Chrysanthemum

      Ступеньки, ведущие на последний этаж старого дома, жалобно скрипели и грозили проломиться прямо сейчас. Да сам этот дом готов был обрушиться в любой момент. Изо всех щелей дул ветер, который пробирал до костей. Парень закутался в пальто, хотя оно, кажется, совсем не спасало от холода, царившего тут. Он остановился у обшарпанной двери с облезлой краской и потёртой ручкой. Внутри него вдруг образовался страх. Всё-таки, собравшись, он несмело постучал. В ответ — молчание. Молодой человек постучал снова. — Открыто же, — прозвучал голос из-за двери. Такой знакомый и до боли родной.       Робко и неуверенно, он схватился за ручку и с противным скрипом потянул её на себя.       В самой квартире не так ужасно, как на лестничной площадке: кремовые обои с коричневым узором, похоже, отсырели и слегка отклеились, но ещё держались; на полу паркет, которому на вид примерно столько же, сколько самому дому, хотя неплохо сохранившийся. На потолок он старался не смотреть, ибо создавалось впечатление, что вся оставшаяся штукатурка с удовольствием упадёт тебе на голову.       На вешалке пальто, пара его любимых шляп и беретов, и две пары обуви: туфли и ботинки. Из-за слегка приоткрытой двери, очевидно, ведущей в жилую комнату, играло радио. Но не успел он подойти к ней, как та сама открылась. Эмерсон хотел что-то сказать и сразу осёкся, увидев его.       За полгода, с момента своего исчезновения, он заметно изменился. Эмерсон стал болезненно худым и бледным, под глазами залегли тени, а щёки впали. Старый свитер болтался на нём, как на вешалке. Из рукавов торчали тонкие запястья.       Они смотрели друг на друга мучительно долгую минуту. Данциг не выдержал. — Привет, — в ответ лишь кивок головы, — Я могу войти?       Темноволосый прошёл внутрь, пропуская нежданного гостя. — Пальто сними, — голос хриплый и едва слышный, — И ботинки.       Опомнившись, Себастьян вернулся и снял верхнюю одежду и обувь. Он поежился от окружившего его холода.       В комнате, которая была одновременно спальней и гостиной, было куда теплее, чем в прихожей. Почти весь пол покрывал ковёр, как ни странно, вполне новый, по сравнению с этим домом. Стены также обклеены обоями, но уже светло-голубыми, с мелкими белыми цветочками, и выглядели тоже относительно нормально. А на лампочке даже люстра висела.       На старом комоде стояло то самое радио. С заметным шипением, оно играло какую-то песню на французском. Рядом с железной кроватью находилась стопка книг. Ваза с небольшим букетом белых хризантем стояла на подоконнике.       Эмерсон сидел за столом, на котором лежал небольшой холст и разбросаны маркеры и карандаши. Себастьян стоял рядом и рассматривал его. Он и правда сильно изменился, стал более болезненным на вид. И взгляд — усталый, безразличный. — Как ты нашёл меня? — спросил он. — Случайно. Познакомился с Анной, когда покупал у неё цветы. Она сказала, что я похож на парня, снимающего у них квартиру.  — Совершенно случайно познакомился с цветочницей в другой стране. — Ага. — Брюнет посмотрел в окно. Начинается дождь.       Все снова замолчали. Капли стучали по стеклу. Мелькнула мысль, что сейчас тут начнётся водопад. — Где Ремингтон? — снова спросил Барретт. — Наверное, в отеле. — Он пожал плечами.       Себастьян не знал, где он. Наверняка, Лейт с ума сходит, ища его, но связи тут нет в пределах всего квартала, а потерять этот дом ему не хотелось. — Почему ты исчез? — продолжил Данциг.       В ответ молчание. Эмерсон старался не смотреть на брата. — Неважно. — Надсадный кашель его прерывает. — С тобой всё в порядке? — Данциг тронул того за плечо. — Да, — темноволосый провел рукавом по губам. На нём остался след крови — Хочешь чай?       Он вскочил со стула и за рукав потянул брюнета на кухню. — Погоди, ты уверен? — он пошёл следом, чуть не врезавшись в дверь. — Да. Сядь. — Эмерсон включил чайник и убрал несколько блистеров в подвесной шкафчик. — Ты только что кашлял кровью, это по-твоему нормально?! — Отвали от меня! — крикнул парень, вцепившись пальцами в столешницу. — Какого чёрта, Себ? Ты пришёл сюда и лезешь в мою жизнь! Что тебе надо от меня?       