***
Вечер, как ни странно, складывался более чем удачно: посол оказался малым бойким и ничуть не хуже самого Стрельца шпарил по-русски, густо приправляя речь пословицами и поговорками. Церемоний не разводил, не возмущался неожиданным, казалось бы, местом отдыха, был покладист и вообще душевно располагал, вот уже пару часов исправно опрокидывая рюмку за рюмкой. «Смотри-ка, и за кордоном нормальные люди живут, — Федот, почти не прикоснувшийся к закуске, с симпатией и дружелюбной усмешкой поглядывал на уплетавшего за обе щеки подопечного. — Хороший парень, но… нельзя. Еще пару часов потусим, отправлю его с глаз долой и…» В размышлениях о том, чем же займется после препровождения иностранца к месту его дислокации, Стрелец задумчиво огляделся вокруг. Полумрак и световое шоу задавали тон настроению завсегдатаев. Лившаяся из динамиков попса совсем не била по мозгам, а лишь приятно их массажировала. Туман из генераторов мягко обволакивал, смазывая окружающую картину и создавая ощущение иллюзорности. Порядком охмелевший Вильям — теперь уже просто Вилька — лопотал о том, как у него на родине, в Йоркшире, отмечают День отцов и лениво озирал сидящих неподалеку мужиков… И Федот расслабился. Все напряжение этого дня, до сих пор цепко державшее его в капкане, вдруг отпустило окончательно и бесповоротно, уступив место опьянению, ласково и нежно наполнившему душу внутренним счастьем и свободой. Сдаваясь на милость охватившему тело вязкому дурману, мужчина откинулся на спинку уютного диванчика, закрыл глаза и поплыл вслед за настойчиво обещающей неземную любовь песней, сквозь мягкую полудрему вторя ее словам. Внезапно музыка оборвалась, захлопали двери, послышались топот ног и возмущенные вопли. Стрелец, с трудом продрав глаза, мутным взором окинул зал. В клубе началось выступление мужской стрип-группы. Здоровенные, на подбор, накачанные альфа-самцы в камуфляжных костюмах «а ля спецназ» уже быстро и технично разогнали танцпол, ставили везунчиков к стеночке и от души «шмонали». Федот, заинтересованный происходящим донельзя, о чем свидетельствовало безудержное в попытках встать по стойке «смирно» шевеление в брюках, даже присвистнул восхищенно: «Охренеть!» Страсть к униформе, или, если уж называть вещи своими именами, к мужчинам в униформе поселилась в ущербной по среднестатистическим меркам душе Стрельца давно. Пытаясь классифицировать стыдное чувство, он определял его как нечто среднее между поклонением, страхом, любопытством и восторгом. Что так пугало и влекло Федота: красота и подтянутость, строгий внешний вид или боязнь наказания? Какая, к черту, разница, если при виде военного или полицейского он ощущал эмоции сродни катарсису. Личный сорт героина — так, кажется, модно говорить. Вот и сейчас, когда возле их с осоловелым Вилькой столика, словно по волшебству, возникло Чудо, Федот с обожанием вперился в него. Ростом под два метра, серьезный и немножко грозный, старательно играющий свою роль. В бронежилете, с маской на лице, опутанный ремешками, на ногах берцы… Глупое, еще несколько минут назад лениво тикающее, а теперь заполненное адреналином сердце Стрельца понеслось галопом в предвкушении представления, срывая напрочь все предохранители: устоять перед этим мужиком было неизмеримо выше его моральных сил. — Убедительно играете, верю! — Федот пошел в наступление, нагло и жадно пожирая взглядом стриптизера. — А… Вы актив или пассив? — Я при исполнении, — Чудо в ответ сурово стрельнул глазами, убивая остатки инстинкта самосохранения Стрельца наповал. — Как, прям уже? — Федот не смог удержаться от кокетства и, бесцеремонно протянув руку, на ощупь начал старательно проверять состояние содержимого ширинки брутального красавца. — А ведь врешь, боец! Ни хрена он еще не при исполнении! Дальнейшее Стрелец вспоминал смутно и отрывисто. Какая-то неведомая и, по всей вероятности, страшная сила сдернула его, будто перышко, с места, заломила крепко руки и унизительно ткнула лицом в стол. Истошно заголосил Вилька. Послышались звуки борьбы, и спустя пару минут перекошенная физиономия того, кто еще утром выглядел как посол Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии, а теперь напоминал простого русского алкоголика, застыла на столе напротив Федота. Из глаз, носа и рта визави изрядно текло, и Стрелец предпочел зажмуриться, чтобы даже не пытаться анализировать характер и природу обильно выделяемой организмом иностранца прозрачной жидкости. Суставы нещадно болели, отвлекая и не давая хмельному рассудку Федота постичь наконец смысл и суть происходящего в клубе. Неожиданно чьи-то сильные руки оторвали его от стола и крепко припечатали разгоряченным и безвольным, словно у тряпичной куклы, телом к холодной стене. Рядом гулко шлепнулось возмущенно вопившее тело Вильки. Постепенно угасающее от резкого удара и обильного количества выпитого сознание Стрельца вяло зафиксировало настойчивое «наркорейд», «полиция», «нападение при исполнении» и выдало, отключаясь: «Кажись, спалился!»***
Чрезвычайно познавательная и насыщенная культурно-досуговая программа, организованная Федотом Стрельцом для Вильяма Одли, закончилась лишь спустя несколько часов, когда Иван Васильевич Царев, уладив формальности, забрал из «обезьянника» мужчин и любезно препроводил их восвояси. Настоящая причина включения в программу культурного отдыха последнего пункта Цареву оглашена не была. Сам же начальник вел себя на удивление сдержанно, не язвил, не ёрничал, и лишь при расставании позволил себе упрекнуть Федота: «Ты ведь, парень, не дурак, а устроил нам бардак! Как же надо куролесить, чтобы так попасть впросак?!» Вернувшись домой, Стрелец, как и накануне, прямиком прошагал к окну. Липы, укутанные дождем в изумрудный шелк, встретили знакомца укоризненными покачиваниями: «Что же ты, дружок, опростоволосился? Нехорошо это, неправильно». А то сам не понимает! Чувство вины навалились на Федота, едва он очухался в изоляторе, и впилось намертво, терзая злорадно, с упоением, особенно при воспоминании о пострадавшем ни за что ни про что англичанине. «Решил приколоться с послом, паяц? Доигрался, алкаш и извращенец? Ой, как совестно-то!» — с мучительным стоном мужчина прикоснулся лбом к прохладному стеклу и замер в оцепенении, стараясь хоть на несколько минут прервать кипящий поток мыслей. В себя Федота привел внезапный, прозвучавший, как гром среди ясного неба, звонок в дверь, которую хочешь не хочешь, а пришлось пойти открыть. На пороге, нерешительно переминаясь, стоял робко улыбающийся Вилька, с ног до головы упакованный в камуфляж.