Город погасших огней. Сказания о счастье

      Это был ноябрь 1956 года.       Дождь за окном беспрестанно лил, отстукивая заурядный ритм по подоконнику, а вода струилась по стеклу, словно тысяча змей, застилая вид на улицу, чуть освещаемую светом одного лишь фонаря, да и тот доживал свои последние минуты, грозясь вот-вот погаснуть. Ночь накрыла плачущий город своим тёмным плащом, и казалось, что день больше никогда не наступит; никогда не осветит кричащие тьмой переулки, сжигая злобные тени, что тянули свои руки к заблудшим душам.       Дома были совершенно пусты. Тишина. Страх. Ни единой живой души.       Мрак окутал всё, цепляясь своими когтями за последние огоньки света, что тускло мерцали в окне одного из домов.       — Вэй Ин, — бархатный голос, наполненный еле скрываемой нежностью и тревогой, разорвал умиротворение, что сопровождалось рёвом ночи за окном, — ты уверен, что справишься сам?       В комнате властвовал сумрак. Он, словно страстный любовник, душил своим неравнодушием огонь свечи; а тот, будто подчиняясь, клонился набок, дрожал, молясь о том, чтобы не погаснуть окончательно.       В комнате находились двое: сидели за столом и неотрывно смотрели в глаза друг друга. Оба были ещё совсем юны, но на их лицах уже застыла не свойственная юношам серьёзность и смертельная усталость. Кожа одного из них при неярком мерцании свечи казалось серой, приобретала нездоровый оттенок и, казалось, вот-вот станет совсем прозрачной.       Вэй Ин выглядел лучше, чем Лань Ванцзи. Вид первого хоть и был усталым, но всё же живым. А вот под глазами второго залегли тени, губы были бледны и посинели от холода, а взгляд казался таким сухим и безжизненным, что казалось, будто молодой человек готов прямо сейчас свалиться без сил и заснуть навсегда.       — А ты во мне сомневаешься, Лань Чжань? Всё будет хорошо, — на губах юноши, чьи волосы украшала алая лента, расцвела улыбка, такая ясная, светлая, искренняя, что, казалось, она развеет эту гнетущую тьму. И этой улыбке хотелось верить. — Я знаю, что делаю, Лань Чжань. Тебе не о чем беспокоиться. К тому же, я знаю пристань, как свои пять пальцев!       Вэй Ин вытянул руку вперёд и накрыл лежащую на столе руку Ванцзи, несильно, бережно её сжимая. Его ладонь была, на удивление, тёплой, и от такого контраста Лань Чжань едва заметно вздрогнул, почувствовав, как внезапное тепло медленно, но приятно расползается по коже. Он перевёл взгляд на юношу, с чьих губ ни на секунду не сходила улыбка, но в глазах Лань Чжаня она не казалось уже такой сияющей и счастливой, какой была раньше, — теперь ясно видел, как сквозь неё сочилась боль, как кричала душа человека, что всё совсем не хорошо.       — Мне неспокойно… — тот сжал руку Усяня в своей, впитывая тепло, которым так щедро делился юноша. — Вэй Ин, я пойду с тобой.       Тот безрадостно посмотрел на него, пытаясь разглядеть на дне янтарных глаз ответ, который ему был так необходим, но увидел лишь грядущую неизбежность, покрытую чем-то серым, недобрым.       Смерть.       — Это ни к чему, Лань Чжань. Что может со мной случиться?       — Что угодно.       — Лань Чжань, я не могу так… Нет.       Вэй Усянь кинул неуверенный, даже чуть испуганный взгляд на Ванцзи: шея, руки, ноги — проклятая метка, словно змея, расползалась по всему телу юноши и доставляла ему невыносимую боль, хоть тот и пытался скрыть свои мучения за маской безразличия. Однако Вэй Ин видел, как по вискам Лань Чжаня то и дело одна за другой скатывались капли холодного пота, как парень кусает губы в попытке сдержать болезненный стон… как до боли сжаты челюсти. «Чёрная кобра» впилась в кожу, высасывая остатки жизненных сил, оттуда пришла и болезненная бледность, и тёмные круги под глазами, и померкший взгляд.       Это было его вина. Вина Вэй Усяня. Расплата за его беспечность и безрассудство. Эта метка должна была принадлежать ему. Ему, а не человеку, чьё имя жгло душу и сердце.       В этом мире, где есть только хозяйка-тьма, можно выжить, только принеся что-то в жертву: силы, тело, душу и даже собственную жизнь, что дороже всего.       