Старший подошёл и за плечо развернул того к себе лицом. — Ты исчез, резко всё бросив и никому ничего не сказав. Резко, будто тебя и не было. Все эти грёбанные полгода мы пытались найти хоть малейшую подсказку о том, где ты. Ты даже живёшь тут под чужим именем! Это я должен спросить, какого чёрта, Эмерсон?! — Уйди… Слышишь, уйди… — шептал Барретт, — Пожалуйста…       Он стряхнул чужую руку и устало потёр виски пальцами.       Хлопнула входная дверь. — У вас тут всё в порядке? — цыганка улыбнулась, — Уже шесть часов, хозяйка пригласила вас на чай. — Анна, скажи ей, что мне нехорошо, — младший ушёл в другую комнату. Данциг пошёл за ним, но Анна цепко схватила его за предплечье. — Ему надо придти в себя, — тихо сказала она, — Оставь его одного.       Хотелось пойти и ударить его, накричать. Так, чтобы этот кретин одумался. Но он, одевшись, всё-таки спустился с девушкой на первый этаж.       Хозяйка всего дома была маленькая старушка, лет этак восьмидесяти или даже девяноста. Она постоянно засыпала в своём инвалидном кресле и бессвязно вела рассказ о своей жизни. — Милая, сегодня кто-то умер? — постоянно спрашивала она. — Мистер Шнайдер с третьего этажа. — отвечала ей Анна, подливая чай в чашку.       На собеседника она практически не обращала внимания. Наверное, подумал парень, если бы его не было, она бы даже не заметила.       Где-то в соседней комнате тоже шипело радио. Вся гостиная была обставлена резной мебелью начала XX века. На вид, эта квартира была лучше, чем весь дом.       Примерно через полчаса старушка начала храпеть. — Пойдём, — сказала девушка. — Если её сейчас потревожить, то она будет тут до полуночи говорить.       Они вышли на улицу и встали под козырёк здания. Оба закурили. — Это место… Странное… — сказал Данциг, затянувшись. — Да? И чем же? — усмехнулась девушка. — Весь дом будто сейчас развалится. Тут нет связи, хотя мы далеко не на отшибе. И миссис… Как её зовут? — Харóн. — Миссис Харон постоянно спрашивает об умерших. Это такой местный антураж или тут реально какая-то чертовщина?       Девушка нервно стряхнула пепел с сигареты. — Я не до конца знаю, что тут творится… Но да, тут какая-то чертовщина. Я работаю на хозяйку почти десять лет и она за это время совсем не изменилась. И уверена, ещё десять лет спустя не изменится. — Харон… Это из древнегреческих мифов? — Ага. Проводник через Стикс в Аид. Из царства живых в царство мёртвых.       Дождь усилился. Ветер стучал ветками в окна дома. Где-то послышался гром. — Кстати, — неожиданно сказала Анна. — Радиостанции, которая тут играет, не существует за пределами дома.       Снова молчание. Они уже докурили свои сигареты. Ветер доносил до них редкие дождевые капли. Сверкнула молния. — Она любит белые цветы? — спросил Себастиан, зачёсывая рукой чёлку назад. — Да. Особенно хризантемы. Говорит, из них получаются самые красивые венки. — А что вы делайте с мёртвыми? — снова задал вопрос он. — Вроде, кто-то уносит их в подвал и ставит на полки. Там такие полки, — цыганка подняла руку вверх, показывая высоту полок. — Во весь подвал. Я несколько рассмотрела, там самые старые дальше. Наверное, с позапрошлого века есть.       Становилось холоднее. Они вернулись в квартиру миссис Харон. — Ты хочешь забрать его с собой? — спросила она, унося чашки на кухню. — Да. — Данциг собрал со стола тарелки и направился следом за Анной. — Просто… — брюнетка положила всю посуду в раковину и включила воду. — Я знаю случай, произошедший здесь. Девушка, совсем юная, сняла у нас квартиру. Кажется, имела порок сердца. Но, похоже, решила, что не хочет умирать тут и связалась со своей матерью. Та приехала за ней на машине. Они выехали на поворот и столкнулись с другим автомобилем на полной скорости. Он врезался прямо в пассажирскую кабину. Как ты понял, погибли и девушка, и её мать.       Парень устало оперся о стол. — Хочешь сказать, если мы уйдём вместе, то сразу умрем оба? — Я не говорила, что будет именно так, просто высказала свои предположения, — Анна убрала чистую посуду в шкаф. — Но разве нет шанса уйти отсюда живым? Есть какие-нибудь варианты договориться с миссис Харон? — Какие, например? — Обмен. — Обмен? — Да. Жизнь Эмерсона в обмен на жизнь другого.       