Si vis pacem, para bellum

Дамиан выскакивает из местного бара в самых расстроенных чувствах. Удивительно, что они у него ещё остались. Гнев, сожаление, злоба и... любовь. Да, любовь к Валерии. Эта любовь сильнее его. Иногда она отступает, а иногда возвращается, возвращается, заставляя понять, что никуда и не уходила, только забивалась глубже, сильнее впивалась в тело и душу, которые он тоже заметно потрепал своим образом жизни. Для него нет выхода. Ему некуда идти: его семью разрушили — отца посадили за убийство друга, сестра, изнасилованная этим другом, пошла по наклонной, квартира опечатана, и по сути он живёт там незаконно. И в связи со всем этим дерьмом демоны тоже никогда не станут его семьёй и домом — ведь именно они устроили ему такую райскую житуху. Смешной речевой символизм. Он, Дамиан, никогда не был одним из них, а теперь никогда и не будет, хотя его имя подходит для демона просто идеально. Он сам этого не допустит, даже если станет вечным изгоем. Мысль очень чёткая, настолько сильная и опустошающая, что он на время полностью отключается от реального мира... и со всей дури врезается в кого-то. Оценивая силу удара и боль в плече, ещё не поняв, кого сшиб, он думает о здоровом и крепком мужике больше него в два раза, но перед его взглядом вдруг возникает женщина. Она высокая, но совершенно тощая, и кажется невероятным, что она не только не улетела на пару метров от такого мощного столкновения, но и даже не шелохнулась. Он сам отскочил, уронил вещи и схватился за стену, а она просто стояла и неестественно пялилась на него. Странная. Внутри у Дамиана стало горячо — в прямом смысле, как будто он выпил на голодный желудок крепкого алкоголя. Непонятное ощущение. Слишком физическое. — Простите, — выдавливает он, поднимая свое барахло и давя нестерпимое желание прокашляться — теперь и лёгкие словно горят огнём. — Ничего, — женщина касается его в поддерживающем жесте, и получается у неё снова неестественно, просто удивительно ненатурально, но... Разрывающее изнутри чувство проходит. Он снова разгибается и может дышать полной грудью, в которой разливается уже приятное тепло. Да какого черта?! Что за гормональный сбой беременной девицы?! На этот раз женщина отшатывается от него и прижимает руку к груди, как будто обожглась. Она выглядит едва ли не ошарашенной, словно только сейчас ощутила их нелепое столкновение, но быстро возвращает былое спокойствие. — Все в порядке? Вас проводить? Может, кофе? — Дамиан никогда не был галантным кавалером, и все же что-то заставляет его проявить внимание. Не сочувствие, какой-то необъяснимый интерес. Он просто ощущает: это нужно сделать. Женщина только кивает, и он ведёт её в бар, откуда сам только что вышел. Они садятся в углу, и он сразу ловит неприязненный взгляд верной подружки Валерии. Ну и пошла она. У него тоже есть подружки. А такую вдвойне не стыдно показать. Женщина что-то говорит, что-то нейтральное и вежливое, совершенно ему не интересное. Раньше она рассматривала его, теперь он пялится на неё. Почему-то его это не смущает, он даже не пытается скрыть свою наглость. Женщина немолода, у неё темно-русые волосы средней длины, большие карие глаза, ещё приличные морщины под ними и невероятно стройное телосложение, несмотря на возраст, на ней белое платье, тоже неподходящего под года спортивного кроя, и этого достаточно. Он с удовольствием трогает её бедро под столом, и она немедленно замолкает. На полуслове. Не от неловкости. Она просто зависает, явно размышляя, как отреагировать, хотя он и не собирался продолжать. Просто дань инстинкту не одаренного интеллектом и избалованного самца. — Теперь я понимаю, — вдруг говорит она и встаёт, а Дамиан так же неожиданно осознает, что не помнит, о чем она говорила. Ни слова. Он, конечно, не особо слушал, но чувство такое, как будто она вообще молчала, а он тупо смотрел ей в лицо все это время. — Мне пора, — добавляет женщина и опять так неестественно. В голосе никаких чувств. Вообще никаких. Механический речевой аппарат робота. Она не оскорблена и не заинтригована. Своим демоническим чутьем Дамиан пытается прочитать её душу, но у него не получается — вокруг холодная безмолвная пустота. Спокойная, как забвение. Без страстей и страхов. Такой души нет ни у людей, ни у демонов. — Скажи хотя бы, как