиваясь на мелкие кусочки.
Тим не может перестать ухмыляться после этого, а Джинджер говорит ему, что ненавидит его.
Следующим утром их будит Джон своим звонком, сообщая, что опять потерялся в ебаном метро, и Тим отправляется на его поиски после того, как Джинджер избегает смотреть на него и повторяет несколько раз, что ненавидит его, а потом перехватывает его в дверях, целует на прощание и говорит, что они с Джоном могут погулять, если им хочется, а он посидит тут и почитает. Поиски Джона пиздец как затягиваются, потому что он торчит возле Каулсдорф Норд, в супермаркете Лидл, шокируя кассирш своей черной помадой, а когда Тим наконец-то добирается до него и спрашивает, какого хуя, ведь станция называется Коттбусер Тор, Джон отвечает, что они обе начинаются на К. Потом они бродят по Митте, и Джон тыкает пальцем во все подряд и покупает ебаное мороженое в блядском Макдаке, и в мельчайших подробностях повествует о кунилингусе, которым он занимался всю ночь и все утро, а Тим выкуривает целую пачку сигарет и пинает ботинками пивные банки. Они проходят мимо секс-шопа, и, разумеется, оба соглашаются, что туда обязательно надо зайти. Джон и там тыкает пальцем во все подряд, когда они заходят внутрь, и флиртует с продавщицами, которые не настолько шокированы его черной помадой, как кассирши в Лидл, и они покупают дилдо из открытого космоса, и Тим ухмыляется как блядская акула.
Потом они тащатся в супермаркет, где Тим проводит слишком много времени, пытаясь выбрать что-нибудь такое, что переубедит Джинджера выбегать из комнаты с воплями, если он уже этого не сделал, конечно, а Джон замечает это и требует немедленно рассказать ему, какую конкретно чудовищную вещь Тим сделал с ним в этот раз, а Тим отвечает «все и каждую» и пожимает плечами.
Когда они возвращаются, оказывается, что Джинджер уже совсем не зол на него, что, пожалуй, означает, что Тим еще более кошмарный мудак, чем он полагал до этого. Джинджер торчит на кухне, пока Тим готовит, и они оба курят и разговаривают о книге Тима, которую Джинджер прочитал, и об альбомах, которые Джинджер нашел у него в квартире и послушал, пока они гуляли, а Джон играет на гитаре в комнате.
Тим решает, что его простили, так что когда Джинджер уходит отлить после того, как они поужинали и повалялись часок-другой на диване, он вытаскивает дилдо из открытого космоса, который они купили с Джоном, а Джон подтягивает к кровати стул и взгромождает его на сиденье, и они переглядываются со знающим видом и ухмыляются, оба возбуждаясь от одной мысли о том, что они всецело намереваются устроить, и начинают облизывать его, соприкасаясь языками, и именно в таком положении их и застает Джинджер, возвращаясь в комнату.
— Вы больные уебища, — слышит Тим его голос, и Джон хихикает. Тим поднимает голову и смотрит на современную интерпретацию ебаной Моны Лизы, которая таращится на них, сжимая и разжимая кулаки.
— Иди сюда, — говорит он. — Давай разъебошим Джона.
Повисает короткое молчание, и Джинджер пялится на Тима, а Тим пялится на Джинджера, и долго оно не длится, потому что Джон засовывает ебаный дилдо себе в рот и вытягивает его с непристойным хлопком, который срабатывает как пусковой механизм, подталкивая Джинджера к кровати.
Магия и космические хуи, думает Тим.
Они укладывают Джона на спину, широко раздвигая его ноги, и Джон просовывает руки себе под колени, а головой ложится на колени Джинджера, а Тим достает смазку.
— О, вы ее наконец-то нашли, — говорит Джон, улыбаясь и целуя ладонь Джинджера.
— Ага, — отвечает Тим, усаживаясь перед ним на корточки и закуривая.
Он наливает смазку на пальцы и начинает растягивать Джона, периодически поднимая голову, чтобы посмотреть на Джинджера, и иногда видит, как тот глазеет на него, а иногда — как тот глазеет на Джона, который лежит головой у него на коленях, пока Джинджер нежно перебирает его волосы, и стонет с открытым ртом, и тоже глазеет на него снизу вверх.
— Так что, Джон, — заговаривает Тим через пару минут. — Почему бы тебе не рассказать Джинджеру, как ты хочешь, чтобы тебя выебали?
— Блядь, — говорит Джинджер.
— Конечно, — говорит Джон и рассказывает Джинджеру, что он хочет, чтобы его трахнули раком, и чтобы Джинджер трахнул его на спине, широко разводя ему ноги, пока он сосет член Тима, и еще он хочет скакать на члене Тима сверху, пока Джинджер смотрит, и много чего другого, и Джинджер задыхается, матерится и постоянно повторяет имя Джона, а Тим курит, выкручивает себе член и растягивает Джона пальцами.
