наши химические сердца

***

У меня всегда хорошо получалось писать и соединять слова в предложения. Кто-то рождается с музыкальным слухом, кто-то – с талантом к рисованию, а кто-то – вроде меня – появляется на свет со встроенным радаром, который сообщает, где нужно поставить запятую. В мире супергероев грамматическая интуиция – не самая крутая способность, но именно она подружила меня с мистером Хинком. Так уж совпало, что он заведовал студенческой газетой, где я добровольно трудился с восьмого класса, надеясь однажды стать ее редактором. На второй неделе, в середине урока театрального мастерства, у миссис Биди зазвонил телефон. – Коул, Лили, после занятий мистер Хинк просит зайти к нему в кабинет, – сообщила Биди после краткого телефонного разговора. (Биди и Хинк дружили, сколько я себя помню. Две родственных души, родившихся на век позже, чем следовало. В наше время тех, кто считает искусство величайшим достижением человечества, принято называть чудиками.) Я кивнул и нарочно не стал смотреть на Лили, хотя краем глаза заметил, что та пялится на меня с заднего ряда. Когда старшеклассников вызывают в кабинет учителя после занятий, обычно предполагается, что случилось что-то плохое, но, как я уже говорил, я никогда не был замешан ни в чем предосудительном (увы). На самом деле я знал, зачем Хинк меня вызвал. То есть надеялся, что знал. Лили же пришла в Вестланд-Хай всего два дня назад и вряд ли успела бы за это время заразить других учеников трихомонадами или начистить кому-нибудь репу после уроков (хотя у нее была трость, и выглядела она сурово). Так что для меня оставалось загадкой, зачем мистер Хинк вызвал Лили. Впрочем, все в этой девушке было загадкой. КОГДА Я ПОДОШЕЛ К КАБИНЕТУ мистера Хинка, Лили уже ждала снаружи. Она опять была одета во все мужское, правда, шмотки были другие и выглядела она чище и здоровее. Она вымыла голову и причесалась. Это совершенно изменило ее облик, хотя чистые волосы усиливали впечатление, что она сама подстриглась ржавыми садовыми ножницами: они падали на плечи широкими неровными прядями. Я сел рядом с ней на скамейку и вдруг почувствовал себя жутко неуклюжим. Я забыл, как обычно это делаю, и мне пришлось складывать руки и ноги, как будто я уселся на скамейку первый раз. Принять нормальную позу никак не получалось: пришлось неудобно скрючиться, отчего у меня заболела шея, но шевелиться я не хотел, так как видел краем глаза, что она смотрит на меня. Лили сидела, подтянув колени к груди и зажав между ними трость. Она читала книгу с потрепанными страницами цвета пятен на зубах заядлого любителя кофе. Обложку я не видел, но в книге были стихи. Она заметила, что я подглядываю через плечо, но вместо того, чтобы закрыть книгу или отодвинуться, слегка развернула ее ко мне, чтобы я тоже мог читать. Стихотворение, которое читала Лили, написал какой-то Пабло Неруда – я о нем никогда не слышал. По-видимому, она читала его не в первый и не во второй раз, так как углы страницы были загнуты, а сам лист – в масляных пятнах и вообще не первой свежести. Стихотворение называлось «Я не люблю тебя», и это меня заинтриговало. Я начал читать, хотя Хинку прежде не удавалось заинтересовать меня поэзией. Две строчки были выделены маркером. Я так тебя люблю, как любят только тьму — Втайне, меж тенью и душою... Тут из кабинета вышел Хинк, и не успел я дочитать, как Лили захлопнула книгу. – О, отлично, вижу, вы уже познакомились, – сказал Хинк, увидев нас вместе. Я быстро встал: оставаться в неудобной позе, в которую я вынужденно себя посадил, больше не представлялось возможным. Грейс сдвинулась на край скамейки и медленно поднялась, распределяя вес между тростью и здоровой ногой. Тут мне впервые стало любопытно, что же с ней случилось. Давно у нее такая нога? Она такая родилась или виной трагическое происшествие в детстве? – Заходите. Кабинет Хинка находился в конце коридора, который на исходе восьмидесятых, наверное, считался суперсовременным и стильным. Бледно-розовые стены, флуоресцентные лампы, жалкие искусственные растения в горшках, ни капли не похожие на настоящие, и этот странный линолеум, который, по задумке создателей, должен был быть похож на гранит, но выглядел как пластиковые крошки вперемешку с прозрачным ламинатом. Я шел за Хинком, шагая медленнее обычного, потому что хотел, чтобы Лили шла рядом. Не потому, что хотел, чтобы она шла рядом со мной, ну, вы понимаете, а просто мне казалось, что ей будет приятно и с моей стороны это вежливо – идти с ней в одном темпе, чтобы она успевала. Но хотя я еле тащился, она все равно отставала и ковыляла в двух шагах позади. В конце концов это стало похоже на гонку, только наоборот: кто медленнее. Хинк обогнал нас уже шагов на десять, и тогда я ускорился и оставил ее позади. Наверное, она подумала, что я реальный чудик. Мы дошли до кабинета Хинка (он был тесный, унылый, залитый каким-то зеленоватым светом и вгонял в такой депресняк, что я бы не удивился, узнав, что по выходным мистер Хинк ходит в бойцовский клуб). Хинк пригласил нас войти и сесть на два стула у его стола. Мы сели, и я нахмурился, так как все еще не понимал, зачем Хинк позвал Лили. – Я позвал вас, как вы, наверное, догадываетесь, потому что вы оба очень хорошо пишете. Пришло время выбирать главных редакторов школьной газеты, и я не могу придумать лучших кан… – Нет, – отрезала Лили, и ее голос так поразил меня, что лишь в тот момент до меня дошло, что она заговорила при мне впервые. Он был сильным, чистым, глубоким и никак не вязался с ее хрупкой внешностью тихони. – Что? – Хинк явно удивился. – Нет, – повторила Лили, как будто других объяснений не требовалось. – Я… я не понимаю, – произнес Хинк и умоляюще взглянул на меня. Я почти слышал его безмолвный крик о помощи, но мог лишь пожать плечами. – Я не хочу быть редактором. Спасибо, что вспомнили обо мне, правда. Но нет. – Лили взяла с пола сумку и встала. – Мисс Рейнхарт , Лили. Мартин специально подошел ко мне перед началом учебного года и попросил взглянуть на твои работы из бывшей школы. Я так понимаю, в этом году ты должна была стать главным редактором школьной газеты Ист-Ривер, если бы не перевелась к нам. Так? – Я больше не пишу. – Очень жаль. Ты прекрасно пишешь. У тебя литературный талант от Бога. – А у вас талант к клише. От Бога. Хинк так обалдел, что раскрыл рот. Лили смягчилась. – Простите. Но моя писанина – это просто слова. Они ничего не значат. Тут она взглянула на меня, как мне показалось, неодобрительно. Я этого не ждал и не понял, к чему это она. Она набросила на плечи рюкзак и заковыляла к выходу. Мы с Хинком остались сидеть в тишине, пытаясь понять, что произошло. Секунд через десять до меня дошло, что я зол на нее, и, осознав это, я тоже схватил сумку, быстро встал и пошел к выходу.