Там где дом

      Мои воспоминания начинаются с чистых белых стен приютской комнаты, где я жила с тремя девочками соседками. Строгое расписание, четкие требования, но на удивление понимающие работники (не считая случаев, когда правила нарушались ужасно варварскими методами). В двухэтажном знании, вмещающем около ста детей, царил четкий закон, который нам предстояло выучить с раннего возраста:       «Выживает тот, кто следует правилам»       Или нами перефразированный:       «Выживает тот, кто умело избегает наказания»       Воспитательницы, которые появлялись на девчачьей части второго этажа только утром, никогда не замечали, как мы могли себе позволить задержаться после отбоя, перебираясь друг к другу в комнаты. Зачастую к семнадцатилетней Элизе, умеющей дать дельный совет. Мы не знали ее фамилию.       Как не знали и своих. Каждый из нас знал свое имя и возраст. С тридцать первого декабря на первое января мы все, приютские дети Фолона, отмечали День Рождения. В эти дни мы могли не скрываясь ходить друг к другу и наслаждаться короткой свободой.       Пусть с соседками по комнате — Алисой, Ринной и Милой было интересно, но в свободное время я стремилась ускользнуть на другую часть этажа, к мальчишкам. Самый главный у нас был Эрик. Каждую шалость мы обговаривали с ним. Он давал добро, когда план был идеален, и сам мог дать хорошую затрещину тем, кто нарывался на неприятности. Его уважали все дети приюта. И действительно было за что.       Помню, когда мне было около семи, Дени и Лари, старшие меня на пару лет, тайно пробрались на кухню, не сказав Эрику ни слова. Миссис Миничерс ожидаемо поймала ребят, и Эрик, который по случайности оказался рядом, взял вину на себя. В свою комнату вернулся под утро, просил никогда не спрашивать о событиях прошедшей ночи. Никто не возражал. И даже тем, кто никак не был с этим связан, было совестно.       Именно тогда и закрепился за парнем из «25» статус лидера.       Практически весь состав воспитательниц после ухода Элины кардинально преобразился. Большинство женщин ушли в отставку, уступив место новому неопытному персоналу. Только нами ненавистная миссис Миничерс осталась на своем месте, правда перебравшись на одну ступень выше в карьерной лестнице — села в директорское кресло. Эта женщина была словно часть здания. Словно дух впитываясь в его стены, породив собой, к слову, множество легенд. Но то, что ее противная жабья физиономия не светилась больше в коридорах, нас безумно радовало.       С неопытностью новых «нянечек» — нежно нами названых, до солидного статуса «Воспитатель» они явно не дотягивали — пришла полная свобода. Теперь главным законом стало:       «При вас мы вроде как послушные»       Все дети приюта были связаны между собой невидимой связью. Поэтому внутренние конфликты пресекались на корню, решались сами собой или с помощью увесистой затрещины Эрика, имеющей удивительно целебный эффект. Как-то раз он сказал:       «Я не хочу, чтобы моя семья устраивала ссоры из ничего. Мы растем под одной крышей много лет, и даже новые ребята, попавшие в наш мир, становятся его частью. Когда я уйду, хочу верить в то, что — когда я вернусь — встречу ту же семью, которая стоит друг за друга горой, а не стаю ополчившихся друг на друга волчат. Мы все здесь свои. И я надеюсь, это не просто слова»       Провожали парня из «25» всем коллективом. Пусть для новых детей, попавших к нам, он был просто «лидером», для нас, выросших под его началом, это была потеря брата, наставника и друга. Никто не плакал, когда за ним закрывали ворота. Эрик не любил, когда мы делали это. Выпустили свои эмоции только тогда, когда спина в неизменной ярко-красной спортивной кофте скрылась из поля зрения. Плакали все, даже мальчишки не стеснялись эмоций.       Сегодня можно плакать. Сегодня мы остались без командира.       На следующей день мы также друг другу улыбались. Жизнь продолжалась, так как Он и хотел.       