Ненасилие

Поворот ключа на два оборота в двери заставил на мгновение душу выйти из своего тела, но разум отказывался верить в то, что это сулило нечто неблагополучное. Строгий взгляд им же и оставался, совершенно не сопоставляясь с внутренним состоянием, которое постепенно начинало бить тревогу. Руки слегка подрагивали, отчего бумаги периодически в них колыхались, напоминая человека, который сейчас их держал: — Так что же ты всё-таки хотел узнать? — Мне нужна хорошая оценка, — отчётливо выделяя предпоследнее слово, промолвил юноша, который грозно надвигался вперёд. — Всем она нужна, но для этого ведь необходимо работать. А ты как и всегда ничего не делал всю четверть, а потом приходишь у меня оценки клянчить, так не пойдёт, — сказала ему в ответ невысокая стройная девушка, с каре цвета пшеницы и большими сине-зелёными глазами. — Я с вами разговариваю как с нормальным человеком, я ни разу вас не упрекнул за возраст, за какие-то придирки в мою сторону, но вы почему-то все равно изображаете из себя какую-то «идеальную» особу, которая пришла вся из себя и думает, что умнее всех! — мужская фигура надвигалась все ближе и ближе, заставляя девушку прижаться к письменному столу, из-за чего пара книжек начала медленно съезжать с края. В ее глазах читался отчётливый страх, может, даже паника, но ее учили держать лицо до последнего. Никто не должен знать о том, чтó у тебя на душе. Ты сплошная маска, и поверх тебя лишь то, что ты должен показывать окружающим. Ни капли сострадания, печали, радости. Только холод и безразличие. Но молодой человек понимал, что его оппонентка уже вся дрожит, он частично добился своего, хотя это ещё не меняло его ситуации. Он злился и раздражался все больше и больше, в глазах горел огонь не то гнева, не то страсти, и сейчас он понял, что должен, ну просто обязан довести своё дело до самого конца: — Ты как со мной вообще разговариваешь? Научился умным словам и пытаешься теперь блистать этим? Так что забудь даже о четверке, я с тобой этот разговор закончила, — учительницу просто выбесило хамское отношение ученика, она искренне верила, что почти во всех людях есть какое-то доброе начало, что многие из них готовы меняться к лучшему, но этот экземпляр явно был из тех, кому искренность и честность вовсе не присущи, а в душе цветёт лишь злоба и подлость. Девушка уже собиралась резко вынырнуть из-под перегородившего ей путь парня, чтобы пробиться к двери и как можно скорее вылететь из кабинета со стыдом за то, что она посмела потерять своё лицо, но все пошло совершенно не по ее плану, когда крепкая мужская рука мгновенно развернула ее и резко впечатала в белую стену: — Мне всё же кажется, что мы не договорили... — его глаза смотрели на молодую девушку с неким укором и, как будто зазывая поиграть с ним в его маленькое азартное увлечение, он жаждал увидеть ответ в лице напротив, но там читался уже совсем неприкрытый страх, а тревога начала постепенно собираться небольшими каплями в уголках глаз. Его горячее дыхание, словно у быка на корриде, опаляло ее нежную кожу на щеке и давало понять, что сейчас наверняка может случиться что-то неизбежное, ибо намерения у молодого человека были довольно серьёзными. Собирая в себе последние остатки мужества, учительница подняла руку для радикального удара, но её тотчас перехватили и сильно сжали за запястье, отчего на коже сразу стали краснеть следы от ногтей. В ход уже пошла нога, которая должна была четко ударить парня туда, куда следовало бы, но вдруг по верхней части бедра прошла волна сильной боли, которая появилась из-за резкого соприкосновения с чужим кулаком. Девушка все больше и больше начала паниковать внутри себя, но пыталась ещё на немного сохранить внешнюю невозмутимость, что давалось с огромным трудом. Ей оставалось лишь попытаться оттолкнуть от себя человека и выскользнуть прочь, но силы были настолько неравны, что ученик схватил её за руки и поднял их у неё над головой, крепко прижимая девушку к стене: — Я прошу тебя... прекрати. Я сделаю вид, что ничего не было... только отпусти, — подрагивающий голос с надрывом от скопившихся слез больно резал слух парню, но это его лишь больше раззадоривало, забавило, неописуемая ухмылка вдруг откуда-то взялась на его лице, и он резко схватил девушку за волосы сзади, принося ей не самые приятные ощущения. — Нет, дорогая вы моя, уже поздно меня о чём-то просить, вы сами подписали себе смертный приговор. Так извольте уж принять его с достоинством! — учительница едва не осела на пол после этих слов, но крепкие, сильные руки не дали ей упасть, а подхватили сзади и рывком кинули на пустую парту. Навалившись всем своим коренастым телом, парень полностью лишил