Потом он тушит сигарету, отпускает свой член и приставляет дилдо к дырке Джона.
— О, — выдыхает Джон, и Тим начинает проталкивать дилдо в него. — Блядь. Джинджер. Блядь. Тим. Тим.
— Хули тебе надо? — спрашивает Тим, увлеченно наблюдая, как хуй из открытого космоса постепенно исчезает в его дырке.
— Хочу отсосать Джинджеру, — отвечает Джон.
— Ладно, — соглашается Тим, ухмыляясь. — Хочешь — так пожалуйста. У меня никаких возражений нет.
— Пиздец, — говорит Джинджер, и Джон смещается немного, поворачивая голову, ложась затылком на кровать, и член Джинджера оказывается у него на лице.
Джон раскрывает рот и начинает облизывать его. Тим начинает трахать Джона, другой рукой выкручивая себе член. Джинджер теряется в ебаном лесу.
— Джиндж, — говорит Тим. — Расскажи мне, нравится ли тебе рот Джона.
Джон стонет.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер.
— Давай, расскажи, — настаивает Тим, сжимая свой член посильнее. — Мне интересно узнать. Расскажи мне, нравится ли тебе, когда он сосет твой член.
— Отъебись, Тим, — говорит Джинджер.
— Ладно, — со смешком отвечает Тим, и обратный отсчет в его груди доходит до нуля. — Тогда я сам тебе кое-что расскажу.
И он произносит ебаную речь, трахая Джона хуем из открытого космоса, сдавливая свой член до боли и наслаждаясь видом Джинджера, впадающего в шоковое состояние, и рассказывает ему, как здорово растягивается дырка Джона, какая она у него тугая, как сильно Джон хочет, чтобы его трахали, и даже как сильно Джон хочет, чтобы его использовали, а Джон непристойно стонет все это время, низко и глубоко.
— Блядь, — говорит Джинджер.
— Иди нахуй. Идите вы оба нахуй, — говорит Джинджер, кончая в рот Джону, а свой крепко-накрепко зажимая рукой, приглушая вой. Джон стонет с членом Джинджера во рту и тоже кончает, сжимаясь вокруг дилдо, и Тим продолжает трахать его, пока он кончает, и ядерный гриб полыхает у него в груди и добирается даже до глотки, а его рот превращается в ебаную Вади Рам.
Он вытаскивает дилдо и встает на трясущихся ногах, пока они пытаются отдышаться, подтягивает к себе стул, ставит дилдо на него и поливает его смазкой.
Он садится на него, благодаря всех языческих богов, которым он непременно построит языческий храм, за то, что это не один из тех огромных черных хуев, на которые Джон тыкал пальцем, улыбаясь своими губами, вымазанными черной помадой, флиртуя с продавщицами, но даже и так дело идет туго, и он стонет, глубоко и громко, не в силах сдержаться.
— Блядь, — говорит Джинджер, тут же поднимая голову, и лицо у него настолько ошалевшее, что это попросту красиво. — Тим.
— Ага, — говорит Тим и снова стонет, насаживаясь на дилдо. — Больно.
— Пиздец, — говорит Джон, выпрямляясь и распахивая глаза.
— Ага, — говорит Тим и стонет еще раз, содрогаясь всем телом, когда весь ебаный хуй наконец-то оказывается внутри. — Пиздец больно.
— Ебануться, — говорит Джинджер и снова зажимает себе рот рукой.
— Ага, — говорит Тим, улыбаясь, и начинает двигаться, трахая себя и надеясь, что ноги его не подведут.
Волна жара проходит по его телу, и он понимает, что готов звать на помощь, и опускается на дно ебаного океана.
— Тим, — говорит Джон.
— Ага, — говорит Тим, обхватывая рукой свой член, и рука, и член кажутся ему чужими. — Пиздец, сейчас обкончаюсь.
— Блядь, Тим, — говорит Джинджер и вскакивает с места, крепко хватает Тима за подбородок, наклоняется и целует его.
Тим кончает через секунду, весь охваченный огнем, дрожа и постанывая Джинджеру в рот.
— Я дохлая, блядь, акула, — выдавливает он из себя, когда голос возвращается к нему, тяжело опираясь на Джинджера, не ощущая под собой конечностей, и Джинджер придерживает его за плечи. — Кто-нибудь дайте мне ебаную сигарету, пожалуйста.
На следующий день Тим чувствует себя так, будто его переехал ебучий грузовик, и поднимается с кровати только благодаря магии, в существовании которой он теперь твердо уверен, потому что Джинджер приносит ему воды и делает ему кофе, а Джон натягивает ему на ноги ботинки и застегивает ему ремень. Он разбирается с кое-какими делами в студии, пока Джон и Джинджер шляются по музеям и опять теряются в метро, названивая ему, моля о помощи, и Тим думает, что, может быть, он все-таки заблуждается по поводу магии, но, в любом случае, ему же тоже можно совершать ошибки, не так ли, а вечером они идут тусоваться в клуб, и Джинджер напивается до зеленых чертиков, а Джон постоянно танцует и флиртует с барменшей, Тим же разживается экстази и в кои-то веки даже не блюет, и все они в итоге стоят возле ночного киоска в пять утра, обнимаясь, и Джон тыкает пальцем во все подряд, а Джинджер едва держится на ногах, а сам Тим жует маринованные огурцы, выуживая их из банки пальцами.