Анна задумалась. Настенные часы пробили девять часов вечера. На улице начиналась настоящая буря. — Я могу поговорить с ней. Но что если это будет твоя жизнь или вашей матери? — Можно уточнить, чью именно надо забрать. Можешь указать моё имя, — Себастиан криво усмехнулся и пошёл в сторону прихожей. — Я пойду. — Ты всё-таки хочешь его уговорить? — Нет, — он надел обувь и пальто и вышел из квартиры. — Почему? Боишься умереть быстрее срока? — Он не хочет меня видеть от слова совсем. Лучше… Пусть он выбирает сам. Мы с Ремингтоном будем тут ещё неделю. — Я пойду с тобой, — Анна накинула куртку и застегнула замок на сапогах. — Ты тут легко потеряешься. Нужно ещё взять зонт.       Они шли молча. Яростно дул ветер, сверкали молнии и хлестал дождь, от которого зонт мало спасал. Себастиан и Анна петляли по улочкам, знакомым только ей. Наконец, они вышли на набережную, где встретились сегодня утром. До отеля совсем недалеко. — Прощай. Надеюсь, я не увижу тебя в списке квартирантов. — Прощай, Анна. И спасибо.       Девушка развернулась и пошла назад. Её силуэт растворялся в стене дождя, пока не исчез полностью. Ему стоит поспешить, ведь брат и так сильно встревожен.

***

— Какого, блять, хуя? — вслух спрашивал у себя Ремингтон.       Себастиан ушёл днём прогуляться по набережной. И исчез. Прошло несколько часов, а Лейт не нашёл его и даже не смог дозвониться.       Ещё одной причиной его тревоги было странное предчувствие, словно что-то должно произойти. Но что? За окном настоящая буря. Где, блять, Данциг?!       Ремингтон снова разблокировал телефон, чтобы набрать номер брата, но телефон зазвонил сам. «Мама». — Алло? — её голос встревоженный. — Реми, это ты? — Да, мам. Что-то случилось? — тревога внутри усиливалась. — Ты какая-то нервная. — Я… Я не знаю, как тебе сказать… — она замялась. — С тобой всё хорошо? — Ваш отец погиб. Разбился в аварии.       Внутри словно лопнула струна. Стало так пусто. Они никогда не ладили с отцом, но весть о том, что он мёртв… Словно выбила из равновесия.       Но тревога не исчезла. Произойдёт что-то ещё. — Реми? Ты как? — спросила Стефани.       Она сама ещё не отошла от шока. — Всё нормально. — А у Себастьяна? — Тоже. — Я не смогла до него дозвониться. — У него разрядился телефон. Сейчас он вышел, скоро придёт. — Сказал Ремингтон, на всякий случай опережая вопрос матери. — Я ему расскажу. — Хорошо. — Женщина тяжело вздохнула. — Пока, сынок. — Пока, мам. — Пошли гудки и Лейт откинул телефон на диван и сам упал в кресло.       Эта новость… Словно опустошила его. С отцом они плохо ладили, а после развода родителей о нём не было никаких вестей. И вот, звонок от матери и сообщение о его смерти.       Хлопнула входная дверь. В номер вошёл Себастьян, с ног до головы мокрый. Вода буквально стекала с его пальто, ботинки подозрительно хлюпали при ходьбе. Сам он был словно отрешенный. — У тебя есть сигареты? — спросил он у него. — Мои промокли. — Я не курю. — Он смотрит и понимает, что хочет убить Данцига максимально жестоко. Чтобы кишки были размазаны по стенам и оторванные конечности с потолка свисали. — Как тебя пропустили во внутрь?       Старший пожал плечами. Он снял с себя пальто и бросил его прямо на пороге. Там же оставил обувь. Ушёл в ванную и, раздевшись полностью, встал под горячий душ, чтобы хоть немного согреться. Рем достал халат и полотенце из шкафа и отнёс ему, положив их на бортик ванной. Сам же пошёл в кухонную зону сделать кофе. Когда Себастиан вернулся и сел в кресло, он поставил перед ним большую кружку кофе, а сам, с другой, сел на диван. — А теперь говори, где ты, блять, был весь сегодняшний день. — Я встретился с Эмерсоном. — Он отхлебнул.       Струна снова со звоном лопнула. Лейт откинулся назад, чуть не пролив на себя всё содержимое кружки. — Рассказывай.       