***
Азирафель шел по белому коридору вслед за ведущими его ангелами. Он все думал и думал. Если сейчас его казнят, то… Боже… он же просто наплюет на все и попросит этих ангелов передать Кроули всего одну его мысль. О том, как сильно ангел любит этого падшего и как сожалеет, что стеснялся и говорил об этом ужасно редко. Но его мысли прерываются, когда он заходит в просторное светлое помещение, где посередине стоит Гавриил, фальшиво-спокойно улыбаясь. Подле него стоят и другие ангелы, но на них Азирафель не обращает внимания. Он знает, говорить будет только Гавриил. — Раскаиваешься ли ты, ангел Азирафель? — Как будто между делом или в дружеском разговоре начал архангел. — В чем? — Судимый стоял ровно, гордо, подняв голову и совершенно не пряча взгляд. — Ты совершил грех, поддавшись искушению демона-змия Кроули. Ты поддался не только его искушению, но и переполнившей тебя страсти. Ты не просто простил этого демона, ты посмел его полюбить, — Гавриил говорил с чувством, словно следствием этой любви стало убийство, — ты раскаиваешься в своем грехе? — Снова спросил он. Азирафель тяжело вздохнул. Где-то там, внизу, на земле, его ждет один демон и страшно переживает за него, и если сейчас ангел вдруг признает свою любовь грехом, он лишится своего демона. Если вдруг за его раскаяние его простят, он же в вечность не попадет на Землю. Он станет обычным ангелом в Небесной Канцелярии. А если он не согласится с ними? Что будет тогда? Казнить они его похоже не собираются, иначе Гавриил проговорился бы, а вот низвергнуть с Небес могут. Но Азирафель этого не боялся. Он знает одного очень хорошего падшего ангела, а значит, ничего плохого в этом нет… — Нет, — он мотнул для уверенности головой, — нет, любовь — это не грех, и неважно, на что она направлена. Стоящие в помещении ангелы ужаснулись и разом вздохнули. И лишь Гавриил, никак не поменявшись в лице, произнес: — Мы так и думали… — закончил он уже более взволнованно, — ты не сохранил чистоту души своей и будешь наказан за это… Двое чем-то похожих ангелов поднесли ему светящийся золотом свиток, а двое других рывком поставили Азирафеля на колени. — Да будет наказан взявший грех на душу, опорочивший чистоту ангельскую и примкнувший в намерении дурном к стороне Сатаны, — стал читать Гавриил, — да будет низвергнут с Небес он, не признавший грехов своих и вставший против Замысла Божественного и Непостижимого… Дальше Азирафель уже не слушал. Ведь это уже не имело смысла. Его судьбу, видно, решили ещё до его прихода, но это не расстраивало. Ведь сейчас его ждет один замечательный демон и, как и сам почти падший ангел, надеется, что это закончится как можно скорее. И это, наконец, заканчивается. На последнем слове Гавриила у Азирафеля, в прямом смысле, пропадает из-под ног пол. Он почти не успевает это понять и просто летит вниз, никак не осознавая, отчего он не может расправить крылья. Он осознает причину, только когда хорошенько ударяется об землю и вспоминает, как что-то в его приговоре было о падении с Небес без возможности смягчить удар крыльями. Но теперь-то что? Падать с Небес оказывается очень больно, и Азирафель впервые понимает, почему Кроули всегда избегает этой темы, отговаривается или отшучивается о том, что он не пал, а мягко спустился по наклонной. Он приподнимается на четвереньки, руками и ногами увязая в песке, и тихо стонет, когда новая волна боли накрывает его полностью, сводя все мышцы в сильной судороге. Азирафель не сразу понимает, что не дало ему снова упасть в песок, но потом ощущает руки, придерживающие его, руки его демона. Эти руки переворачивают его на спину и осторожно укладывают головой на колени. Затем отряхивают отовсюду песок и ласково гладят только что падшего по волосам. Азирафель несильно дрожит и крепко зажмуривает глаза, но все же решает открыть их и видит перед собой Кроули, как никогда раньше