На улице уже совсем светло, когда они возвращаются в его квартиру, и за окном с чириканьем носятся ебаные птички.
— Блядь, — говорит Джон; он сидит на диване рядом с Тимом и наигрывает что-то идиотское на своей гитаре. — Нам в аэропорту через четыре часа надо быть.
— Блядь, — соглашается Тим и думает, что ему надо было построить свой ебаный языческий храм раньше.
— Ты не будешь возражать… — начинает Джинджер, поднимая свое бренное тело с пола, вертя в руках пачку сигарет. — Ты не будешь возражать, если я останусь?
— Что? — одновременно спрашивают Тим с Джоном, поднимая головы.
— Ты не будешь возражать, если я останусь здесь с тобой? С Тимом, — отвечает он, запинаясь, и Тиму на секунду кажется, что он сейчас задохнется, и в груди у него полыхает термоядерное пламя.
— Конечно не буду, — говорит Джон. — Тим?
Тим смотрит на Джинджера, который все еще вертит в руках пачку сигарет, покачиваясь и уставившись в пол.
— Хорошо, — говорит Тим, и во рту у него опять ебаная пустыня.
— Хорошо, — говорит Джинджер, поднимая на него глаза, и губы у него сжаты в одну тонкую линию.
— Теперь дай сюда эти блядские сигареты, и пойдемте спать, — говорит Тим.
Удивительно, но они даже не опаздывают, так как Тим встает и пинками выгоняет Джона и Джинджера из кровати, чрезвычайно эффективно и не зная пощады, и приказывает им одеваться, а сам собирает чемодан Джона вместо него, потому что Джон бродит по ебаному лесу вместе с Джинджером. Они едут в аэропорт. Джон опять красуется в своих возмутительных солнечных очках и в ботинках, которые — Тим на сто процентов уверен — принадлежат самому Тиму, а Джинджер стоит бледный почти до прозрачности, и волосы его собраны в хвостик, который ни единого слова даже вымолвить не может, не то что кричать что-нибудь, а сам Тим просто жаждет крови, с единственной целью поскорее выспаться в голове.
Джон целует Джинджера в губы, а потом целует и Тима, и Тим обещает ему, что даст ему по лицу, когда они в следующий раз встретятся.
Джон уходит, помахивая им рукой.
— Пойдем, — говорит Тим, подхватывая Джинджера под локоть. — Давай уложим твою тупую физиономию в подушку.
***
Проходят сутки, и Тим просыпается, наконец-то не чувствуя себя восставшей из мертвых акулой, и Джинджер лежит рядом с ним. Тим жарит им яичницу, и они сидят на кухне и курят, Джинджер в своей майке-алкоголичке и носках, а Тим в джинсах Джона, которые они забыли положить в чемодан.
— Так что, чем ты хочешь заняться? — спрашивает Тим.
— А? — выдыхает Джинджер, поднимая голову.
— Я имею в виду, я могу потолковать с ребятами насчет моего графика, так что мы можем покататься по округе, посмотреть достопримечательности. Или, не знаю, я могу поспрашивать народ — может, кому-нибудь нужен барабанщик на пару недель, чтобы ты не заскучал. Зависит от того, как долго ты остаешься.
— Ну… — мямлит Джинджер и начинает вертеть вилку в руках.
Пожалуйста, только не спрашивай меня, как долго ты можешь остаться, думает Тим. Пожалуйста.
— Как долго я могу— — начинает Джинджер, отворачиваясь от него.
— Джиндж, блядь, — говорит Тим. — Расслабься уже.
— Хорошо, — говорит Джинджер.
— Положим, я действительно пару раз утверждал, что я страшный морской хищник, но ведь не откушу же я тебе голову на самом деле. Оставайся сколько тебе влезет.
— Хорошо, — повторяет Джинджер.
Он говорит ему, что с удовольствием бы покатался по округе и посмотрел достопримечательности, и побарабанить для кого-нибудь он тоже не возражает, и спрашивает, надо ли ему снять свою собственную квартиру, а Тим говорит ему, что передумает насчет откусывания головы, если тот немедленно не прекратит нести чушь, большое, блядь, спасибо.
Тим договаривается с ребятами по поводу своего графика, и они катаются по округе и смотрят достопримечательности. Тим спрашивает у народа, и оказывается, что барабанщик никому не нужен, но тут ему под руку подворачивается свинговый квартет, чья пианистка недавно родила ребенка, и Джинджер говорит «ладно, почему бы и нет», а Тим говорит «серьезно?», и Джинджер говорит «блядь, я умею играть», а Тим говорит «я знаю, но свинг?», и Джинджер посылает его нахуй, а потом приглашает его прийти послушать их выступление, и Тим приходит.
