Виноваты звезды

      Пятый сидел на покатой крыше академии и любовался россыпью звёзд у себя над головой. Миллиарды маленьких, сверкающих осколков вечности усеяли небо над городом, поблескивая во мраке ночи. Млечный путь, белым сияющим туманом устремлялся ввысь, теряясь меж темными грозовыми облаками. Дорогу и деревья на улице заливал холодный электрический свет фонарей. Тротуар был пустынным и безлюдным. Ничего не нарушало прозрачной ночной тишины. Мальчик упёрся пятками в шершавую черепицу, всё ещё мокрую после дождя. Свежий осенний ветер холодил босые ноги, шею и лицо, забираясь своими ледяными пальцами под лёгкую ночную рубашку и щекоча рёбра. Пятый поежился, но не двинулся с места. Каждый раз, когда он не мог заснуть от переизбытка кофеина в организме или из-за назойливых мыслей в голове, он выбирался сюда, на крышу. У самого края была небольшая ровная площадка в метр длиной. Чтобы попасть туда, приходилось скользить вниз по крутому склону, рискуя каждый раз потерять равновесие и скатиться вниз к обрыву. Пятый с легкостью мог бы перемещаться сюда за долю секунды, без риска для собственной жизни. Но так было неинтересно. Вся прелесть была в ощущение опасности. Неописуемо чувствовать этот адреналин, который наполняет кровь при каждом сильном порыве ветра, неописуемо ощущать высоту каждой клеточкой своего тела. Он был 13-летним мальчишкой, обыкновенным в своем желание испытать судьбу. Ему уже попросту надоело быть неуязвимым. Пятый любил бывать здесь, в тишине и уединении предаваться грезам о своем будущем, сомнениям и переживаниям. В последнее время он часто стал думать о путешествиях во времени. Эти мысли не покидали его с того самого момента, как он случайно подслушал разговор отца с Пого. «Мальчик способнее, чем мы все думаем, в недалеком будущем он сможет подчинить себе не только пространство, но и время.» Подчинять время. Подумать только! При этой мысли у Пятого загорались глаза. Он никогда бы не признался, что сидя здесь, наверху, как всякий обыкновенный ребенок, часто мечтал о том, как сможет перемещаться в прошлое и будущее также легко, как перемещается с первого этажа на третий. Недавно, на одной из очередных тренировок отец рассказал всем об этой, еще не изведанной способности Пятого и объявил, что будет заниматься с ним отдельно, дабы улучшить и развить его навыки. После этого случая прошло уже порядка недели, и Пятый за это время, успев выучить все основы хронологии и квантовой физики по книгам, взятым из обширной домашней библиотеки, считал, что владеет достаточным количеством знаний, чтобы совершить первый временной прыжок. Теперь же ему хотелось побыстрее перейти от теории к практике, и завтра он собирался сказать об этом отцу. Внизу по дороге проехала машина, разрезая тишину грохотом мотора, а затем сверху, как бы в продолжение этой канонады, раздался оглушительный взрыв, который еще долго отдавался эхом в ушах. Гром. Пятый опять взглянул на небо. Грозовые тучи почти полностью затянули небосвод, скрыв на этот раз и бледную серебристую луну. Собирался дождь. Сзади раздались чьи-то несмелые шаги. Мальчик моментально обернулся. Опасаясь увидеть отца или Пого, он был готов мгновенно переместиться назад, в свою комнату и притвориться спящим. Хоть Редженальд Харгривз уже давно и перестал контролировать каждое их движение, наблюдая за детьми даже во время их сна, Пятый не мог знать наверняка, что придет старику в голову на этот раз, и не решит ли он самостоятельно сделать обход их комнат посреди ночи. В наступившей темноте было трудно что-либо увидеть, поэтому мальчик еще долго всматривался в смутные очертания человека, показавшегося на крыше. Темный силуэт едва-едва виднелся на фоне ночного неба. Худенькая фигурка не могла принадлежать никому из старших. Пятый облегченно вздохнул. — Номер Четыре? Что ты здесь делаешь? — он постарался придать своему голосу небрежности и скрыть улыбку, которая невольно появилась на лице при виде брата. Появление Клауса обрадовало его не меньше, чем удивило, но он старался не подавать виду. Когда Четвертый наконец приблизился, мальчик заметил у него в руках зонтик. — Пять, ты сильно не злись, ладно, — сказал он, останавливаясь, — я просто…заметил, как ты поднимаешься на крышу и… — он замялся, — собирается дождь… и я подумал, что сегодня ты вряд ли взял с собой зонт. Сказав это, Клаус покраснел как вишня и поспешно опустил глаза. Он, вероятно, думал, что Пятый просто посмеётся над его неуклюжей