***
Когда подошвы дорогих идеально чистых туфель Тони Старка коснулись разбитого асфальта, оставляя позади трап и личный самолёт, его глазам зрелище предстало препечальное: здание терминала было разрушено, от него осталась лишь груда каменей, а новое, наспех отстроенное из дерева, выглядело не менее убого. Голые деревья и мрачное небо, затянутое тяжёлыми серыми тучами, делали картину ещё более удручающей. Не было толпы встречающих и роя журналистов, но такой расклад Старка только радовал — эта поездка отличалась от остальных, привычных деловых и не очень. Соковийцы не успели переиграть свои планы, когда его пилот сообщил, что они не будут садиться в соседнем советском Храброво, — этого Тони и добивался. На территорию аэропорта въехал старый джип и остановился там, где заканчивался более-менее ровный асфальт. Встречающей оказалась девушка. Она направилась к Старку, кутаясь в широкое пальто, надетое поверх свитера, который, похоже, был ей велик; нелепый образ завершали старые кроссовки. Девушка хмурилась, придерживая рукой рыжие волосы — единственное яркое пятно в её образе и ноябрьском пейзаже, — не позволяя ветру трепать их. — Мистер Старк. — Девушка остановилась едва ли не в метре от него, и Тони шагнул вперёд, подмечая ещё одну яркую черту в её облике — зеленые глаза, такого яркого и чистого цвета, что с трудом верилось в его естественность. Её можно было бы назвать миленькой и даже красивой, если бы не взгляд. Соковийка смотрела на Тони холодно, даже со злостью. — Меня зовут Ванда Максимофф. Я буду вашим переводчиком, — отчеканила рыжая, а Тони мысленно усмехнулся: она совсем не походила на его переводчика и сопровождающих — их всех хоть сейчас на подиум отправляй. И смотрели они на него совсем иначе. — Вас ждали в Храброво, мистер Старк. — Не хотел пересекать границу Советов, меня там не жалуют. — Уголки губ его неприветливой переводчицы дёрнулись вверх в мимолетной усмешке. С тех пор, как разразился скандал с нелегальными продажами его оружия, Тони стал персоной нон грата в стране, отношения с которой благополучно катились вниз. — У вас всегда так холодно в это время? — Обычный вопрос почему-то сбил переводчицу с толку, она нервно дёрнулась и несколько замялась с ответом. — Нет, год назад было гораздо теплее, а сейчас холода наступили рано. Нам нужно ехать. За вашим пилотом приедут, самолёт осмотрят наши техники. — Весь вид Максимофф говорил: светских бесед не будет. Она быстрой походкой направилась обратно к джипу, а Тони немного повременил, задержав взгляд на её ногах, облачённых в чёрные колготки, — тонких щиколотках, что мелькали в полах юбки. Почти единственное представление о фигуре, спрятанной в старую одежду. Ванда Максимофф, его загадочная переводчица, держалась так, словно хотела стать невидимкой — вцепилась тонкими пальцами в руль, смотрела только вперёд, на дорогу. В этом и была её ошибка — своим странным поведением Максимофф только привлекала внимание Тони, а её очевидно нервировало, что он наблюдал за ней. Старк прекрасно знал, что производит на женщин впечатление. Некоторым нравилось его обаяние, другим деньги, третьим его ум. Изредка попадались такие, кому нравилось все сразу, они задерживались в постели Тони немного дольше. Но в Соковии тёплого приёма он и не ожидал, только не после дел, что проворачивал Стейн за его спиной. Помощники и друзья отговаривали Тони от поездки, но он и слушать ничего не хотел. Ему нужно было увидеть своими глазами, что сделало с этой маленькой страной его оружие. А помощь в восстановлении — самое малое, что Тони должен был сделать. В конце концов нервировать Максимофф взглядом Тони наскучило, и он отвернулся к окну. Минут тридцать они ехали в тишине по плохой дороге вдоль леса, прежде чем впереди показались силуэты маленьких домов. Но стоило подъехать ближе, и Тони понял, что ошибся. — Останови машину! — бросил он, и Ванда резко затормозила, скорее от испуга, нежели из желания выполнить его просьбу. Но Тони про неё и думать забыл: едва джип остановился, он выскочил на улицу. То, что он принял издалека за маленькие домики, оказалось руинами. Груды камня и кирпичей, разломы бетонных плит, обгоревшие балки. Среди всего этого валялись осколки стекла, куски мебели и куча предметов, различить которые Тони не смог. Улица была уничтожена полностью. Чертов галстук впился в шею так, будто намеревался задушить, и Тони рванул его, ослабляя, но воздуха не стало больше. Проходя среди развалин, он видел и осколки снарядов. Белые буквы почти стёрлись, где-то обрывались, были не читаемы, но он хорошо знал, что на них написано. Всего одно слово. Старк. Тони хотел все это увидеть, но увидев, ощутил собственное бессилие. Стейн с его отстранением легко отделался. Нужно было задушить ублюдка собственными руками. — Мистер Старк! — Только услышав её голос, Тони вспомнил о переводчице. Та смотрела на него во все глаза с выражением, которое Тони понять не мог. — Это не жилые дома, здесь были склады. К тому времени, как их стали бомбить, люди уже ушли отсюда, — произнесла Ванда, помедлив, и эти слова прозвучали чуть мягче его обычного тона. А может, Тони показалось.1
3 ноября 2019 г. в 00:07
Ступив потёртыми подошвами старых кроссовок на асфальт, убитый высокими колёсами военных машин, Ванда Максимофф впервые за долгое время задумалась, насколько отличается наступившая тишина от той, другой, какую Ванда знала. Раньше затишье наступало перед бурей, за ним всегда следовал вой сирены, звуки стрельбы и разрывающихся снарядов — голос войны. Но вот уже несколько месяцев как не разлетается сирена по пустым соковийским улицам, не слышны гулкие моторы военной техники. Даже миротворцы покинули маленькую несчастную страну, остались лишь немногочисленные машины Красного креста.