В один из вторников они арендуют машину и едут в Потсдам, и проводят там целый день, заглядывая в церкви и дворцы, и у Джинджера все карманы набиты орешками, а сам он беспомощно моргает на солнце, Тим же думает, что Джон укатил с его самыми любимыми ботинками и не может найти ни одной пивной банки, чтобы попинать ее.
В одну из пятниц они устраивают вечеринку в квартире Тима, запихивая всякие штуки себе в рот и напиваясь до зеленых чертиков, и люди, с которыми Тим знаком много лет, и другие люди, с которыми он только что повстречался, вырубаются у него на диване.
В разные дни недели и довольно часто Джинджер прется в студию вместе с Тимом, и они разбираются с сэмплами, тактами и басовыми партиями вместе.
В одну из суббот — и не только тогда — Тим тащится смотреть, как Джинджер играет на пианино в ебаном свинговом квартете, зажимая себе рот кулаком в процессе, а потом отправляя фотографии Джону.
В другую пятницу они просто выходят из дома и весь день катаются на метро, и Тиму постоянно названивают из студии, а сам Тим удивляется, что Джинджер не такой уж безнадежный и все-таки умеет следовать ебаным указателям и не теряться, Джинджер же целует его так часто, что в конце концов Тим не выдерживает и говорит, что влепит ему по лицу, а Джинджер говорит «ладно», и Тим думает «что ладно-то?», а потом спрашивает, и Джинджер только пожимает плечами, беспомощно моргая.
В те дни, когда они не стоят в пять утра возле ночных киосков, Тим готовит с сигаретой в зубах, а Джинджер или сидит в комнате с одной из его книг или с одной из тех книг, которые он сам себе купил, потому что у Тима здесь не ебаная библиотека, или торчит на кухне вместе с Тимом и тоже дымит, мешаясь под ногами.
Однажды в понедельник Тим красит Джинджеру волосы и еще кое-какие вещи вместе с ними заодно, и уже во вторник Тим моет ему голову, нагнув его над раковиной, и Джинджер жалуется, что ему ебучее мыло в рот попало, а Тим ухмыляется с сигаретой в зубах.
Одно очень особенное воскресенье Тим начинает, задирая на Джинджере майку и вжимаясь в его бедро своим адским стояком, а потом сосет его пальцы на ногах, и Джинджер корчится как ебаный кальмар на сковородке и дрочит себе, очень медленно, издеваясь над собой, потому что Тим ему так сказал, надламываясь и распадаясь на части перед его глазами, раскаленный до предела, и кончает, дрожа всем телом. После этого Тим хватает его за еще некрашенные волосы и тянет вверх, а потом дрочит перед ним, требуя, чтобы тот ударил его по лицу, показывая ему свои зубы. Джинджер в конце концов подчиняется и дает ему пощечину, задыхаясь от ужаса, а Тим в ту же секунду тоже дает ему по лицу и сразу же целует, и стонет ему в рот, кончая. Потом Джинджер читает на диване, пока Тим разговаривает по телефону. Потом они получают письмо от Джона и разглядывают фотографии с его последнего концерта: перья, потеки черной краски и длинная нитка слюны, свисающая у него изо рта, вымазанного черной помадой. Тим отвечает на письмо, требуя вернуть ему его ботинки, потому что он замечает их на одной из фотографий, а Джинджер добавляет еще несколько предложений, которые чуть больше похожи на настоящую переписку. После этого Тим идет в супермаркет и покупает кальмаров, и жарит их в сковородке, хохоча как ебаная выжившая из ума акула.
В четверг, из всех-то дней, Тим заходит за Джинджером, чтобы спасти его из джазового ада с роялями, и обнаруживает, что тот мило беседует с девушкой из Дании, которую зовут Фанни, так что они все вместе идут есть шаурму, и Тим разговаривает с ней на родном языке, пока Джинджер только беспомощно моргает, уставившись на них, и рассказывает ей то да се, а потом спрашивает, не хочет ли она пойти вместе с ними домой, добавляя, что сам он, если что, всегда может съебаться, а Джинджер и не подозревает ни о чем до тех пор, пока Фанни не целует его, когда они стоят на перроне и ждут поезда, и Джинджер аж подпрыгивает от неожиданности, а Тим во весь голос объявляет, что следующая станция называется Сморреброд, и Фанни хохочет, а Джинджер смотрит на него как паникующая Мона Лиза. Фанни усаживается на Джинджера верхом, балансируя на краю кровати, а Тим падает на колени перед ними и вжимается в нее лицом, вылизывая ее клитор и член Джинджера, на котором она скачет, пока они не кончают, а потом Джинджер дрочит ему, пока Фанни трет его дырку пальцами, измазанными смазкой Джона. Утром, уже в пятницу, Тим готовит блинчики, после того как отсасывает Джинджеру прямо на кухне, пока Фанни смотрит на них, курит и мастурбирует. После этого их дороги расходятся.