девушку возможности двигаться и лишь наблюдал за эмоциями на ее обезумевшем от ужаса лице. Выражение менялось каждые полсекунды, но это были раскрытые вовсю глаза с абсолютным сумасшествием и безысходностью в самых их недрах, и отпавшая вниз челюсть, которая стала такой из-за полного удивления и непонимания, будто учительница до конца не могла понять, с ней ли все это вообще происходит? Связки будто онемели, и вместо долгожданного крика получался лишь тонкий писк, которым она бы никого не смогла спугнуть или позвать на помощь. В голове были сплошные метания в разные стороны, перебиралась сотни вариантов того, как выпутаться из всего этого, или как сделать это максимально безболезненным как для тела, так и для души. Но вперемешку с ужасом расчётливость и разум практически не могли сосуществовать, и поэтому на лице читалась только паника, коей наслаждался безжалостный ученик. О Боги, как же он на неё заглядывался, пока никто не смотрел в их сторону. Как он наслаждался её телом, его изгибами, лицом, губами; он беспечно наблюдал за её поведением и её формами, будто ему было вовсе не семнадцать лет, все это его манило и заставляло думать лишь о том, как он будет владеть всем этим. В нем не было места состраданию или эмпатии, была лишь ненависть, сопряжённая с избалованностью и похотью, которые брали верх над всеми его другими желаниями. Он мучался из-за несостыковки между таким красивым телом и таким препоганым отношением к нему. Почему какая-то выскочка, только кончившая пединститут указывает ему, сыну первого секретаря, что нужно и не нужно делать, и вообще имеет право его в чём-то упрекать? Смотришь: ангел, божество, чистота. А за этим — ничего, пустота. С каждым днём учительница все больше и больше раздражала парня, она не была такой, как все остальные, не хотела прогибаться под начальство с его законами; эта девушка шла только своей дорогой и никогда не делала то, что не сопоставлялось с её жизненной позицией. И конечно, это не могло не бесить «нежного мальчика», который привык к совершенно другому отношению к себе. Росла его ненависть к этой идеалистке, росло и его желание владеть ею так же, как и всеми в этой прогнившей насквозь помойке. И как же было не воспользоваться этой замечательной возможностью! На этаже ни души, а все учителя практически разбежались по домам, да и если он вернётся домой с неисправленной оценкой, то ему явно ждать неприятностей от отца, поэтому нужно было решать вопрос быстро и конкретно. По-хорошему она не захотела бы этого принципиально, ненавидит она его и все тут, а по-плохому ему удастся подстрелить двух зайцев сразу. Тут же простая арифметика! С этой мыслью он и направлялся в ее кабинет, твёрдо для себя решив, что добьётся, обязательно добьётся своего. Чего бы ему это ни стоило. И сейчас она лежит под ним, беспомощно пытаясь вырваться или закричать, но парень с наглой ухмылкой наблюдал, как она извивается и дёргает ногами, тщетно стараясь как-то его ударить: — Ну что, может быть всё-таки на пятерочку? — спросил с ухмылкой ученик, максимально приближаясь к лицу трепещущей девушки. — Ты оставишь меня в покое, если я это сделаю? — дрожащий голос взмолился в последней надежде, хоть учительница и чувствовала долю коварства и подвоха. — Вы серьезно думаете, что я вас отпущу после всего этого? — он усмехнулся и оголил свой звериный оскал, — если я взялся за дело, то обязательно доведу его до конца! — после этих слов он схватил её за блузку и разорвал края в разные стороны. Девушка сначала опешила, но после к ней пришло осознание происходящего, и она принялась стремительно отбиваться руками, ухитряясь его ударить по лицу, поцарапать, или просто сопротивляясь и откладывая свой конец на потом. Ей было страшно, но нужно было идти наперекор, бороться, не дать себя искалечить. А руки парня уже стремились оголить нежную молодую грудь, а самому хотелось наслаждаться каждой каплей боли, которая выливалась от его прикосновений. Вдруг учительница обрела наконец свой голос и попыталась сразу же крикнуть что-то, чтобы хоть одна душа смогла услышать её и прийти на помощь, но ладонь тотчас крепко закрыла её рот, не давая звуку выйти наружу. Она кричала, изо всех сил пыталась она кричать даже с заткнутым ртом, но все было тщетно. Долго находиться в таком положении для парня было совершенно некстати, поэтому он дотянулся до ближайшей тряпки, что лежала подле доски, и мигом принялся проталкивать её к горлу. Тряпка смогла заглушить крики, но, тем не менее, какие-то громкие ноты все же вырвались из глотки. Вскоре и руки девушки стали раздражать и мешать претворить в жизнь задуманное, и, недолго думая, молодой человек расстегнул свой ремень