Зной

      В тесных стенах темницы темно и сыро, пахнет плесенью и застоявшейся цветущей водой, которой поят местных невольников чаще всего. Действительно, зачем нормально кормить заключенных, если к ним можно относиться, как к мусору? Исключение составляли только значимые пленники. И иногда это исключение подразумевало еще более бесчеловечное отношение.       Вирен был исключением. Но ему повезло, своим бывшим слугам, а ныне тюремщикам, он нужен был живым, ведь должен был предстать перед справедливым королевским судом. Только Его Величество король Эзран может решать, как поступить с темным магом. А он… Он не надеялся на милосердие, но и сдаваться без боя тоже не собирался.       Он хочет для королевства и всего человечества только блага! И плевать, что к нему приведет дорога, залитая кровью. Великое благо требует великих жертв. Жаль, что это понимал только Ааравос, но и тот в последнее время был слишком тих.       Маг понимал, что они теперь связаны, этот эльфийский колдун смог захватить его разум, накрепко связать со своим. Порой Вирену казалось, что Ааравос отравил его, исказил его рассудок, переделал и перестроил под себя, что теперь в сознании Вирена господствует этот чародей. И порой в голову приходила одна мысль: «А что если тот лунный эльф был прав? Что если находка эта ужаснее самой смерти? Что если Ааравос опаснее драконов и страшнее гибели?»       Закрывает глаза, наваливаясь спиной на сырую стену. С потолка капает вода, и звук этот в тишине камеры режет уши, он навязчивый и раздражающий. Капля за каплей… Вирен тяжело вздыхает, стараясь прогнать роящиеся в голове мысли. Нужно поспать, но сон не идет, холод пробирает до костей и негде укрыться от него в коробе каменных стен. ― Ааравос? ― по привычке, без особой надежды на ответ, зовет Вирен. Зовет беззвучно, мысленно, ощущая, как между двумя сознаниями выстроился нерушимый мост. Он был скреплен заклятиями и силой эльфийского чародея, что не отвечал на зов мужчины с тех пор, как он оказался в темнице.       Но в ответ снова тишина, и Вирен уже на грани отчаяния, когда его сознания касается что-то теплое, приятное и легкое, словно газовый шелк. Маг буквально физически может почувствовать это прикосновение, будто чужие ладони легли на его плечи, затем плавно скользнули вверх, касаясь нежными кончиками пальцев шеи и щек, а после опустились поверх закрытых глаз. Вирен без труда мог представить эти руки, изящные, сохранившие на себе узор ночного неба. Удивительно, как четко он смог вообразить их себе. Их, и мягкую лукавую улыбку Ааравоса. ― Я здесь, Вирен. Я всегда рядом.       Голос не слышен, но он ощущается всеми фибрами души, каждой клеточкой тела. Звучный бархатный тембр пробирает до приятной дрожи, но в то же время приносит успокоение. Одиночество теперь не кажется Вирену абсолютным. Разум окутывает теплой пеленой тумана, мысли путаются, остается лишь чужой мягкий смех, он звучит так обманчиво близко, и Вирену мнится, что он чувствует, как чужое дыхание касается его уха, игриво и дразняще. Странный жар разливается по телу, вытесняя ощущение сырого холода, окружавшего плененного колдуна. И все та же хитрая улыбка…       Что за игру затеял Ааравос? Что ему нужно? Вирен хотел бы это знать, но эльфийский чародей отсекал любые мысли, настолько глубоко проник в его сознание, что не давал сейчас даже попытаться понять. Но и чужой разум лишен сейчас каких-либо идей. Вирен старался найти их в гибком уме Ааравоса, но не мог. Лишь осознал, насколько тесно они сплетены. Слишком близко. Слишком…       Он не успевает понять всего, когда его сознание накрывает странной волной, будто разряд молнии прошелся по телу, будто кто-то с нажимом провел вдоль позвоночника, заставляя невольно выгнуться, ударившись затылком о сырой камень стен. Уверенно, изящно… Пошло. Ааравос дразнит его, сплетая их сознания, давая ощутить свои желания, низменные и грязные, почувствовать, что это вовсе не жар, а настоящий зной истосковавшейся плоти. Он тянет жилы, заставляет кровь вскипать. Вирен пытается вырваться, закрыться от Ааравоса, так нагло и самоуверенно вторгшегося в его разум, но в глубине души чувствует, что хочет иного. Эта развязная игра завлекает его, и колдун желает большего. Он бежит от своих собственных страстей, но из чужих пут сейчас не вырваться. Так почему бы им не поддаться?       