Доброй ночи

Больше, чем этот удушливый кошмар, его напугал собственный испуганный крик. Крик отчаяния, ужаса и горечи. Горло обожгло от внезапного напряжения, но в ту же секунду каждый звук в комнате растворился. Мальчик дрожащими руками, такими упрямыми и непослушными после долгого сна, сжал горячие уши и задержал дыхание. Ну вот, он оглушил сам себя! Какой позор! Визжал, наверное, как маленькая девочка, и вот результат! Ужас! Какой ужас! Слабо, едва различимо его слух уловил это частое, но размеренное постукивание. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Так он не оглох? Мальчик сделал несколько резких шумных вдохов и опустил руки — все прекрасно слышно. Должно быть, своим криком и впрямь себя оглушил, но только на мгновение. Руки все еще тряслись, а по лбу скользили капли холодного пота. В спальне, казалось, похолодало в сравнении с тем временем, когда он только ложился. Когда в дверь дважды тихонько стукнуло, мальчик сел в постели и подтянул одеяло к себе. Не нужно было говорить, что можно войти, но он всегда тактично выжидал несколько секунд. Дверь медленно отворилась, почти не скрипя хорошо смазанными петлями, и крупный мужчина проскользнул внутрь спиной вперёд, тут же закрывая ее снова. Когда он обернулся, пламя свечи в его руках очертило озабоченное выражение его лица. Мальчик едва не вздохнул — он все еще был в повседневной одежде. Глаза щипало с появлением источника света, но разве может мужчина заплакать из-за такой мелочи? — Плохой сон? — бархатный голос отца можно было сравнить только с мягким покрывалом, теплым и тяжелым, наброшенным на плечи. Он всегда понимает его с первых слов, а иногда даже говорить не приходится, точно он видит его насквозь. — Очень, очень плохой, — мальчик шмыгнул носом и отодвинулся от края кровати, когда отец подошел ближе и, поставив подсвечник, осторожно сел. То есть, он старался сделать это осторожно, но под его немалым весом прогнулось бы что угодно. — Там дядя был таким злым и противным и постоянно тебя обижал. — Разве ты можешь представить своего дядю злым? — мужчина нежно улыбнулся и медленно, плавно погладил сына по голове. — Он и так не слишком добрый. Но во сне он был просто ужасен, папа! И делал такие страшные вещи! Зато ты был настоящим героем и всегда его побеждал! — Ну, ну, тише, иначе разбудишь маму, — отец с широкой улыбкой сжал его в объятиях, и каждый восторженный или удивленный крик заглушался в его груди. Рук мальчика не хватало, чтобы обнять его, поэтому он усердно сжимал ткань его шерстяного жилета там, куда мог дотянуться. От него пахло ночью, какао и мылом, так тепло и уютно, что не хотелось отпускать. Глаза настойчиво заслезились, когда он спрятал лицо в его одежде. — Папа, — слабым голосом позвал он, и в ответ огромная горячая ладонь опустилась на его спину, — ты погиб в моем сне, папа. Мужчина понимающе, тяжело вздохнул и обнял его так крепко, как только мог. Большой, мягкий, такой душистый и ласковый, как плюшевый медведь, которого он подарил ему на Рождество. — Это всего лишь дурацкий сон, — уверенно прошептал он, — видишь? Я же тут. Мальчик с трудом сморгнул слезы и снова шмыгнул носом. И правда. Вот он, такой родной и знакомый, совсем близко. И все эти кошмарные монстры ну никак не могут быть настоящими. Зато отец нравился ему во сне. Такой бравый и смелый… Нет, он всегда такой, но во сне у него был меч. А у дяди жуткая маска, как та, что висела в гостиной. — Мама будет ругать тебя утром, если узнает, что ты все еще работаешь, — его многозначительное, но разумное замечание заставило мужчину отодвинуться и подозрительно прищуриться. — «Если»? — Если Элизабет узнает, что я кричал из-за дурацкого сна. — Научился этому у дяди, да? — отец шутливо взъерошил его волосы. — Так и быть, я ничего не скажу твоей сестре. Но и ты тоже ничего не скажешь. Они заговорщицки пожали руки, когда в спальню проскользнула горничная с чашкой в руках, и, вручив ее мужчине, исчезла. — Осторожно, горячее, — предупредил он и передал напиток сыну. Над кипяченым молоком клубился пар и пряный аромат корицы и меда. Невозможно было не согреться теперь, и мальчик, наконец отодвинув от себя всякие мысли о кошмаре, в несколько глотков опустошил чашку. Мягкое расслабляющее тепло разливалось глубоко внутри, и присутствие самого сильного и доброго человека во всем мире грело снаружи. Его рука неторопливо массировала кожу его головы, путая волосы. Веки тяжелели и смыкались, и мальчик едва мог с ними бороться. Уже в полусне он чувствовал, как большие руки опускают его обратно на подушку, подтаскивают выше и заботливо поправляют одеяло. — Не забудь про наш договор, — его губы едва шевелились и невольно растянулись в улыбке, когда отец мягко поцеловал его в лоб. — Не забуду, — пообещал он шепотом. Что-то тихонько щелкает, лоб приятно греет и покалывает, будто бы он держит руки над маленьким трещащим костерком. Перед глазами растекаются светлые оранжевые искры, совсем не обжигающие и не слепящие, просто теплые и мерцающие приглушенным ласковым светом. — Доброй ночи, папа, — счастливо пробормотал мальчик. Постель рядом с ним больше не прогибалась под чужим весом, и чашка в чужих руках тихонько звякнула о блюдце, когда отец взял в руки еще и подсвечник. — Доброй ночи, Джордж. Доброй ночи.