«Красный восход», крупная группировка боевиков под предводительством Вольфгана фон Штрукера, развязала в Соковии Гражданскую войну, свергнув правительство, и десять лет понадобилось, чтобы полностью их уничтожить. На помощь пришёл могущественный сосед — Советы. «Красный восход» разбили, Штрукер был уничтожен, когда на выручку полковнику Земо пришли солдаты с триколором на форме. Ходили слухи, что Соковия может войти в состав Советов, но Ванда в них не верила.
Сумерки окутали старую улицу, некогда горевшую огнями разноцветных вывесок, а теперь почти разрушенную и опустевшую. Тишину нарушал разве что шорох листьев, что гонял холодный ноябрьский ветер.
Неужели так звучит мир?
Неужели все самое страшное позади, больше не придётся бежать в бомбоубежище под вой сирены, не придётся составлять списки мертвых и подсчитывать запасы еды? И можно не шарахаться от громкого звука, рефлекторно оглядываясь — где стреляют? Ванда никак не могла привыкнуть, не верила, как и многие другие.
До центральной школы, куда держала путь Ванда, от столовой — её работы — пешком меньше десяти минут вверх по улице, но Максимофф всегда выбирала другую дорогу. На той улице среди полуразрушенных домов, зияющих верными глазницами окон, один ей был знаком до боли — тот, где когда-то жила её семья. Ванде было пять, когда родители переехали в новую квартиру, а её брат Пьетро родился уже там. Квартира была маленькая, всего одна комната и кухня, где они вчетвером едва помещались, но ту атмосферу тепла и уюта Ванда бережно хранила в памяти. Они были так счастливы. Пока не погибли родители от снаряда, что попал в их дом, — одного из тех, на которых красовались выведенные белым надписи «Старк» — по имени того, чьим разработкам они принадлежали.
Избегать свой старый дом — трусость, но Ванда себе её прощала, слишком больно было вспоминать прошлое и думать об этом. Она старалась не думать — прибавив шагу, поспешила в школу, где её ждала директор Рита Амаквелин. Школу, первую в городе, восстановили за каких-то три месяца, в первую очередь после больниц. Полковник Земо, никем не избранный, но всеми поддерживаемый лидер Соковии, отказался принять военную помощь от американцев после того, как его страну пытались стереть с лица земли их же американскими бомбами, но волонтёров пустил. И финансовую помощь принял, хотя его за это и осуждали. Здесь проявила невиданную стойкость Рита, настояла на своём, и вот уже новое здание, лучше прежнего, ждёт, когда двери распахнутся перед учениками.
— Рита, простите, я только смогла вырваться. Все сходят с ума с тех пор, как узнали о приезде этого американца! — Ванда заглянула в кабинет директора, где работала Амаквелин. Устало взглянув на Ванду, она поприветствовала её тёплой улыбкой. Ванда восхищалась этой женщиной. Миловидные черты сочетались на маленьком лице в образе удивительной доброты — сердце у неё было огромное, для каждого находилось там место. Рита воспитывала дочь одна, но когда погибли родители Ванды и Пьетро, не раздумывая нашла для них место в своём доме.
— Ничего, милая, я засиделась с документами и потеряла счёт времени. Именно о нашем госте я и хочу с тобой поговорить. Возникла небольшая проблема. Кейтлин слегла с ангиной, а кроме неё язык знаешь только ты.
— Вы же не просите меня быть его переводчиком?..
— Ванда, я знаю, как ты к нему относишься, но он столько сделал для школы… Пожалуйста, — взмолилась Рита, — ради меня.
Дом встретил Ванду ароматом выпечки — Кристалл Амаквелин, директорская дочка, постаралась на славу, — и хором двух звонких голосов. Пьетро и Кристалл дружили уже много лет и были неразлучны как близнецы, но когда они начинали спорить, Ванда каждый раз опасалась, как бы не пришлось этих двоих разнимать. Образно выражаясь, конечно. Но сегодня у неё не было сил вмешиваться, просьба Риты уничтожила её. Ванда не могла отказать ей, сделавшей так много для неё и брата, но не представляла, как сможет пережить эти два дня. Собрав остатки самообладания, Ванда зашла в комнату брата поздороваться — тот вместе с подругой обложился книгами Стивена Хокинга (и где только смогли достать). Перебивая друг друга, они говорили о таких вещах, которые Ванда и не пыталась понять. Они не заметили настроение Ванды, лишь поспешно кивнули и вернулись к своему разговору, что ей было только на руку. Теперь она сильно жалела, что согласилась, но Рита так редко просила помочь. «Может, ты ошибаешься насчёт него», — сказала ей Амаквелин напоследок, но Ванда не хотела ничего слышать — белые буквы «Старк» слишком врезались в память.