тебя зовут? — натянуто усмехается он, когда она начинает двигаться к выходу. Впервые за долгое время в Дамиане появляется липкий ужас. С подобным человеком он ещё не сталкивался. И это рождает уже настоящее влечение. — Габриэлла, — после некоторой паузы, смерив его долгим изучающим взглядом, наконец отвечает она. И уходит. Он забывает о ее существовании уже через минуту. Как будто никогда и не видел. У него много демонических дел — в уничтожении чужих душ он ищет спасение. Забвение. Ждёт, пока его собственная душа просто перестанет существовать, истончится, полностью разрушится под гнётом совершенного зла. Возможно, потому, что он так думает, душа все ещё при нем. Он просто не может отдаться злу полностью. Это убивает его ещё больше. Ничего. Больше ничего нет. Судный день ещё не наступил, а он уже в аду. Впрочем, с Судным днем он поторопился. Словно исполняя его желание, Алексия решает устроить его прямо сейчас вместе с ужасающей пандемией. Дамиан должен радоваться — но все в нем начинает бешено противиться будущему. Ему не нравится план Алексии — и он не в силах ей помешать. Наверное, отчаяние и безысходность — его вечный крест. По крайней мере, он так думает. Пока его не заставляют опуститься на самое дно. Однажды вечером раздаётся звонок в дверь. Дамиан не хочет открывать — вдруг это его настырная демоническая подружка Ирис. Хотя она никогда не пользуется дверью. Да и звонок быстро прекращается, как будто посетитель сразу ушёл. Но Дамиан почему-то идёт открывать. Что-то внутри него тянет его к проклятой двери. Как будто две сущности борются в нем — одна хочет выстрелить в незваного гостя, а вторая жаждет впустить его. — Ты?! — он разом вспоминает немолодое лицо и мертвецки спокойную ауру. Как будто она никуда не уходила. Всю жизнь стояла у его квартиры. — Как ты узнала, где я живу? — Это не секрет, Дамиан, — все тем же лишенным эмоций голосом сообщает та самая странная женщина из бара. И до него доходит кое-что ещё: он не называл ей своего имени. — Что тебе нужно? — спрашивает он, хотя на самом деле его интересует совсем другой вопрос. Он снова, как в тот день, напрягает свое чутье, и снова ничего — женщина абсолютно непрошибаема для него. Словно вообще не существует. — Ничего, — впервые на её лице появляется борьба, какая-то бешеная и совершенно не вяжущаяся со спокойным образом. Даже с этим нелепым белым цветом, в который она снова обряжена с ног до головы. Как будто она хочет что-то сказать, но не может. — Кто ты? — наконец решается Дамиан, дальнейший разговор без ответа на этот вопрос лишен смысла. — Я же сказала. Меня зовут Габриэлла, — она делает шаг вперёд, начиная излучать что-то совсем немыслимое, невероятное. И тогда он понимает. Понимает то, что и так сразу знал. Он падает на колени, и его давит неведомой силой к земле, выжигая огнём, разрывая на части, кромсая внутренности, выдирая волосы. Вокруг есть только боль-боль-боль. И свет. Свет, выжигающий ему глаза. Сущность, совершенно не сочетающаяся с его собственной. Она убивает Дамиана одним своим присутствием, и он сдерживает девчачий визг агонии из последних сил. Дуна хорошо натренировала его, приучила к физическим мукам, к моральным он и сам привык. А потом все неожиданно стихает. Он откашливается, выхаркивая собственные лёгкие, и радостно хватает губами воздух. — Архангел Гавриил, — давненько его голос не звучал таким удивлённым, дрожащим, по-детски испуганным, но он никогда и не встречался с такими ангелами. Всегда с теми, кто не выше Натаэля. Дальше ему путь был заказан: сначала не успел дорасти, потом потерял даже потенциальное право. И вдруг... — Чем же я обязан? — он может только спросить, с трудом подняться и спросить, Архангел ему точно не по зубам, он едва не умер, просто врезавшись в неё. Но ведь и она здесь не просто так, нет. Ей что-то нужно, раз снизошла до рядового демона. — Ты не рядовой демон, Дамиан, поэтому я и здесь, — она без труда читает его мысли, и сразу становится как-то неловко, даже не зло, не обидно, а именно неловко. — Тогда скажи прямо, Габриэлла, — медленно возвращая самообладание, он подходит ближе к ней, и на удивление его ничем не обжигает. Видимо, она может контролировать воздействие своей сущности. — Я же впустил тебя, — она бы и сама, конечно, вошла, но они же играют