Опять в понедельник Тим возвращается из студии, и Джинджер наконец-то сдается и разрешает ему сделать себе массаж, потому что спина достает его с той самой пятницы, когда они устроили вечеринку в квартире Тима.
— Снимай, — говорит Тим и тянет за майку Джинджера, а потом начинает вдавливать свои пальцы в мышцы, разминая их, и колотить его по спине.
— Блядь, Тим! — вопит Джинджер и пытается вывернуться, но это бесполезно. — Поосторожнее со своими ебаными плоскогубцами!
Тим хохочет и говорит ему заткнуться, и Джинджер слушается, так что через двадцать с чем-то минут его спина снова в порядке, и события начинают развиваться в несколько ином направлении, потому что Тим толкает его на кровать, лицом в подушку, и Джинджер трахает матрас, просунув руку под живот, пока Тим вылизывает его ступни.
Потом Тим усаживается на него верхом сзади и кладет руку ему на голову, то потягивая его за уже крашенные волосы, то вжимая его в подушку, а Джинджер продолжает трахать матрас, сдавленно матерясь и то и дело повторяя что-то, что звучит как имя Тима, а потом события опять начинают развиваться в несколько ином направлении.
Грудь у Тима вся объята пламенем изнутри и плавится от жара, и он отпускает голову Джинджера и вместо этого хватает его обеими руками за задницу, раздвигая его ягодицы, и проводит пальцем по его дырке, и во рту у него мгновенно пересыхает. Джинджер внезапно замирает под ним, белый как мел и холодный как лед, и Тим думает, что в этот раз он сам, должно быть, выглядит как современная интерпретация ебаной Моны Лизы, ничего не понимая и даже испугавшись.
— Джиндж, — говорит он. — Что не так?
— Ничего, — отвечает Джинджер чужим голосом.
— Блядь, — говорит Тим. — Слушай, все в порядке. Я ни на чем не настаиваю. Просто… Скажи в чем дело?
— Можно мы не будем это обсуждать, пока ты до сих пор лапаешь мою ебаную задницу? — спрашивает Джинджер, поворачивая голову набок.
— Черт, — говорит Тим. — Извини, совсем забылся…
Он слезает с Джинджера, и Джинджер садится, и у него уходит целый, блядь, год, на то, чтобы повернуться к нему лицом, а потом еще один — чтобы заговорить.
— Ну… — выдавливает из себя Джинджер, ничуть не исправляя ситуацию, и Тим чувствует, как в его груди наступает ядерная зима, и хочет разорвать зубами каждую секунду этого ебаного ощущения.
— Давай покурим? — говорит Тим чужим голосом.
Джинджер кивает, так что Тим встает и берет сигареты, и они сидят на кровати и курят, и Джинджер избегает смотреть на него.
— Слушай, — говорит Тим. — Если это не в твоем вкусе, то ничего, блядь, страшного, понимаешь?
Хотя мне почему-то кажется, что дело совсем не в этом, думает Тим и хочет разорвать зубами каждое слово.
Тут события снова начинают развиваться в несколько ином направлении.
— Блядь, я не… Я не закатываю тебе гомофобную истерику, потому что ты оскорбил мою ебаную маскулинность, — наконец выговаривает Джинджер.
— Нет? — спрашивает Тим и хочет разорвать зубами и гласный, и оба согласных, и особенно вопросительный знак.
— Господи, — говорит Джинджер и трет лицо руками. — Разумеется, нет. Блядь, да что я за ебаный пидор такой тогда, если я все это время трахал тебя и Джона, а сам думал… сам думал какую-то хуйню… какую-то хуйню про… Блядь, я что, только что сказал «пидор»?
— Да, — кивает Тим, и Джинджер просто пялится на него несколько секунд.
Потом он фыркает.
Джинджер фыркает и говорит «блядь», и Тим думает, что это, должно быть, какие-то древние магические заклинания, потому что внутренний пейзаж в его груди перестает быть бесплодной обледеневшей пустыней.
— Ладно, — говорит Тим. — Я пиздец как рад, что дело не в этом. Потому что это было бы…
— Я знаю, — говорит Джинджер. — Это был бы полный пиздец — так думать.
— Иди сюда, — говорит Тим, и они обнимаются и ложатся на кровать, и лежат на спине, смотря в потолок.
— Ну так…
— Ну… Слушай, это пиздец как здорово, что ты этого хочешь. И я… я тоже хочу. Я имею в виду, мы можем попробовать и все такое…
— Ладно, — говорит Тим. — Но?
— Но… Блядь, я просто не хочу, чтобы ты засунул мне что-нибудь в задницу, а потом увидел, что я ел на обед, когда ты это вытащишь, понятно?