обеспокоенного и взволнованного. — К-кроули, — жутко дрожащим голосом произносит тот, — меня зовут Кроули, ты помнишь? — Да, да, помню, — медленно отзывается бывший ангел, — но я только это и помню… — Я… — Любишь меня… — перебивает Азирафель, — помню… — легонько кивает сам себе, — я помню, что тоже люблю… Энтони глубоко вдыхает, как будто пытаясь упрятать всхлип, чуть не вырвавшийся наружу, у себя в груди: — Ты помнишь это, потому что по этой причине… пал, — он говорит очень тихо, что ему никогда не было свойственно, — Азирафель, прости меня, прости, Зира, я виноват… Осужденный ангел прогибается, как от кинжала, вонзенного ему в спину, и расправляет стремительно чернеющие от самого основания крылья, зарываясь ими в еще горячий песок по бокам от себя. Кроули с ужасом наблюдает за мучениями его ангела. Именно ангела, потому что для него Азирафель всегда будет ангелом, самым светлым и чистым. Вслед за крыльями чернеет одежда, потом короткие кудряшки начинают отливать цветом злой ночи, а за ними и некогда голубые глаза меняют цвет на чем-то напоминающий темное беззвездное небо. Демон лишь сильнее зарывается руками в теперь черные волосы и продолжает их гладить. Из глаз обоих падших стремительно текут слезы, огромными каплями падая в песок и исчезая там. Азирафель плачет от того, что ему больно, как не было больно еще никогда, а Кроули — от того, что больно его ангелу. Он склоняется ниже и касается лбом лба черного ангела: — Прости, прости, прости, — непрерывно шепчет он, — я виноват, так виноват… Азирафель цепляется за его шею руками и с невиданным усилием и помощью Кроули садится, прижимаясь к нему как можно сильнее: — Кажется, я что-то отвечал тебе на это… я… я говорил, что… что это мой выбор, Энтони, — он спускает руки с шеи демона на плечи, чуть ниже, обхватывая его на уровне основания крыльев и немного поглаживая по спине, — да… именно это я и не успел сказать… Змий печально улыбается, прежде чем тоже обнять: — Зира… само падение — это еще не все. И даже не самое… страшное… — А что еще?.. — Падший немного отрывает от Кроули голову, но только чтобы поудобнее положить ее на плечо. Демон открывает рот, желая ответить, но в далеке показываются две темные фигуры. Они медленно приближаются, и Энтони крепко сцепляет руки на талии Азирафеля. Он знает, это демоны и они идут за новым падшим. Он знает, что они делают с падшими. Он знает, зачем они это делают. — Зира, тебе скоро будет очень плохо… и меня не будет рядом… — демон поймал на себе взгляд глаз непривычно темного нового цвета, но с таким привычным волнением, — они придут… и они хотят твоей злости… твоей первой злости… — А если я не… — Они сделают все, — резко перебил Кроули, но тут же смягчился и с сожалением добавил, — постарайся испытать злость скорее, как только можешь, умоляю… — он бросил новый взгляд на демонов, которые ужасно быстро приближались и уже стояли в двадцати шагах от них, — пообещай мне… — Я постараюсь… честно… — Азирафель на силу сдержал слезы и разомкнул объятия. Он оглянулся на двух демонов, что стояли уже за ним. Они взяли нового падшего под руки и подняли. — О, Кроули, здравствуй, — гадко улыбаясь, поздоровался один из них, как будто не видел казни этого самого Кроули в святой воде и его чудесного спасения — мы вернем этого ангелочка прямо в лавку, — он злорадно рассмеялся и потряс головой, — так что, если не хочешь проблем с начальством, жди его там… — оба демона вместе с Азирафелем начали опускаться в песок, а Змий встал и проводил взглядом исчезающую черную макушку. Он не помнил, как именно добрался до книжной лавки своего ангела. Помнил только, как печально звякнул колокольчик у него над головой, каким твердым и холодным показался ему диван в читальном зале, как грустно слетели и опустились на пол от сквозняка какие-то бумажки с рабочего стола Азирафеля. Демон прикрыл глаза, ведь, казалось, все