по правилам. — Сам знаешь. Апокалипсис. Вирус. Ты сам открыл нам будущее, — нахмурив брови, поясняет Габриэлла. Снова эта нелепая борьба на её лице. Она не имеет права говорить прямо, вот, в чем проблема, соображает Дамиан. Его демоническая сущность бьётся в экстазе — для нее нет ничего приятнее и слаще, чем испортить даже не человека, а ангела, особенно такого, заставить сотворить что-то немыслимое, пусть и просто открыть рот, когда не надо. — И при чём тут я? — подчеркнуто наивно спрашивает он, берясь за её плечи. Она не реагирует. Слишком... невинна. Ни одной дурной мысли. Чище Валерии. Сплошной и абсолютный свет. И немудрено. Она ведь и человеком никогда не была. Демон в Дамиане орёт только одно: сожрать, уничтожить, испоганить, отомстить. — Мне? Я ничего тебе не сделала. Никто ничего тебе не сделал, Дамиан, — опять влезла ему в голову, но даже увиденное там все ещё не шокирует и не отталкивает её. — Да и ты на удивление мало сделал. Можешь сделать больше, намного больше, — спокойным тоном продолжает она. И он вспоминает, как убил свою мать. Не убил, просто позволил ей умереть, она сама бросила горящую сигарету в мусорное ведро, объявив, что оставляет своих детей, что они ей не нужны. Потом он впервые убил сам, да. Спасая Валерию, спасая её душу. В тот момент в нем было меньше зла, чем когда-либо, но именно это сделало его настоящим демоном. Что важнее — поступок или намерение? Философы и религиоведы много тысячелетий спорят об этом. А что спорить? Он — наглядный ответ. Решает только поступок. Всегда только он. — Например? — хищно облизывается Дамиан. Для него это все становится опасной и интересной игрой — очень уж сомнительно, что его душу вдруг решили спасать. — Сделай то, что велит тебе сердце, — из уст максимально пафосного по природе существа такие слова звучат даже нормально. Дамиан начинает догадываться, какой план созрел у ангелов. Сила действия всегда равна силе противодействия. Сколь бы далекоидущими ни были планы демонов, ангелы всегда отвечают им тем же. И у них тоже высшая цель иногда прикрывает косяки. Иначе Натаэля давно бы прикончили свои. — Что взамен? — спрашивает он, просто потому что должен спросить, хотя ответ ему понятен заранее. — Сделок с Богом не бывает, — Габриэлла прикрывает глаза, и он снова рассматривает её. Как ни крути, а ему всегда нравились женщины постарше. Одна директриса школы чего стоит. Но те тетки были и вполовину не так манящи, как древний Архангел. Вот она уж точно старше его — на сотни тысячелетий. — Ты потерян для нас навсегда, Дамиан. — Отличная новость, — Дамиан беззлобно усмехается. — Может, просто спасешь мою душу? — он гладит её по щеке, под которой разливается жар. Ему нравится все больше — эта оболочка вполне привлекательна, а возможность оставить на ней свой отпечаток привлекательна ещё больше. — Ты должен сделать это сам, — говорит Габриэлла, и по её лицу пробегает тень боли, она словно на секунду темнеет, меркнет. Сказала слишком много и слишком прямо. Тогда он целует её. Она не сопротивляется, но и не отвечает. Замирает, как и тогда, когда он потрогал её за бедро. Вспомнив тот день, Дамиан снова трогает обтянутую белым платьем ляжку, упругую и подтянутую. Все вокруг отмирает от небытия, и даже по такому лишенному страстей телу начинает расходиться удовольствие — оно дрожит и напрягается, хотя только что было расслаблено до предела. Дамиан вылизывает женскую шею, облапывает мягкую грудь и округлую задницу, пока не замечает все то же спокойное лицо. В отличие от тела оно совершенно не поменялось в выражении. — Так и будешь бревном? — он рисковал бы разлететься на атомы после такого вопроса, если бы ангелы не прощали всех и вся. — Ну, опыта у меня поменьше, чем у Валерии, но... — она касается его рубашки и дышит куда-то в ключицу, и осознание реальной неопытности столь могущественного существа заводит куда больше излияний и страсти Ирис, — нет ничего невозможного, — её голос все тот же, и тем не менее в нем впервые появляется интонация. Он не может подобрать ей название. Надежда? Ну уж точно не надежда на удачный секс. — Ты уверена? Это испортит тебя, — он как будто заботится, но на самом деле в нем все сильнее жжется мрачное злое торжество. Опорочить, сломать. Уничтожить, да. Стихия бушует и рвется на волю. — Некоторые