black

— Джексон. — Грейс. Талия встаёт рядом с ним, опираясь на ограду; они вместе поглядывают то друг на друга, то на утопающий в мареве Гудзон. Между ними возникает какая-то приторно-сладкая тишина, схожая с конфетно-букетным периодом, который ожидаемо прошёл мимо них, и странным образом дополняет кружащую вокруг атмосферу спокойствия и тишины. Талия больше смотрит на Гудзон. Перси — на Талию. От количества черного цвета на ней невероятно чернеет в глазах; веки наливаются тяжестью, сердце — кровью. Перси мысленно тянется за лёгкими короткими прядями, едва развивающимися по ветру, мысленно тянется за её окрашенными в чёрный губы, тянется за ней, чтобы сжать её руки в своих, чтобы она полоснула по его ладоням своими чёрными ногтями с узором из сердец-гранат*. Время движется медленно, едва различимо, а Талия Грейс ночью** сияет в этом бледном полуденном мраке, заставляя солнце меркнуть на фоне пылающей себя. Её чёрная кожаная куртка на чёрной майке, её чёрные гвоздики, каффы, её просто адски чёрная аура… ну, скажем, место ей точно в детях Аида, только глаза — прозрачные, как само небо, — выдают в ней дочь Зевса. Перси всё же протягивает руку, желая покрасить свои ладони в этот адский чёрный её аурой; Талия смеётся, толкает руки от себя и ещё всячески напрашивается на объятия, и Перси кидается к ней, как щенок, сгребает в охапку, как может, и смотрит в глаза, по которым летают волшебные молнии, утопающие в серебряной черноте ресниц и подводке. Перси лыбится во все тридцать два. Они медленно бредут по аллее. Талия закуривает; лёгкий дым мешается с тяжёлым маревом, отгоняет мысли, всё норовящие соскользнуть в бездну скорейшего расставания. Перси слышит, как цепь, которую он хочет поймать губами, мерно постукивает о её бедро. Слышит, как тихий гул далёких улиц разносится эхом по окружным домам. Слышит, как собственное сердце вяло трепыхается, осознавая безнадёжность. Когда они приходят в то-самое-место, где обычно ни души, Талия опускает плечи, кидает в ближайшую мусорку пару бычков и останавливается, задирая голову к небу. Обычно она не даёт себе прочувствовать «эстетику какого-нибудь сопливого момента», но прямо сейчас, Перси видит, её предубеждения валятся крахом, освобождая что-то невероятное внутри неё, — он не может устоять, идёт к ней, неуверенно кладёт руки на плечи и вдыхает кружащий голову запах озона, мятной жвачки и сигарет с её волос, как будто может запечатлеть его в памяти на века. Она поворачивает к нему голову и будто сама хочет не меньше оставить эти короткие мгновения в памяти, прискорбно давящие невозможностью своего продления, невозможностью свершения чёртова чуда, хоть раз, хоть однажды… Чёрная помада смазывается, чёрные стрелки растекаются, чёрные волосы путаются в крепких пальцах… Перси торжествует, глядя на это, чувствуя это: чёрный толстыми полосами окрашивает его бледные ладони, создавая небывалый контраст и какое-то великолепное слияние Перси и Талия, необычное слияние топящего мрака и утопающего моря, почти подчинённого, но утончённо дополненного. Перси готов был так стоять веками; его СДВГ покорно сидело бы на привязи, позволяло бы вдоволь насладиться вкусом сигарет и какой-то гигиенической бесцветной помады… Но это было невозможно. Их место не рядом с друг другом, наоборот — далеко-далеко, невообразимо и жалко, неуместно, но хотя что хорошего в жизни полукровок бывает уместно? Вероятно, ничего. Талия стискивает его плечи, царапает аккуратными чёрными ногтями с сердцами-гранатами кожу, скрытую футболкой, и окрашивает щеки Перси в чёрный цвет. Клеймит его и стремительно вытесняет из сердца. Пока Перси незримо позволяет ей быть слабой, оставляет её тайну в секрете. Пока чёрный для Перси — цвет его вселенной, цвет Талии.