— Ебаный пиздец, — говорит Тим. — Ты, блядь, сейчас серьезно?
— Ну…
— Ты, сука, сейчас, блядь, серьезно? — повторяет Тим, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Джинджера.
— Ну да? — отвечает Джинджер, тоже поворачивая голову.
— Пиздец, — говорит Тим. — Ты вообще, блядь, понимаешь, какую тупую хуйню ты сейчас сказал?
— Ничего ту—
— Еще как чего. Ебаный пиздец. Ты вообще помнишь, что ты совал мне и Джону в задницу? Блядь, да все что можно совал. А теперь ты из-за этого дергаешься? — спрашивает Тим и смотрит на него в упор.
— Блядь, но не в мою же задницу, понятно? — говорит Джинджер и тоже таращится на него.
— Ну и что?
— Ну и пиздец противно, блядь.
— Погоди, дай мне разобраться. В мою дырку тебе лазить языком не противно. В дырку Джона тебе лазить языком не противно. Совать в нее свои ебаные пальцы, чтобы я их потом облизал — это тебе не противно. Но твоя, блядь, дырка настолько противная, что ты весь трясешься, когда я ее едва ли пальцем коснулся? — спрашивает Тим, прикусывая губу, пытаясь сдержать смех.
— Что-то вроде того, — отвечает Джинджер и тоже прикусывает губу.
— Блядь, я сейчас закричу, — говорит Тим.
— Ладно, — говорит Джинджер, и Тим вопит в потолок.
Джинджер касается его руки, когда он наконец затыкается, и Тим берет его руку в свою и держит ее, и оба они так и лежат на спине.
— Ты пиздец ебанутый, — говорит Тим.
— Прости меня, — говорит Джинджер и переворачивается на бок, подносит руку Тима к губам и целует ее, а Тим тоже переворачивается на бок.
— Я только одно еще хочу сказать, — продолжает Тим, дотрагиваясь до губ Джинджера. — Вполне возможно, что Джон на самом деле срет скрипичными ключами, так что…
— Иди нахуй, — говорит Джинджер и смеется. — Ладно, блядь, да, я пиздец ебанутый. Давай мы просто забудем об этом? Я имею в виду, мы можем попробовать, хорошо?
— То есть, ты хочешь сказать, что я могу вылизать твою дырку? — спрашивает Тим и тянет его за нижнюю губу.
— Да.
— И я могу засунуть в нее свои пальцы? — спрашивает Тим, проводя рукой по горлу Джинджера.
— Да. Блядь.
— И я могу трахнуть тебя в задницу так, что ты кончишь как никогда раньше не кончал? — спрашивает Тим и обхватывает пальцами член Джинджера.
— Да. Блядь, Тим.
— Отлично, — говорит Тим и садится. — Вообще говоря, мы еще можем просто взять огромную, блядь, клизму и промыть тебе жопу, пока она чистой как стеклышко не станет.
— Блядь. Заткнись. Противно пиздец.
— А по тебе и не скажешь, что тебе противно, — говорит Тим, ухмыляясь, и сжимает руку у него на члене. — И еще: нехуй меня затыкать. Это только я тебя затыкать могу. Это моя прерогатива.
— Блядь, Тим.
— Чего?
— Ничего, — отвечает Джинджер, а потом зажимает себе рот рукой.
Тим думает, что оружие массового уничтожения, которое поселилось у него в груди хуй знает сколько месяцев назад и все это время вело себя очень активно, вполне может быть настоящим, а потом наклоняется и обхватывает член Джинджера губами.
Джинджер кончает через несколько минут, раскаленный как печка, дрожа и постанывая себе в руку, кусая свои пальцы.
Потом Тим переворачивает его на бок, прижимаясь к нему сзади, приподнимает его ногу и просовывает свой член между его бедер. Он запихивает свои пальцы ему в рот и начинает двигаться, потираясь членом о его дырку, а Джинджер матерится, беспрестанно повторяет его имя и содрогается в его объятьях.
Тим кончает, зарывшись носом в волосы Джинджера, и в его радиоактивной груди происходят явления, для описания которых ему не хватит никаких слов.
В среду, в понедельник, а потом опять в среду они звонят Джону и разговаривают с ним часами.
В одну из суббот Тиму звонит Брайан и предлагает ему поиспражняться на свои стихи, а потом спрашивает, правда ли это, что Джинджер играет в свинговом квартете, а потом требует, чтобы они тащили свои задницы обратно, потому что пришло время записывать новый альбом, и Тим говорит ему «дай мне две недели, и мы приедем.»
В какие-то выходные они садятся на поезд и едут в Дрезден, и проводят там два дня, снова заглядывая в соборы и дворцы, и сидя на траве с холодным пивом в одной руке и рукой друг друга в другой.