на штанах и принялся туго затягивать его на руках своей жертвы, закрепив потом эту конструкцию на ножке от парты. Теперь же его взору открывалась «чудеснейшая картина»: стянутые покрасневшие запястья, что дергались, пытаясь высвободиться из плена, заплаканное невинное лицо тонкой, хрупкой девушки, кусок ткани, торчащий из раскрытого в возгласе рта, худая шея и оголенная небольшая грудь, которая все больше зазывала приступить к действиям. Жадно прильнув к юному телу, ученик стянул бюстгальтер с бившейся в истерике девушки и начал исследовать своим языком каждый уголок нежно-розовой плоти. Он брал в зубы места её эрогенных зон, оттягивал и резко отпускал их, причиняя боль снова и снова. Руки блуждали по всем уголкам шелковой кожи и сжимали поочередно то два выступающих бугорка, то бледную шею, из-за чего жертва начинала задыхаться и кашлять, а это издавало практически не поддающиеся заглушению звуки. Вскоре учительнице удалось вытолкнуть ненавистный кляп, и ей оставалось только взмолиться: — Я прошу тебя! Пожалуйста, хватит! Ты же понимаешь, что будут последствия, на тебе будет ответственность за все это, тебя ведь могут засадить! — надорванным голосом пыталась воззвать к разуму измотанная девушка, силясь объяснить, что для него это тоже не кончится ничем хорошим. Может, хоть так он бы смог одуматься. — Какая ответственность? В этой школе, да что там, в этой стране все будут плясать под мою дудку! Мой отец любого сам засудит, если хоть кто-то пальцем меня тронет, поэтому слушайте внимательно: только кто-то узнает обо все этом, вам не жить, я ясно объясняю? — от него исходила угроза за угрозой, намерения были серьезнее некуда, отступать было поздно, и от одного его взгляда девушка снова начала рыдать. Но вскоре его это окончательно достало, и он отвесил звонкую пощёчину той, что лежала под ним: — Заткнись! Хватит быть настолько жеманной и сопливой! Даже нормальной бабой быть не умеете, а ещё и детей учите чему-то, не стыдно хоть? — он говорил это с мыслями о своём прошлом опыте, когда секретарши его отца сразу же могли раздвинуть ноги по одному его желанию. Ему нравились блондинки, и разве мог он устоять и перед этой? Только те блондинки с отцовской работы были не такие: послушные, уже давно со всем смирившиеся, для них все это было закономерным действом, а для него - обычным делом; все было тихо, спокойно и, что самое главное, без какого-либо сопротивления. Но этим его и привлекла новая жертва, она была дерзкой и своенравной, а сломить сильного человека вдвойне приятнее, вдвойне больнее, вдвойне печальнее. Он смотрел глаза в глаза и видел, как постепенно трава, замёрзшая подо льдом, начинает высыхать, лёд начинает трескаться и меркнуть. Свет пропадал, а значит приходило и смирение со своей участью. Рука бесцеремонно спустилась к колену и начала тянуть к верху юбку, которая едва прикрывала ноги. Пальцы прогулялись по поверхности бедра, как бы подразнивая, насмехаясь над всей этой ситуацией, но потом резко дёрнули наверх, прибрав с собой край ткани. От этого худые коленки ещё сильнее сжались, а тело выгнулось и попыталось отпрянуть назад, чтобы только быть подальше от этих холодных, противных, подобных щупальцам, пальцев, которые все лезли и надвигались к самому сокровенному месту. Вместе с тем парень придвинулся к лицу напуганной до смерти учительницы, которая уже мысленно попрощалась со всеми на свете и щенячьими глазами только молила о скорейшем своём конце, и с совершено непривычной для него нежностью начал собирать грубыми губами слезинки по одной с влажных разгоряченных щёк. Но такой порыв нежности сразу же закончился резким вторжением этих губ в чужой рот, который так и был открытым в немом крике, он впивался, высасывая последнюю энергию и силы из своей загнанной в ловушку зверюшки, с которой ему так хотелось содрать кожу с белоснежным мехом. На такой «поцелуй» ответа парень не получил, чем был безумно рассержен, а потому его рука рывком приблизилась к тонкой полоске ткани у самого основания ног и дернула её вниз до треска. От изумления и страха рот девушки раскрылся ещё больше и бесцеремонный язык всё-таки смог в него проникнуть, начиная исследовать все, начиная от дёсен и кончая самой дальней частью нёба. Девушка, ещё хоть как-то пытаясь бороться, все же показала свои клыки и сомкнула челюсти прямо на кончике коварного соперника. Послышался полустон, полувыклик от злости, и тогда парень не стал нисколько медлить, а сразу же спустил с себя штаны и пристроился поудобнее между ног, которые так не хотели никого туда пускать. Тряпка как и всегда оказалась под рукой, преждевременно он снова заткнул ей рот, потому что без вскриков, конечно, не