заботой, но тот лишь равнодушно пожал плечами и протянул руку. — Как предусмотрительно, Номер Четыре. Спасибо, — он взял у Клауса зонт. — Я…я могу остаться? — Клаус в надежде посмотрел на брата. В его глазах было столько мольбы, как будто от ответа Пятого зависела вся его жизнь. — Да, конечно, останься, — поспешно ответил он, — прошу тебя. Четвертый оживился. Он ничего не сказал, но по его глазам было видно, в каком он восторге от этой возможности. Мальчик осторожно опустился на черепицу рядом и, свесив ноги вниз, поболтал босыми ступнями в воздухе. Затем сам перегнулся через край и уставился на далекую землю. Асфальт поблескивал в свете фонарей, лужи казались осколками огромного черного зеркала, упавшего с неба и разбившегося в дребезги. Если бы небо не было затянуто тучами, в них отражались бы звёзды. — Очуметь можно! Пятый невольно улыбнулся. Было забавно видеть нескрываемое восхищение и радость Клауса. Он, со своим неугомонным характером, живо тянулся ко всему новому и неизвестному и никогда не пытался скрыть свои чувства. Смотря на брата, Пятый заметил, что Четвертый тоже одет в пижаму, с фирменной эмблемой зонтика на груди. Она была сделана из тонкого стретча и никак не защищала от резких порывов ветра. — Тебе не холодно Че… Клаус? — с легкой тенью беспокойства поинтересовался Пятый. — Нет, с чего ты взял? Казалось Четвертый действительно не замечал холода. Он был полностью во власти эмоций, растворялся в них не замечая ничего вокруг себя. Душевные чувства всегда были для него важны, и он остро воспринимал всё, что трогало его, будь то прекрасный закат или грязный оборванный нищий на улице, просящий милостыню. Первое вызывало у него бурный восторг, второе же глубокое сострадание. Эта самая способность: так близко принимать к сердцу всё, что его окружает и даже то, что не имеет к нему никакого отношения, одновременно поражала и восхищала Пятого. Он сам был гораздо сдержаннее в проявлении эмоций. По его неподвижному, словно застывшему под маской безразличия лицу, было трудно определить, что он чувствует на самом деле. Только легкая, мимолетная улыбка или сдвинутые на переносице брови были единственным проявлением спрятанных глубоко внутри чувств. Постороннему человеку, могло показаться, что Пятому чужды любовь и ненависть также, как чужды ему покорность и кроткость. На дорогу упали первые капли дождя. Ночное небо прорезала искра молнии. Агатовые осколки разошлись рябью, превращаясь в чернильные кляксы. Грянул гром, словно где-то там в небесах рушились неприступные крепости воздушных замков. Пятый едва успел открыть большой черный зонт, который принес ему Клаус, и укрыться под ним прежде, чем дождь начался по-настоящему. — Садись ближе, если не хочешь намокнуть, — он указал Клаусу на место рядом с собой. Тот без колебаний придвинулся ближе, тоже хватаясь за широкую ручку зонтика, чуть повыше руки Пятого. Такие зонты, сделанные под заказ, были у каждого в академии, что-то типа фирменной фишки. Чёрный, огромный, он выглядел смешно в руках детей, но сейчас пришелся как нельзя кстати, укрыв двух мальчишек от непогоды. Они ещё никогда не сидели так близко друг от друга. Пятый мог кожей чувствовать теплоту, исходившую от Клауса, и от этого по всему его телу пробегали мурашки. Их плечи и колени соприкасались. Пятый, не в силах поднять глаза на Четвертого, уставился на ручку зонтика, туда, где их руки соприкасались. Он заметил уже почти зажившие ранки на выпирающих костяшках брата. Кожа в этих местах была рассечена, как от удара. Пятый знал, откуда берутся эти ссадины. Клаус сам никогда не рассказывал об этом. Если кто-то из братьев спрашивал, он лишь отмахивался или придумывал какую-нибудь фантастическую историю, в которую никто никогда не верил, но все с увлечением слушали. Раз в неделю отец забирал его и уводил неизвестно куда, порой даже на целый день. И каждый раз Клаус возвращался бледным как полотно, нервным и изнуренным. Он становился молчаливее, как будто замыкался в себе, вздрагивал при каждом шорохе, испуганно озираясь по сторонам. Пятому ужасно не нравились эти перемены в его брате, который даже не смотря на постоянные кошмары и как следствие — недосып, всегда находил в себе достаточно сил на беззаботную улыбку и пару глупых шуточек. В один из таких дней Пятый решил проследить за отцом и узнать, куда тот отводит Клауса. Никем не замеченный, мальчик выскользнул из дома и проследовал за старшим Харгривзом до самого кладбища, а затем