В воскресенье или в понедельник, Тим не очень-то уверен, потому что они тусовались по клубам предыдущие четыре или пять дней, запихивая всякую всячину в рот и напиваясь до зеленых чертиков, он залезает на член Джинджера рано утром или поздно ночью, и медленно трахает себя на нем, заложив руки за спину, а Джинджер поначалу просто смотрит на него, а потом сжимает его член до боли и даже несколько раз ударяет по нему, своими блядь, настоящими руками, да к тому же столько раз, сколько Тим требует, и, разумеется, Тим требует слишком много, и кончает, матерясь и постоянно повторяя имя Джинджера, а затем Джинджер переворачивает его на спину и ебет его, закинув его ноги себе на пояс, крепко сжимая его в своих объятьях и вдавливая его в матрас, и его крашеные волосы лезут в жалкое ноющее лицо Тима, а сам Джинджер пытается в очередной раз сообщить ему всю свою восторженную чушь и с позором проваливается, и падает на него мертвым грузом, раскаленный добела и тяжеленный, сразу после того как кончает.
Через несколько часов после того, как они стояли у ночного киоска, и Тим блевал, пока Джинджер отвлекал продавца, ближе к концу их пребывания в Берлине, Тим просыпается с пересохшим горлом, выпивает залпом два стакана холодной воды и забирается обратно в постель, а полусонный Джинджер стонет что-то невнятное, когда Тим прижимается к нему сзади, и тело у него такое горячее и такое расслабленное, а сам Джинджер такой податливый, что Тим просто не может остановиться и трогает его, целует его спину, тянет его за волосы, проводит руками по его соскам и нажимает ему на горло, и впивается пальцами ему в бедра, а Джинджер задыхается и не может до конца произнести его имя, которое он повторяет снова и снова. Тим обхватывает член Джинджера рукой, и кожа под его пальцами невыносимо мягкая и невыносимо нежная, так что он трогает его легкими касаниями, обводя головку по кругу, а Джинджер начинает трястись, и тогда Тим выкручивает его член, сдавливая его пальцами, причиняя ему боль, наматывая его волосы на кулак другой руки, а Джинджер ахает и вскрикивает, и все ему позволяет. Он продолжает делать все это целую вечность, ни разу не прилагая никаких усилий для того, чтобы Джинджер смог кончить, просто дыша ему в шею, широко раскрыв рот, а потом убирает руку с его члена и проводит пальцами по его дырке, и Джинджер заезжает ему затылком по носу, и оба они смеются, а потом Джинджер говорит ему, чтобы он снова сделал это, а когда Тим так и поступает, Джинджер просит, чтобы он не останавливался. Разумеется, Тим не останавливается и трет его дырку сухими пальцами еще целую вечность, а Джинджер рассыпается на мельчайшие частицы, и взрывы в груди Тима поглощают их обоих, выжигают и плавят его изнутри, и тогда Тим запихивает свои пальцы в рот Джинджеру, а потом трахает его ими, вынимая и снова запихивая их ему в рот, заставляя его облизывать их, опять вставляя их в него и опять вынимая, облизывая их своим собственным языком, повторяя эту последовательность снова и снова, и Джинджер краснеет, а потом бледнеет, и только на щеках у него пляшут лихорадочные пятна, и стонет, задыхаясь, а потом кончает, сжимаясь вокруг его пальцев, потрясенный, ошеломленный и навсегда потерявшийся в своем ебаном лесу. Тим притягивает его к себе после этого, и они вырубаются, абсолютно вымотанные, хотя член Тима все еще стоит и истекает смазкой, но Тим не собирается ничего с ним делать, потому что Джинджер растекается в его объятьях дымящейся лужей бескостного желе, а Тим засыпает и видит сны о магических морских животных, плавающих в безграничных просторах абсолютно черного океана.
В четверг они возвращаются домой, и Джинджер выглядит так, как будто его несколько дней подряд избивали ногами, и все лицо у него покрыто линиями и пятнами, отпечатками куртки Тима, на плече которого он спал, а Тиму его собственное тело кажется куском камня, все его мышцы перенапряжены и натянуты, а его глаза никак не открываются до конца. Они выходят из самолета и стоят у входа в аэропорт, и Джинджер неловко машет ему рукой с десятью выражениями на лице, которые все до единого Тиму уже хорошо знакомы, и Тим говорит «давай, поехали ко мне», и Джинджер просто падает ему на руки после этого.
***
Они начинают писать альбом в понедельник, и Джона нет с ними первые три дня, так что Тим играет на гитаре вместо него, пока Брайан читает ему свои написанные под наркотой стихи, которым даже особо не требуется ушат говна сверху, и Пого окончательно запутывается, потому что они все живые и ходят ногами только из-за кофе и постоянно перебивают друг друга, и целую неделю думает, что Тим все это время играл на пианино в свинговом квартете в Берлине, и Джинджер умирает со смеху за своей барабанной установкой, а Джон подыгрывает им и жует орехи, вытаскивая их у Тима из кармана, и постоянно наяривает чрезмерно длинные и совершенно ебанутые запилы на своей гитаре хуй знает зачем, потому что для альбома ничего такого им не нужно.