Договорившись, дружной оравой вычистили задний дворик от мусора, повесили на ветку дерева собственноручно сделанные качели и несколько лавочек — сторож, преисполнившись нашим позитивом, решил помочь. Пока мальчишки потели над лавочками и качелями, девочки сажали цветы. Миссис Миничерс заметила, что мы работаем на благо приюта, и выдала нам разных саженцев.       Мне было тринадцать, когда мы в молчаливой грусти справляли год после ухода Эрика. Он посылал нам письма раз в две недели, а то и раз в месяц, рассказывая о своих делах и спрашивая о наших.       Письма читали в голос, чтобы присутствующие слышали каждую строчку. Писали ответ все вместе. Зачастую за написание садили меня. Так уж получилось, что у меня был красивый почерк с аккуратными завитками. В итоге выходило несколько страниц, исписанных мелкими буквами.       На почту послание относил тот же сторож, который по четвергам отсылал письма своей внучке.       Одним осенним утром, когда я сидела на подоконнике в 25 комнате, комментируя игру ребят в карты, которые честно стащили у любимого сторожа, я устало вздыхала и думала о своем. Когда мой взгляд снова метнулся в сторону окна, я пораженно замерла, наблюдая за картиной, развернувшейся около огромных ворот приюта.       Рядом со входом стояла молодая девушка, явно не старше двадцати — двадцати пяти, а около нее маленький мальчик, не понимающий, почему они остановились здесь. Из здания выползла миссис Миничерс и приветливо кивнула девушке и испуганному ребенку.       Молодая мамочка склонилась над мальчиком и, что-то сказав, потрепала по каштановым завитушкам. Отдала воспитательнице сумку с вещами и пачку документов, развернулась и, словно сбросив груз с плеч, летящей походкой направилась вдаль от этого места. Мальчик кричал вслед матери, силился вырваться из рук миссис Миничерс, держащей его за плечи. Наивные большие глаза застелила пелена слез, надежда медленно гасла во взгляде.       Я соскочила с подоконника и, ничего не ответив на вопросительные взгляды, понеслась к выходу из знания. «Жаба» тащила сопротивляющегося мальчишку вслед за собой, он пытался вырвать тонкую кисть из огромной ладони. Разумеется, безуспешно.       Я кивнула бывшей воспитательнице и присела рядом с мальчиком. Женщина, бросив на новенького недовольный взгляд и посетовав на воспитание нынешнего поколения, важно заползла внутрь, оставив спортивную сумку рядом со мной и бросив в ответ на мое непонимание лишь «оставляю его на тебя».       С этого момента на моих плечах повисла ответственность за пятилетнего Джеймса.       Запуганный ребенок, первое время вздрагивающий при моих случайных прикосновениях к плечам или спине, вскоре полностью перекочевал в мою комнату и спать соглашался только со мной. Ребята прозвали меня матерью-наседкой. Я была согласна с этим. За прошедшие месяцы я полностью взвалила на себя не только ответственность за судьбу Джейми, но и всемирные попытки сделать пребывание в приюте для новоприбывшего не чем-то плохим. Эрик в ответ на эту новость в одном из своих писем сказал — гордится, что для новеньких делают все. Также передал нам ошеломительную новость. В скором времени он сможет нас навестить.       Мы были счастливы. Джеймс нашел себе друзей и частенько пропадал с ними. А я впервые почувствовала влюбленный трепет. Лари, который остался таким же шебутным и очаровательным, стал чаще проводить время со мной, то садясь рядом, то делая маленькие, очень смущающие комплименты. Я была в достаточной мере тронута этим вниманием и решительно, особенно по сравнению в другими девчонками, брала его за руку, а один раз перед отбоем, когда нам следовало расходиться, встала на носочки и поцеловала его в щечку. Мы синхронно покраснели и, должно быть, выглядели крайне забавно.       Я бесповоротно потеряла себя в этой влюбленности и чувствовала, что с каждым днем в груди зарождается все больше и больше маленьких солнышек.       Это было хорошее время.