Знаешь, дорогой читатель… Когда-то этот город был таким же, как и все в то время: на улицах звучали песни, бесконечным потоком сновали люди туда-сюда — царил мир, беззаботность и спокойствие. А солнце… Оно светило так ярко, что слепило своим сиянием, отражалось в окнах и грело своими лучами. Тогда было всем хорошо.       Но однажды всё изменилось: неожиданно пошёл дождь и больше никогда не прекращался. Кто-то считал, что это воздаяние за все грехи, а кто-то — что это проделки злых духов. В любом случае, вскоре всё это стало не так уж и важно — никому уже не было дела до того, почему всё так обернулось. Люди мёрли, как мухи, — их души сжирало что-то, что вылезало из теней, и это «что-то» нельзя было описать, как призрака или монстра. Это что-то, что не поддавалось описанию.       В первую неделю опустела улица, через месяц — целый район. С того момента, как пришла беда, прошло четыре года. Четыре долгих и тяжёлых года. Люди уже не различали, когда был день, а когда была ночь, и умирали от упадка сил, от голода и холода в собственных домах, страшась ступить за порог. А те, что были смелее и самоотверженнее остальных, выйдя на улицу, больше не возвращались. Людей охватило отчаяние.       Потребовалось много времени для того, что понять, что отсюда всё же есть выход, но теперь немногие решались на самоотверженные поступки, полностью смирившись с тем, что есть. Им уже было всё равно: умрут они дома от голода или болезни или их убьют ночные «стражи». В конце концов люди практически вымерли, и из выживших остались только двое — Вэй Усянь и Лань Ванцзи.       Когда им было всего двенадцать лет, их родители погибли, как люди, решившиеся на отчаянный поступок и пожертвовавшие собой ради других. Герои? Нет. Глупцы! Их жертва была напрасной, и о ней никто не вспомнит. Дети остались одни в холодном доме, тешась напрасными надеждами на лучшую жизнь, что по итогу были разбиты.       С тех пор они держались вместе, выживая, как и все, но хватались друг за друга, словно за штурвал, не давай их кораблю уйти на дно. Жизнь и любовь — всё, что у них осталось.       Им обоим уже исполнилось шестнадцать лет… Или семнадцать? Счёт времени был давно потерян.       Молодые люди в поисках лучшей жизни выходили из раза в раз на улицу, встречаясь с опасностью лицом к лицу, прикрывали друг другу спину и двигались всё время вперёд. Они были уже так близки! Вот — виднелась пристань, морские волны бились о край наполовину сгнившего моста… и корабль, что так и не отплыл в тот злополучный день.       И в момент, когда они уже были так близки, случилось то, чего юноши никак не ожидали. Неожиданно из-за угла вылезло нечто походившее на тень, что-то, что обрело материальную форму.       Вэй Ин был беспечен и невнимателен. Он видел, как это нечто надвигалось на него с молниеносной скоростью, и понимал, что не успеет. Им овладел ужас, и тело парализовало. Вэй Усянь закрыл глаза, в памяти калейдоскопом пронеслась вся его жизнь, такая недолгая и совершенно пустая. Ожидание казалось мучительным, но тут послышался пронзительный крик боли, и юноше ничего не оставалось, как распахнуть глаза.       Именно сейчас ему действительно захотелось умереть.       Удар, который должен был принять Вэй Ин, принял Лань Ванцзи и теперь лежал на грязной земле, и бился в конвульсиях в агонии. Это чувство разрывало всё его тело, и оно никуда не уходило и не собиралось уходить. Он кричал, но не слышал собственного голоса. Сознание постепенно угасало.       Лань Чжань не знал, сколько времени прошло с тех пор. Когда он открыл глаза, то его встретил потолок незнакомого дома, запах прогнивших досок и Вэй Усянь, что сидел рядом с ним и держал за руку, твердя одну лишь фразу: «Лань Чжань, прости меня».       — Вэй Ин…       — Всё будет хорошо, я обещаю тебе, — улыбка была ответом на чужое беспокойство.       Лань Чжань уже хотел что-то сказать, но его оборвали на полуслове. Вэй Усянь, подойдя ближе, нежно коснулся холодной щеки юноши и склонился:       — Я разве когда-нибудь тебя обманывал?       Ответ пришёл незамедлительно:       — Никогда.       