И он рассказал всё: про странную цыганку, предложившую пойти с ней, про старый пугающий дом, про больного Эмерсона и то, как сильно он не хотел его видеть, про хозяйку дома, которая сама по себе тайна и про то, что съемщики не возвращаются живыми. Всё это время он держал чашку в руках, грея ледяные пальцы. Чаша Ремингтона же полностью опустела.       Потом они молчали. Каждый думал о своём, погрузившись в свои мысли. Буря за окном постепенно утихала, раскаты грома становились реже, а дождь перестал барабанить по стеклу. Даже тучи слегка разошлись, открывая тёмно-синее небо. — Мама звонила. Отец умер. Через несколько дней похороны. — Нарушил тишину Рем. На это Данциг непонятно дёрнул плечами, но ничего не ответил. — Тебе плевать? — Я не знаю, — он залпом выпил оставшийся кофе, — Я устал и хочу спать, но лучше всё же сдохнуть. — Не надо. Хватит на сегодня. Я тоже хочу спать. Завтра будет лучше.       На следующее утро на небе почти полностью разошлись тучи. Солнце мягко ласкало кожу спящих братьев. Первым проснулся Ремингтон, разбуженный лучами солнца, которые нагло светили в глаза. Матерясь про себя, он сел в кровати. Себастиан спал, завернувшись с головой в одеяло, но при этом высунув ноги. Ремингтон снова лёг. Который час, если солнце светит так ярко? Он посмотрел на часы, что стояли прикроватной тумбочке. Время 11:38. Мда, вчера они сильно устали. Или легли так поздно? Парень всё-таки встал и пошёл на кухню налить себе воды. Через несколько минут он стал искать телефон. Нашёлся он на диване, там же, где он его и бросил вчера. С удивлением, он увидел два только что пропущенных вызова. И тут же он зазвонил опять. Лейт чуть не уронил гаджет на пол, когда увидел от кого он.       Входящий был от Эмерсона.

***

      Он слышал их голоса, а потом хлопнула дверь. Эмерсон съехал вниз по стене.       Какого чёрта?! Как, как его нашли?! Не верится, что это просто случайность. По имени его вряд ли можно было найти — документы были на имя Адама Смита, а таких по всему миру несколько сотен тысяч. За ним могли следить? Но он почти не выходил из дома.       Парень с трудом встал и вновь зашёл в кухню. Чайник немного остыл, что было для парня хорошо. Он заварил себе чай и сел на стул.       Больше полугода назад у него начались боли в груди, появилась осиплость, одышка и постоянная усталость. Почему-то он принял решение пройти обследование.       Рак лёгких.       Он никому не говорил. Просто на следующий день собрался и взял билет на самолёт. О квартире договорился с Анной. Она стояла неподалёку от входа в аэропорт и продавала фиалки.       Этот дом эдакое пристанище для тех, кто жаждет встречи со старушкой-смертью. За эти полгода Эмерсон видел многих людей, которые встретились с ней. И вот пришла его очередь. Букетик белых хризантем наполнял комнату едва уловимым горьковатым, но нежным запахом.       Барретт с трудом глотнул. Горло отозвалось привычной прошивающей болью. С каждым днём становилось хуже.       С чашкой в руках парень прошёл в жилую комнату. На столе незаконченный рисунок, над содержанием которого не хотелось задумываться. По радио с шипением играла песня какой-то давно мёртвой, непопулярной певицы.       Эмерсон поставил чашку на комод и достал из вазы один цветок. Повертев его в руках, он подошёл к зеркалу и прибрал его за ухо. За окном настоящая буря и капли дождя вместе с ветками резко бьют по стеклу. Помехи на радио усилились.       Хочется принять ванну и лечь спать.       Через пятнадцать минут ванна наполнена водой со ржавчиной, но хотя бы горячей. Сняв с себя одежду, он садится в неё. Вода приятно грела тело, и ненадолго постоянная боль в груди отходила на второй план. Достав хризантему из-за уха, он пускает её плыть по воде. Барретт с головой погрузился в воду. [Страшно ли умирать?] [Он хочет, чтобы вместо опухоли у него в груди разрастались цветы. Хотя бы те же белые хризантемы. Такая смерть была б куда поэтичнее.]       Эмерсон резко выныривает и мучительно кашляет. В воду упали несколько капель крови.       Вода уже едва тёплая. Он встаёт и снимает с крючка большое полотенце.       Хочется спать.       Буря за окном усилилась, но этот шум успокаивал. Парень упал на кровать и сразу же заснул.

