Кенсейкан

Он спит. Дышит тихо, незаметно поначалу, и утренние тени скользят по его лицу, но медленно, неторопливо. И только поэтому - не будят. Хисана любуется им, вот таким вот, умиротворенным, домашним, с разметавшимися по подушке темными волосами. Которые все время хочется взять в руку, ощутить их мягкость и тепло. Можно еще накрутить на палец - она даже один раз осмелилась, замирая от странных эмоций, но непослушная прядь тут же соскользнула. И не скажешь же ведь, что этот красивый до невозможности мужчина, такой добрый и мягкий, ласковый с ней - грозный шинигами, которого опасаются многие. Что он - величественный Глава Великого Клана. Ее личный Бог Смерти. Ее, Хисаны. И уже не безродной оборванки, а Хисаны Кучики. "Нет, - она мотнула головой, вздохнув, - я никогда, наверно, не привыкну к этой фамилии". Хисана осторожно выбралась из-под одеяла, ступая босыми пятками по холодному полу. Ей хотелось тут же побежать, чтобы тепло медленно соскальзывало с кожи, цепляясь за татами, а не так как сейчас - быстро, но нельзя ведь. Вдруг ее легкий топот разбудит мужа? Он ведь так чутко спит. Она добралась до соседней комнаты, где можно уже позволить себе несколько вольностей: потянуться с наслаждением, окончательно скидывая сон, замереть, подставив лицо утреннему солнцу. "Хорошо". Взгляд ее зацепился за шкатулку, не до конца задвинутую в свою нишу на своей полке. Тут наружу вылезло любопытство, показывая свой маленький нос, осмотрелось, а затем начало тихо скулить, упрашивая: "Ну посмотри, посмотри!" Хисана отлично знает, что в этой шкатулке, только вот любопытство это знание не устраивает. Там - кенсейкан. Холодный, строгий, с виду простой, но так неуловимо преображающий Бьякую-сама в Кучики-доно. Хисана и сама не поняла, когда она подошла к шкатулке, а руки приподняли крышку. Ей показалось почему-то, что вот-вот она откроет ее, а оттуда что-то выпрыгнет. Или дунет холодом, несмотря на теплую погоду. Или крышка будет столь тяжелой, что не поднять. Но нет. Все было так обычно, что стало почти не интересно. Почти. Дотрагиваться до пластин боязно. Кажется святотатством. Но так хочется понять, в чем их магия, почему они имеют такое влияние на ее мужа? На ощупь кенсейкан холодный и до невозможности тяжелый. Хотя это поначалу так кажется: просто осознание того, что именно и чье ты держишь в руках давит на ладони. "Интересно, а если...", - абсурдные мысли тонут в любопытстве и безрассудстве так быстро, что страх и совесть попросту не успевают их заметить. Непослушные руки уже вовсю порхают над головой. Потребовалось немало времени чтобы нацепить реликвию на свои волосы. Они ведь более короткие, не такие, как у Бьякуи, да и сноровки у Хисаны нет. И как же неудобно проводить все эти проборы руками, неровно разделяя пряди. Терпения ее хватило только на три пластины - на те, которые сверху. Кенсейкан, пусть и не полностью надетый, странно и непривычно стягивал волосы, сковывал. И под ним стремительно таяло хорошее настроение, пропадала та радостная яркость нового дня. - Хи...сана? - раздался голос Бьякуи. Она обернулась, смущенная, а затем улыбнулась по-детски весело и радостно. Все влияние кенсейкана пропало, будто его и не было никогда, стоило ей увидеть такое лицо Бьякуи. И услышать такой его голос. Один приоткрывшийся в изумлении рот и широко распахнутые глаза чего стоили. А если учитывать и некоторую растрепанность после сна, то тут уж совсем остается только хихикать, прикрывая рот рукой. «Да, - думает Хисана, смеясь вместе с мужем, - есть то, на что кенсейкан не в силах повлиять».