прячась за могильными плитами добрался до старого фамильного склепа. Увы, самые страшные его опасения оправдались. Когда тяжёлая дверь, обросшая паутиной и плесенью, открылась, Пятый увидел Клауса, полусидящего, полулежащего на грязном, покрытом тысячелетним слоем пыли полу. Тот, как только первый луч дневного света проник в помещение, вскочил на ноги и бросился к выходу, умоляя отца выпустить его. Пятый как сейчас видел его лицо, искаженное болью и страхом. — Отец, пожалуйста! Пятый закрыл глаза. Да, он знал откуда эти следы. Четвертый разбивал руки в кровь, когда бессильно молотил кулаками в каменные двери склепа. В те секунды Пятый ненавидел отца, но ничего не мог сделать. Он сжав челюсть смотрел на эти синяки и порезы, чувствуя, как сердце отдается болью в груди. И тогда Пятый сделал то, чего ни он сам, ни Клаус не ожидали. Он осторожно оторвал пальцы от ручки зонтика и помедлив накрыл своей рукой руку Четвертого. Он сам не знал, что хотел выразить этим действием. Поддержку? Внимание? От его прикосновения Клаус вздрогнул. Пятый поднял глаза и встретился с ним взглядом. На его бледных щеках вспыхнул румянец. Их лица были теперь совсем близко. Пятый мог отчетливо видеть россыпь светлых веснушек у него на носу и щеках. Надо было что-то сказать или сделать, потому что дальше так продолжаться не могло. Молчание недвусмысленно затягивалось. И тут Пятому в голову пришла безумная идея. В конце концов почему бы и нет? — Послушай, Клаус, — быстро заговорил он, — то, что я сейчас тебе скажу очень важно, и ты не должен никому об этом говорить. Завтра я собираюсь переместиться в будущее… Но Клаус тут же перебил его: — Но ты ещё не готов! — слова вырвались против воли. — Нет, послушай, — Пятый почти умоляюще посмотрел на брата, — я уже много думал об этом. Я знаю достаточно, чтобы совершить короткий прыжок во времени, — он посмотрел на Клауса, ожидая, что тот опять будет спорить, но Четвертый молчал. Пятый постарался вложить в свои слова как можно больше убедительности, как бы драматично они не звучали. — Не то, чтобы это путешествие было опасно или что-то вроде этого, но могут возникнуть непредвиденные трудности, — продолжил мальчик, — поэтому я хочу, чтобы ты знал… - Пятый запнулся. Врождённая самоуверенность не позволяла ему сомневаться в своих способностях, он скорее искал предлог, нежели предполагал возможность неудачи, поэтому набрав в лёгкие побольше воздуха, он произнес, глядя прямо Клаусу в глаза: — Я люблю тебя. Очередная вспышка молнии озарила лицо Четвертого. Его глаза расширились, в них застыло немое изумление. Краска сбежала с его лица, ни оставив и следа былого смущения. — Ты шутишь? - он попытался улыбнуться, — это шутка такая, Пять? — растерянно повторил Клаус. Он хотел ещё что-то сказать, но не успел. Пятый зажал ему рот рукой. Наверное он побоялся, как бы Четвертый не ляпнул что-нибудь непоправимое. Пятый осторожно убрал руку. Клаус больше не порывался говорить. Он просто сидел и молча смотрел на Пятого с недоверием, смешанным с какой-то безумной надеждой. Что-то хрупкое было в ту секунду в его глазах, что-то, что заставило Пятого замереть на месте. — Нет, это не шутка, Номер Четыре, — тихо сказал он, затем порывисто нагнулся, обнимая Клауса за шею, и нежно прильнул к его губам. Всего лишь легкое прикосновение, длящееся не больше секунды. Поцелуй едва успел опалить жаром губы. Пятый отстранился. Лицо у него горело. Он понял, что все еще обнимает Клауса за шею и хотел уже было убрать руку, но Клаус схватил его за запястье. — Нет, прошу… Он умоляюще взглянул на Пятого. Тот удивленно замер. Четвертый смутился и отпустил его руку. Помедлив, он сам неуверенно потянулся вперёд и нежно провел кончиками пальцев по его щеке. Затем поддался вперёд и уже сам, смущённо поцеловал Пятого. Их губы вновь встретились, и на этот раз поцелуй длился гораздо дольше. Пятый, неожидавший такого поворота, сначала замер, а затем все ещё не веря в происходящие, ответил на поцелуй. Его рука неуверенно скользнула Четвертому на затылок, вплетаясь в волосы, он притянул Клауса ещё ближе к себе. Для них это было впервые, эти новые волнительные ощущения. Оба задыхались в порыве этой неожиданной взаимной любви. По телу разлилось невесомое тепло и затопило сердце. В ту секунду Пятый подумал, что ещё никогда не был так счастлив, как сейчас. Четвертый улыбнулся ему сквозь поцелуй, и прошептал с привычной для него беззаботной веселостью: — Я всегда это знал, Номер Пять.