вещи тебе не подвластны, как бы ты того ни хотел, Дамиан, — невозмутимо замечает Габриэлла и расстегивает пуговицы на его рубашке. Он в ответ расстегивает молнию на её платье. Она снова прикрывает глаза и замирает, словно пытаясь сохранить спокойствие. Интересно, удастся ли ей? Она ведь может прикончить его, даже сама того не желая. — А некоторые под силу только тебе. — Ладно. Я себя не прощу за такую упущенную возможность, — решается Дамиан и сдирает с неё платье. Какая разница? Ему нравятся женщины постарше, и терять ему нечего. Возможно, они и так все скоро погибнут в огне Апокалипсиса. Габриэлла неловко обнимает его, повиснув на нем так, что это здорово мешает избавиться от собственной одежды, тогда он кладет её руку на пояс своих штанов. Она раздумывает мгновение и соглашается — снимает с него и штаны, и рубаху, и белье. Это словно не имеет для нее никакого значения. Но оно имеет. Дамиан прижимает её к себе, гладит по выступающим ребрам, трогает ничем не пахнущие волосы, перехватывает за тонкую талию. Она не похожа на директрису и ту богатую тетку, которую он трахал ради интервью для отца, хотя внешне находится в примерно том же возрасте. Она горячая, такая горячая, что с него пот льется в три ручья от одного прикосновения, но она не знала ничего физического, на ней нет ни одного тёмного пятна, ни одного. Даже на Валерии они были, такие пятна, хотя он не встречал душу чище. Возможно, потому что, перед тем, как стать ангелом, она все же убила родителей. А здесь... Все равно, что сношаться с солнцем. Он роняет её на кровать и смотрит, проводя ладонью по подтянутому телу: стройная, хорошо сложенная и гладкая. Ни к чему невозможно придраться. Даже лицо теперь выражает хоть что-то: она позволяет проявляться тому, что испытывает её физическая оболочка. — Божественна, — смеётся Дамиан, наслаждаясь чем-то очень похожим на неодобрение, проскользнувшим на влажном лице в ответ на откровенное богохульство. Он раздвигает худые ноги и зарывается между ними лицом. Как же он устал от грязи и похоти Ирис, этого бесконечного грубого секса, который не рождает в нем ничего кроме безразличия. Габриэлла совсем другая. Она действительно совершенно чистая, ослепительно белая, но она стонет, когда Дамиан принимается целовать, гладить и лизать. В своём искреннем удовольствии она меньше всего напоминает пошлость и разврат. Больше всего она напоминает Валерию. Но он не хочет думать о ней сейчас. И это хороший знак для них всех. Когда он проникает в неё пальцем, она подпрыгивает на кровати, обхватывает ногами его плечи, и он целует её в живот. — Дамиан, — она снова стонет и выгибается, комкает в руках простынь. Высшее существо, невинное существо, которое он портит прямо сейчас. Злая натура Дамиана снова берет верх, он сдвигает женщину к краю кровати и входит в неё одним резким движением. Это совсем не похоже на тот раз с Валерией. Совсем. Никакой любви, забытая нежность, только глухая и злобная страсть. Теперь стонет он, принимаясь яростно двигаться, закинув женские ноги себе за поясницу. Ему хорошо, как давно не было, очень хорошо, незабываемо, ведь вокруг так жарко и так тесно. И так чисто. Но Габриэлла кричит от боли, и он чувствует под ними свежую кровь. Это отрезвляет. Вся его злоба вдруг сменяется ужасом. Его убогой демонической сущности не осознать до конца, что он сейчас натворил, а оно намного, намного хуже, чем тогда, в ночь Красной луны. — Нет, — когда он пытается отстраниться, Габриэлла приподнимается и протягивает к нему руку. Её огромная сила удерживает его на месте, и он подчиняется, уже не ощущая ни ярости, ни желания ломать и крушить. Габриэлла тянет его к себе, помогает сесть и сама усаживается сверху. Он не может сдержаться, потому что внутри неё по-прежнему слишком хорошо, и она двигается — сначала медленно и осторожно, а потом все быстрее и быстрее. Боль на её лице сменяется удовольствием, и он не сразу понимает, что ещё никогда не видел его так явно у неё. Дамиан сжимает её грудь, вырывая стон, а затем вцепляется ей в лопатки, помогая подниматься и опускаться. Жарко-жарко-жарко. Он совершенно мокрый и почти кричит. Она и правда божественна. Эта женщина. Он готов кричать ей о вечной любви и клясться в такой же вечной верности. Все, чего безрезультатно добивалась от