в этом месте напоминало о счастливом и наивном голубоглазом чуде и о том, что, возможно, прямо сейчас его наивность испаряется под самыми жуткими и изощренными пытками. И стоило, наверное, уйти отсюда, но он не мог. Он боялся. Боялся пропустить возвращение своего ангела. Кроули невольно нахмурился и начал вспоминать, но уже не своего ангела, нет. Он начал вспоминать себя. Вначале что-то безобидное, например, свой приговор. Он помнил его слово в слово. «Да будет наказан усомнившийся в Божественном замысле и нерасскаившийся. Да будет низвергнут он, позволивший взрасти сомнениям в своем сердце и выступивший против воли ангельской и воли Божией…» Да, на первый взгляд кажется, что Энтони бунтовал, причем сильно. Но ведь это было совсем не так. Он никогда не сомневался в Божественном замысле. Более того, он, как Азирафель, считал, что его смысл в мире между всеми и яро высказывал эту идею другим. Только вот «другие» совсем не соглашались с Кроули, а тогда с ангелом Энильфе́ром, в этом… Потом он вспомнил падение. Вспомнил, как это было больно. Вспомнил и ужаснулся, ведь одно дело — испытать самому, совсем другое же — его ангелу. Конечно, Энтони сам был тогда ангелом, чуть менее святым и доверчивым, чем Азирафель, но все же ангелом. Далее в воспоминаниях были те самые пытки, устраиваемые только ради первой злости падших ангелов. Кроули почему-то долго терпел все это. Он как будто старался дать отпор захватившей его демонической сути, но под двести тринадцатым ударом плети, после физических и моральных унижений, мучений и издевательств, он сдался и почти шипя заговорил: «Я ненавижу! Ненавижу вас всех! И ангелы, и демоны, слышите?! Я ненавижу вас!» И тогда все кончилось. Не желая видеть Ад и всех его созданий, Энтони отправился на Землю, только созданную Всевышней, к Эдемскому Саду. Потом были долгие-долгие годы дружбы с одним милым ангелом, а потом Армагеддон. Ну, а дальше. Дальше снова дружба, но ещё более крепкая. И вскоре… Кроули распахнул желтые змеиные глаза и огляделся. Да, да, это произошло прямо здесь, на этом месте. Он непроизвольно закивал своим мыслям. Прямо здесь ангел признался ему в любви, прямо на этом диване. Он помнил, как ангелу было страшно. Так страшно, что постоянно витающие в воздухе запахи зла и любви, вероятно, были перебиты его страхом. Самому Энтони тоже было страшно, но не так, как Азирафелю. Он не боялся, что его отвергнут, нет. Он боялся, что станет причиной падения ангела. Он осмелился полюбить это чистое существо и был одарен его ответной любовью, но, как бы светловолосый эфирный его не убеждал, Кроули понимал, что для всех вокруг их любовь будет грехом. Их раскроют. Но накажут лишь ангела. И вот. Его ангела наказали. Демон резко замотал головой, прогоняя воспоминания, но те не хотели уходить и только больше крутились в его голове, причиняя сильную, раздирающую изнутри боль. И тогда что-то снова надломилось внутри, как около часа назад в пустыне, и он почувствовал новые горячие слезы на своих щеках. Он не уберег. Не защитил свое наивное чудо от гнева всех. Он не защитил его от падения. Он сам стал причиной этого. Ведь он должен был! Должен! Не позволить ангелу любить! Не позволить любить конкретно его! Не позволить признаться в своих чувствах! Но он сам поддался чувствам и искушению. Он сам полюбил и просто не мог оттолкнуть тогда-еще-ангела от себя.***