***

      Утреннее пробуждение было как обычно неприятным. Сил нет. От слова совсем. Но тем не менее приходится вставать и идти. Тем более желудок требовал что-то, кроме чая и горсти обезболивающих, а с кухни так вкусно пахнет. Найдя в шкафу чистую одежду, он оделся и пошёл к Анне. — Когда ты нормально питался, а? — резко спросила она, когда он сел на стул позади неё. — Я не помню, — ответил он. Перед ним поставили чашку с тушеным картофелем. — Съешь хотя бы половину, — женщина села напротив, — Как ты себя чувствуешь? — Как всегда, — есть действительно очень хотелось, — Кажется, мне уже ничего не помогает.       В ответ она лишь кивнула и отвернулась. Через некоторое время, когда тарелка была пуста, она протянула папку и ручку. — Что это? — он тупо смотрел на документ о выселении. — Хозяйка просит освободить квартиру к вечеру. Просто подпиши внизу. — Почему? — он переводил взгляд с бумаги на Анну и обратно. — Ты просрочил квартплату. В документе об этом написано. — Я заплатил заранее за шесть месяцев. — За пять, — сделала она поправку, — Миссис Харон решила увеличить квартплату и той суммы стало недостаточно. — Меня об этом не предупредили. — Тебе об этом сказали только что. Подпиши документ и освободи жилплощадь. — Это абсурдно! — воскликнул он. — Всё в этом мире абсурдно, — спокойно ответила та.       Он снова взглянул на документ. Всё было расписано с точностью до пенни, из чего выходило, что он должен аж несколько сотен долларов. Подпись хозяйки уже стояла. Эмерсон взял ручку и поставил свою подпись рядом. Бумага сразу же впитала чернила, сделав их блеклыми. — Вот и хорошо, — она всё забрала и встала, после чего покинула кухню, захлопнув входную дверь.       Барретт посмотрел на часы. Время 9:56. Только сейчас он осознал, что в документе было указано его настоящее полное имя.       Эмерсон решил не медлить. Он достал из шкафа чемодан и сложил немногочисленные вещи. Из верхнего ящика комода он достал выключенный телефон. Хризантемы в вазе завяли и от протухшей воды воняло. Рисунок он так и оставил на столе.       Эмерсон с чемоданом заходит в прихожую. Надевает обувь, пальто, шляпу. Выходит из дома. У дверей на лавке сидит хозяйка с рыжим котом на руках и говорит: «Прощайте».       Он выходит со двора, идёт по улице, по которой пришёл в этот дом. Сегодня хорошая погода. Он пришёл на набережную. Включил телефон и набрал Ремингтона. Один раз, второй. На третий ему ответили. — Я на набережной, — сказал он и сразу же сбросил вызов.       Ремингтон и Себастиан чуть ли не вбежали на площадь и встали как вкопанные, потому что не верят. Эмерсон сам бы не поверил, если честно.       Он осознал, что страхи исчезли совсем. Два самых родных человека сейчас обнимают его, боясь отпустить. Они его не бросят, ведь любят. Всё обязательно будет хорошо.