него Ирис, сейчас лезет из Дамиана само. — Габриэлла, — шепчет он, заливаясь слезами — свет снова выедает ему лицо. Инстинкт. Дамиан наблюдает за подпрыгивающей грудью и растрепавшимися волосами и двигает бедрами навстречу чужому телу. Чужому ли? И тогда она открывает глаза. Они абсолютно жёлтые. Полные огня. Не её глаза. Она тяжело дышит и начинает светиться изнутри. Дамиан знает, что она больше не контролирует себя, и сейчас они оба умрут, но он не в состоянии остановиться. С Валерией смог, а с ней нет. Габриэлла дышит все громче, двигается все быстрее, нагревается сильнее, и... Они оба вскрикивают и падают на кровать — Дамиан на спину, Габриэлла на него. Она стремительно остывает. Справилась. Сумела. Он не знает никого, кто бы смог. Кто бы удержался на этой до миллиметра острой грани. Она снова открывает глаза — не жёлтые, но и не прежние темно-карие. Золотистые. — И что теперь? Я спасен? — с усилием выдавливая сарказм, интересуется Дамиан, поглаживая её спину. — Сделок с Богом не бывает, — повторяет Габриэлла и встаёт. Она медленно одевается, легко возвращая себе невозмутимость. Но Дамиана это больше не обманет. Он верит в её чистоту, но верит и в другое. Кто из них кого запятнал? — Сделать то, что подсказывает сердце? — он лениво растягивает слова. Он точно знает, что должен сделать. Давно знает. Наверное, день и правда настал. — Это решать тебе, — Габриэлла застегивает платье и натягивает туфли. Он должен бы зубоскалить, радоваться победе, но... Желания нет. Да и она все такая же невозможно белая. Ни пятнышка. Видимо, и правда есть вещи, которые ему не под силу. — А есть те, которые под силу только тебе, — вдруг снова читает его мысли Габриэлла. — Валерия, — бормочет Дамиан с болью и на секунду прикрывает глаза. А когда открывает, Габриэллы уже нет. Испарилась, как делают все они. За дверью Габриэллу ждёт Мурмур. Он знает, что она совершила, но молчит. Дело сделано. Пророчеству нужно доверять, но и бездействовать слишком опасно. Сколько раз она убеждалась. Она в ответе за людей, ангелов и даже демонов. Изначально она тоже едва не потеряла веру — только ангел может пасть, демон не в силах вознестись. Она была слепа. Но Валерия открыла ей глаза своими видениями. Нет ничего невозможного. Нет. И кто, если не она сама, может научить этому других? — Ты думаешь, он сделает это? Пойдёт против своих? — Мурмур протягивает к ней руку, но одергивает на полпути. Нельзя. Теперь нельзя. — Я думаю лишь, что он не безнадежен. И о пророчестве знать не должен, — да, она могла бы просто рассказать Дамиану о пророчестве, но тогда он не принял бы решение сам. С ней, только с ней он его примет самостоятельно. Парадокс. Никому не дано знать замысел божий. Она касается рукой низа живота, где все ещё ощущает ноющую боль. Только страданиями войдем мы в Царство Божие. И она, конечно, далеко не той болью, которую испытывает от физического проникновения. Но той, которая теперь останется с ней навсегда. Дамиан приходит в их убежище позже. Совсем другой. Совсем... настоящий. Они ведут себя, как незнакомцы, и правильно — все в его голове встало на место, там осталось только главное. Любовь к Валерии готова победить что угодно. Кого угодно. Личные страдания ничего не значат. И значат всё. Дамиан наконец-то это понял — он бросается за антивирусом, ничего не ожидая взамен, помогает Валерии во имя любви, вступив в противостояние с демонами. Он уничтожает угрозу Апокалипсиса, действительно жертвует собой, поэтому Габриэлла не сомневается ни секунды, отправляя ангелов на помощь демону. С такой же чистой совестью Габриэлла впускает в убежище и Валерию, и Дамиана, ещё никогда так не радуясь тому, что не ошиблась. Не ошиблась в своей ошибке. Валерия берет Дамиана за руку, вместе они рассматривают скульптуру, вместе общаются с Натаэлем и другими ангелами, вместе уходят. Однажды Дамиан станет чистым светом, и они расстанутся навсегда, но они принимают это. Это страшно. Это больно. Это уже чудо. Это мука, и это награда за муку. Так и должно быть. Габриэлла трет свое запястье, с которого не сходит красный, словно от браслета, след, и прикрывает его рукавом чёрной блузки под белым пиджаком. Раньше она не носила чёрное, а теперь хотя бы один элемент одежды у неё должен быть таким. Только страданиями. Только ими.