angel

Катя возвращается в дом, который так и не стал её. Он уже перестал плакать и забылся беспокойным сном, где наверняка были её следы. Немного нелепый в попытке стать меньше, огромный клубок, свернутый из почти что двух метров тела. Она опускается на пол, касается его волос ладонью, замирает на секунду. Не просыпается. Тогда — чуть трясёт его за плечо. Ари разлепляет глаза с трудом, синяки под глазами такие огромные, что в них могла бы утонуть Дания, к ней — не бросается, не изворачивается, не хватает в свои объятия. Не радуется. Видимо, у него действительно были с н ы. Улыбка грустная — и Катя её словно копирует. Это он посадил её на тот самолёт, он купил билеты в бизнес-класс, который, вопреки любому прагматизму, оказался заблокирован и погрузился под воду, пока аварийные шасси для посадки на воду не начали работать. Это он целовал её жарко и зло, это он требовал, чтобы она попрощалась с Виком и потом возвращалась, это он… Катя не злится. У Кати очень тёплые руки — таких никогда не было при жизни — и она обхватывает ими его лицо. У него на глазах снова слёзы. В доме не было дымно — он никогда не делал как она, никогда не скуривал за раз две-три пачки. Кате жаль — ей казалось, её мерцающее дешевой голограммой тело, смотрелось бы в дыму особенно забавно. Она поцеловала его в лоб. Ари прижимался близко-близко, котёнком, потерявшим маму, всхлипывал громче — во снах он не мог её касаться — замечает, конечно же, разницу между жизнью и тем, что настало сейчас. — Я всё разрушил, — признание далось ему легко, с его-то самооценкой — всё в мире зависело от него. Ага, как же. — Ты не знал. У них оставалось минут сорок, чего он не знает. Катя грелась. Помолчав, она поняла, что если не заговорить ей — так и просидят до исхода. Ари то затихал, то становился громче. Кате было мокро. — Я уже была у Князева. Ну, знаешь, к нему пришла утешать Белка, так что я не стала лезть. Он умный, поймет, что я все равно летела прощаться. Так что… Ари хотелось бы её ударить за этот идиотский жизнерадостный тон, но вместо этого он отчего-то начинал плакать громче, сжимая ворот её (его) рубашки. — Ну… Ну… — утешать она не умела, вот и поглаживала по голове, вот и смеялась над собой, неуместно вспоминая, что думала, что они будут целоваться (не только). Вместо этого — фееричная глупость. — А давай… Давай я с тобой? В его глазах цвета Дании, серые отблески Скандинавии, чёрное зимнее моря. Надежда. Моток головой. — Там нет ничего, Ари. — А как же?.. — Я очень сильно хотела с тобой попрощаться. Он снова всхлипывает и прячет лицо у неё на груди. Тело Кати так и не нашли.