У них уходит четыре недели, чтобы сочинить альбом, и еще три, чтобы его записать, и Тим чувствует себя дохлой акулой большую часть этого времени. Они вырубаются у Тима дома и у Джона дома, и у Джинджера дома, в разные дни в разных комбинациях, и самая странная из них — это то утро, когда Тим просыпается в одиночестве у Джона в доме, и не обнаруживает вокруг себя ни единого следа пребывания там ни Джинджера, ни самого Джона. В первый раз, когда они вырубаются у Тима дома или у Джона дома, или у Джинджера дома, потому что Тим не помнит, где это на самом деле было, Тим скачет на члене Джона до тех пор, пока у него не начинают отниматься ноги, и бьет его наотмашь по лицу, выполняя свое обещание, а Джон улыбается, плачет, смеется и давится собственной слюной, пока Джинджер бьется в припадке рядом с ними. Они бродят по торговым центрам после многочасовой работы, волоча ноги, бледные, с темными кругами под глазами, и Джон красуется в своих возмутительных солнечных очках и в ботинках Тима, которые Тим отдает ему навсегда, а Джинджер держит Тима за руку, и пальцы у него теплые, мягкие и напрочь перепуганные, и это разбивает ядерную бомбу, которая навеки поселилась у Тима в груди, на множество мелких кусочков.
Брайан объявляет даты их следующего тура, и в последний день перед тем, как они отправляются в дорогу, они все втроем вырубаются у Тима дома, после того, как трижды возвращаются к Джону, потому что он опять что-то забыл, и ни разу не заезжая к Джинджеру, потому что добрая половина его ебаных вещей давно перекочевала к Тиму. Тим говорит сам себе, что им нужно отдохнуть, а потом укладывает Джона на спину и садится на его член, и скачет на нем, держа дурацкую перепуганную руку Джинджера в своей, а через несколько минут останавливается и говорит Джону, чтобы тот лежал смирно и не вздумал шевелиться, а Джинджеру говорит, чтобы тот засунул свои ебаные перепуганные пальцы ему в задницу, бок о бок с членом Джона. Джинджер замирает и таращится на него в ужасе, а Джон ноет на кровати, и Тим думает, что Джинджер не сможет ему отказать, что бы он, блядь, ни попросил, и не ошибается, потому что Джинджер делает что сказано, и вторая его рука дрожит у Тима на плече, а потом снова делает что сказано, ошарашенный и чуть ли не рыдая, и садится позади Тима, который ерзает на члене Джона, и тоже вставляет свой в его растянутую дырку, и когда оба они оказываются внутри него, Тим говорит «выеби меня», не зная, к кому конкретно обращается, и потрясенное выражение физиономии Джинджера отражается как в магическом зеркале на лице Джона. Они трахают его вместе, и Тим с силой бьет себя по лицу, пока у него не начинают течь слезы, и все его тело кажется ему далекой зарубежной страной, все его тело трясется, раскаленное, легкое и смертоносное, словно огромный шар горящего радиоактивного газа, и Джон кончает, хныкая сквозь сжатые зубы, и его миловидное лицо раскалывается, превращаясь во что-то чужое и жуткое, что-то из открытого космоса, становясь пронзительно прекрасным, и Джинджер снимает Тима с его члена, держа его за плечи мягкими, горячими руками, и трахает, пока Тим не кончает, ослепленный взрывом, пока его грудь не разрывает изнутри, пока все его тело не распадается на ебаные элементарные частицы, устремляющиеся в открытый космос сквозь атмосферу, и трахает его и после этого, пока не кончает сам, сжимая избитое лицо Тима своей рукой, целуя его с бесконечным плачем, врывающимся Тиму в глотку.
В тот день, когда начинается их тур, Тим просыпается рано утром, не в состоянии пошевелить даже пальцем, дохлая, выпотрошенная, выебанная, жалкая акула, и Джон лежит позади него, вжимаясь в него всем телом, и горячо дышит ему в шею, а Джинджер лежит перед ним, и лицо у него бледное и покрытое линиями, отпечатками подушки, на которой он спит.
Тим лежит так черт знает сколько времени, даже не пытаясь уснуть, чувствуя дыхание Джона на своей коже и разглядывая лицо Джинджера перед собой, как будто он самая большая, блядь, загадка во Вселенной.
Он не знает, чего ожидать теперь.
Ничего.
Всего чего только можно.
Может быть, немного ебаной магии.
Джон стонет у него за спиной, полусонный. Джинджер открывает глаза и смотрит на него. Тим улыбается - дохлая, выпотрошенная, выебанная, блаженная акула.
------------------------------------------------------------------------------------
Примечания:
Продолжение: https://ficbook.net/readfic/8531846