Колокольчик нарушил тишину магазинчика около шести утра, когда Кроули все еще сидел на диване, но уже не плакал. В полумраке магазина и улицы Энтони мог видеть только очертания своего вечно-ангела. Согнувшись почти напополам, он волочил за собой черные, безвольно расслабленные крылья, переставляя ноги так слабо, будто к ним были привязаны тяжелые мешки. Похоже не заметив на диване демона, он щелкнул пальцами, заставляя включиться свет, и упал на колени посреди читального зала, низко опустив голову. Кроули отмер. Яркий свет, словно ведро воды, опрокинулся на него и привел в чувство. Он почти подлетел к Азирафелю, всему в расцветающих синяках и крови, со слипшимися чернющими волосами, встал перед ним на колени и осторожно обхватил его лицо руками. Ангел плакал. Его ангел тихо плакал. — Зира, Зира, тише, не плачь, — он стал целовать перемазанные в грязи щеки. — Теперь меня зовут… Артур… — слишком равнодушно отозвался тот, — они сказали, что теперь я Артур Фирт… — и снова заплакал. Энтони тяжело дышал. То ли от вида своего ангела, то ли от осознания всего он не мог выговорить ни слова. Он свел темно-рыжие брови: — Это неважно. Совсем неважно, — темнокрылый ангел поднял на него синие глаза, — для меня ты всегда будешь Азирафелем. От этих слов перепачканый падший вздрогнул, как от сильного и неожиданного удара в лицо, и прижался к Кроули всем телом. Он дрожал и прятал лицо где-то между рубашкой и пиджаком своего демона. А сам демон только и смог, что, пересилив себя, провести по хрупкой спине под растерзанной плеткой рубашкой. — Почему ты терпел, счастье мое? — Тревожно произнес он. — Почему не стал злиться сразу? — Я не стал злиться вовсе… —***
Кроули провел возле своего Азирафеля четыре дня. Он не отходил ни на шаг от спящего мирным, ангельским сном демона. За это время все раны на его теле постепенно заживали, оставляя после себя лишь грубые рубцы и пятна крови вперемешку с грязью. Эти пятна Энтони осторожно вытирал мокрым полотенцем, потом целовал место нового шрама и укрывал вечно-ангела теплым покрывалом, снова и снова повторяя про себя все известные ему молитвы. Только к вечеру четвертого дня темные ресницы Фирта беспокойно задрожали, а синие демонические глаза приоткрылись. Он сел, не обращая никакого внимания на Змия рядом с собой, и беспокойно оглядел себя. Вытянул руки, непривычно худые, и покрутил жилистыми кистями. Потом поднялся и почти подбежал к настенному зеркалу в своем кабинете. Артур запустил в черные короткие волосы руку и оттянул их, выпрямляя слабые кудряшки. Его глаза широко распахнулись и блеснули печальными звездочками слез. Ноги резко ослабели и будто отказывались его держать. Он медленно осел на пол, сползая по стене и прикрывая глаза. — Кроули… — тихо позвал он и почувствовал теплую ладонь на своем плече, — почему… почему они все такие злые?.. Почему ангелы и демоны такие злые?.. — Все ещё не открывая глаза́ и дрожа, спросил падший ангел. — Я не знаю, Азирафель… — Энтони сел возле него к стене. — Почему они считают, что я не могу любить? Почему они считают это грехом?! — Продолжил спрашивать демон и распахнул свои светлые голубые глаза. — Твои глаза, Зира… — Змий провел рукой по его щеке вверх и остановил большой палец прямо под одним из голубых глаз, — они… ангельские… Глаза ещё больше просветлели, достигнув цвета небесной лазури, но потом начали постепенно темнеть, возвращая демоническую окраску. — Это… — он помедлил, — то как ты назвал меня… ты сказал… — Азирафель?.. — Недоуменно спросил Кроули. — Да… а потом про глаза… ты назвал их… — Артур запнулся, не решаясь произнести это. — Ангельскими… — Энтони аккуратно перенес свою руку с щеки на шею и зарылся ей в черных волосах, — для меня ты ангел, — Фирт дернулся, но рука на затылке только сильнее притянула его, — самый чистый и светлый, самый… безгрешный, — демон притворства постарался снова отодвинуться от Кроули, но был вновь удержан сильной рукой и зажмурился, — ты навечно ангел даже в демоническом обличьи, Азирафель… Он заморгал голубыми, полными слез глазами, сам придвинулся ближе к Змию, касаясь своим лбом его щеки, на что получил невесомый поцелуй, теплом пробежавший по лицу и сквозь волосы. — Я люблю… — шепнул Кроули. — Я тоже люблю… — ангел оторвался, подняв стремительно темнеющие глаза, робко потянулся и оставил где-то на шее Энтони лёгкий поцелуй, — очень люблю…