И Вирен позволяет этому иссушающему зною окончательно отравить свой разум, смутить рассудок, давая легкому дурману безумия овладеть им. Пусть так, пусть это станет его маленькой слабостью.       По венам разливается огонь, мыслей нет, есть лишь ощущения. Вирен словно бы кончиками пальцев чувствует нежный бархат чужой кожи, представляет, как скользит ладонями по стройному эльфийскому стану, как припадает губами к лебяжьей шее, ощущая пульсацию артерии... Чужое сознание, довлевшее прежде над его разумом, вдруг приходит в смятение, отступает, стараясь укрыться. Ааравос не ожидал ответа? ― Вирен, стой! ― голос тревожен, лишен привычной уверенности.       Но поздно останавливаться, теперь правила диктует колдун. Теперь уже он сковывает чужой разум, не дает ему закрыться, разрушить выстроившийся мост. Оплетает силками сознание Ааравоса, сплавляет со своим, распаленным, открытым. Чародей не находит в себе сил бороться, Вирен сломал его. На сухих губах остался терпкий вкус поцелуя, тихий шорох ниспадающей мантии ласкает слух. Чужой дыхание замерло, тревожно и выжидающе, полный непонимания взгляд горит в сознании. Вирен и сам почти не дышит. ― Ты ведь сам желал этого, разве нет?       В ответ тишина, и новая волна зноя высушивает душу, стирает в мелкий песок остатки самоконтроля и ощущения того, что все это неправильно. Она оплетает кольцом, становится сложно дышать, словно легкие полны горячим пустынным воздухом. Вдох через силу, и в сознании яркой вспышкой отдается чужой то ли стон, то ли вскрик. Ладонь сжимается в кулак, цепляясь за каменный пол ногтями, почти ломая их. И вместо попадающий под пальцы редкой сырой соломы мнится шелк светлых волос.       Намотать их на кулак, резко потянуть, заставляя чужое тело неудобно выгнуться, выбивая из чужой груди слабый скулеж. Разум Ааравоса податлив, но сейчас в смятении, вот только Вирену плевать, он проникает глубже, в самые недра, туго сплетает свое сознание с чужим, обжигает его разгоревшемся в груди темным огнем.       Дыхание чародея неровно, Вирен же дышит удивительно спокойно. Контроль в его руках, хотя бы сейчас. Это его месть. Протяжный грязный стон кажется краше любой песни, спину жжет, словно по ней с размаху ударили раскрытой ладонью, с силой царапнули ногтями по красному следу удара. Колдун усмехается, чувствуя на языке привкус эльфийской крови, невольно облизывает губы.       Сознание Ааравоса мечется, бьется в его путах, опаляемое страстью, разрываемое желанием и изнывающее. Оно ближе, чем когда бы то ни было, слишком близко. Чужое сбитое дыхание обжигает. ― Вирен!       На мгновение он не может отличить себя от Ааравоса, понять, где заканчивается его разум и начинается сознание эльфийского чародея. Будто они слились в единое целое без возможности разделиться. Тело сковывает напряжение. Лишь на миг Вирен смог увидеть Ааравоса, стоящего на коленях у магического зеркала. Ослабленное тело эльфа бьет мелкая дрожь, на губах – улыбка. Колдуну кажется, что эльф смотрит ему прямо в глаза, и взгляд его подернут пеленой похоти и наслаждения. Но в следующую секунду все исчезает.       Вновь под рубаху забирается сырой холод, жжет расслабленные мышцы, а перед глазами вновь сырой темный потолок, на котором слабыми пятнами едва светится флуоресцентная плесень, единственный источник света здесь. Все звуки затихли, лишь в углу назойливо капала вода. Но сердце билось, словно желало сломать клетку ребер, а разум искал часть, что теперь казалась недостающей.       Вирен зовет, но в ответ снова тишина.