На что Вэй Ин лишь улыбнулся уголками губ и отстранился.       — Я вернусь, — хотя сам в своих словах был не уверен, — избавлю тебя от проклятой метки, и мы уйдём отсюда. Вместе.       Лань Чжаню ничего не оставалось, как просто отпустить юношу, последний раз чувствуя теплоту ладони, нежность кожи. Это чувство иголками расходилось по всему телу, заставляя еле заметно содрогнуться.       Он смотрел на то, как Вэй Усянь шаг за шагом становился ближе к злополучной судьбе, шаг за шагом шёл к своей смерти, но не останавливал его, потому что наивно верил в то, что внушил ему его возлюбленный.       Лань Ванцзи, он обещал.       Разум шептал юноше лживые речи, а сердце кричало, рвало, метало, пытаясь донести правду, что скрывалась под неоновой плёнкой чувствительного эпителия.       Послышался новый раскат грома, более мощный, пугающий и властный. Лань Чжань содрогнулся, в испуге переведя взгляд на окно, за которым ревела ночь; за которым молния пыталась зажечь фонари в этом городе погасших огней — потерянном городе, откуда выхода нет.       И он уже сам не помнил, как сорвался с места, роняя с грохотом стул на пол, и выбежал из дома, игнорирую боль, бросаясь в объятья темноты, что кутала улицы своей чёрной полупрозрачной вуалью. Дождь беспощадно лил, и вода, пропитывая шёлковую ткань, пробиралась до самой кожи, и холод незаметно скрёб кости своим когтями, постепенно отравляя организм.       Лань Чжань бежал в надежде на счастливый конец, не чувствуя, как на его пятки наступала беспощадная неизбежность, леденящим взглядом опаляя его широкую спину; он бежал, слыша лишь отголоски шума воды; он бежал, слыша замедленное, словно на стоп-кадре, биение сердца, что глухо отдавалось в ушах и щемящей болью в сердце.       Ванцзи знал, что в этот раз не успеет.       Ещё минута, и он замирает, в испуге смотря на то, как когтистые призрачные руки сжимали тонкую и теперь казавшуюся такой хрупкой шею юноши, волосы которого украшала алая лента.       Вэй Ин.       Губы задрожали, ноги перестали слушаться, сердце упало. Лань Чжаню казалось, словно он падает в глубокую бездну, откуда нет выхода. В лёгких внезапно перестало хватать кислорода, и юноша начал судорожно глотать ртом воздух, а затем отчаянно закричал:       — Вэй Ин!       Глаза застилала пелена слёз. Ванцзи хотел броситься к возлюбленному, хоть и понимал, что ничего сделать уже не сможет, и он уже кинулся вперёд, как вдруг послушалось сиплое, едва различимое сквозь толщу дождя, извинение:       — Прости меня, Лань Чжань…       Тук.       Сердце Ванцзи сделало последний удар.       — Я не сдержал обещание…       Юноша опустился на землю.       — Уходи…       Послышался треск человеческих костей, а после глухой удар о землю.       Лань Чжань безжизненно смотрел на тело перед ним, отказываясь верить в то, что происходит с ним сейчас. На его глазах умер человек, который был ему дороже всех на свете, а он ничего не сделал. Совершенно ничего. Последние слова Вэй Ина на повторе звучали в голове юноши, и чем больше времени проходило, тем сильнее его трясло, и не понятно: то ли от холода, то ли от пережитого ужаса. Он и сам не заметил, как метка на его теле постепенно исчезла вместе с агонией — заместо этого пришла боль куда страшнее: боль от утраты, горя и скорби.       — Я вернусь, обещаю.       — Я разве когда-нибудь тебя обманывал?       «Именно тогда… Я не должен был тебе верить».       Лань Чжань поднял голову к небу. Слёз больше не было. Не было ничего, кроме пустоты. Неподалёку от себя он услышал шаги и звероподобное рычание и закрыл глаза.       А ведь Вэй Ин всё-таки сдержал обещание: он избавил Ванцзи от проклятой метки.       Теперь они будут вместе навсегда.       Погибли последние жители мёртвого города, города, в котором властвует дождь и тьма, города Погасших огней. Но всё же… Это место всегда будет помнить тех, кто до последнего хранил луч надежды, тех, кто каждый вечер зажигал в доме свечу, мечтая о том, что когда-нибудь эта тьма развеется над их головами и солнце вновь осветит улицы старого года.