обойдётся, придвинул ближе к себе и намеренно, всматриваясь в бездонно чёрные зрачки глаз, в которых уже не было почти ничего кроме беспросветной тьмы и отчаяния, безо всякой надежды на спасение, чтобы видеть, как догорает последняя искорка пепла, он резким движением вонзился внутрь, разрывая все на своём пути и не испытывая ни малейшей жалости. Несмотря на кляп во рту, девушка издала до безумия пронзительный крик, как будто её резали по живому, попыталась свести ноги, чтобы хоть как-то уменьшить сводящую с ума боль, но сил на это почти не оставалось. Она старалась отстраниться, изо всех сил унести себя. Куда угодно — только не сюда! Девушка билась в истерике, а ученик, привыкая к новым ощущениям, начинал двигаться внутри, причиняя с каждым толчком все больше и больше боли, которая окутывала с ног до головы, полностью затмевая собой все сознание. На бедре мелькнули еле заметные капли бурой вязкой жидкости, и они не остались без внимания: — Это что? Кровь что ли? — с недоумением спросил парень не то у учительницы с заткнутым ртом, не то у самого себя, удивленно вглядываясь в её лицо, — так вы что, девственница получается? — жутко удивленно далее произнёс он, как вдруг разразился ненормальным ехидным смехом, — что же, я вас поздравляю! Надеюсь, вы это на всю жизнь запомните! — он слегка потрепал девушку по голове и зарылся пальцами в светлые пряди, сделав вид, что приободрил её, но после этого снова принялся совершать фрикции своим тазом. Девушка, кажется, только смогла на секунду отойти от шока, как вдруг к ней пришло осознание, что это и вправду её первый мужчина, а её первый раз был подарен не любимому человеку там, где ей бы этого хотелось, а в школе, на старой парте, насильно и под человеком, которого она уже всем своим сердцем ненавидела за всё, что он сделал или только намеревался сделать. Разум снова начал бить тревогу, и очередная волна рыданий накрыла её с головой, пока агония брала контроль над всем остальным телом. Ученик получал новое удовольствие с каждым движением, он наконец нашёл то, чего ему так не хватало в этой скучной повседневной жизни. Он для себя нашёл, что, разрушая человека изнутри и снаружи, он становится неким подобием бога, который решает сам, кому жить, а кому вечно страдать, он решает, кому можно причинить боль, а кого помиловать. У бога нет цели спасать всех подряд, он лишь обрекает одних на смерть, а другим, так уж и быть, дарует недолгое спасение до поры до времени. В его величии извращённое сознание парня и нашло себе призвание, а вместе с этим и прекрасное развлечение. Он все глубже вторгался в невинное тело, которое уже практически не сопротивлялось за неимением ни моральных, ни физических сил на это. Минуты длились почти целую вечность, мир вокруг мерк, а всяческие надежды уже давно покоились на самом дне, где им самое место. Сознание начинало постепенно мутнеть от нескончаемых вспышек боли в низу живота, в запястьях, в связках... Все тело, казалось, превратилось в один огромный саднящий узел, который, куда не ткни, везде отдавался неприятными ощущениями. Глаза жгло от нескончаемых слез, сорванное горло уже выдавало из себя только тихие хрипы, которые и без того глушились куском грязной ткани, а грудь от равномерных толчков только колыхалась в разные стороны. Все уже начинало походить на нескончаемые мучения, на которые обрекались падшие души в смертном адском котле. Но в чем же она провинилась? Когда успела перейти кому-то дорогу в этой жизни? Эти вопросы не давали покоя, потому что объяснить то, что сейчас происходило, увы, никак не получалось. Парень с рычанием вновь и вновь вторгался в девственное лоно, наращивая свой бешеный темп, покуда он не достиг своего пика. Девушка почувствовала, как внутри неё что-то набухло, напряглось, и её тотчас заполнило нечто горячее и липкое. Ученик, довольный своей работой, закрыл глаза, и, устремив голову к потолку, громко простонал, сильнее сжимая оголенные бёдра плачущей преподавательницы. Но на этом останавливаться он желал: — Ах... Ублажать мужчин — точно Ваше призвание! Может, доставите мне ещё немного удовольствия? Будьте же хорошей девочкой, - молодой человек отпрянул от края стола и приблизился с другой стороны к лицу изнемогавшей от боли и унижений девушки. В этот самый момент она исхитрилась вывернуть руку из затянутого ремня, и, сжав её в маленький, но крепкий кулачок, засадила прямо в переносицу своему обидчику, добавив к этому удар коленом сзади. Сил уже ни на что не оставалось, но это был последний шанс вырваться живой из этого ада. Только когда парень скрутился, зажимая свой нос, останавливая выступившую кровь, учительница смогла в буквальном смысле сползти с парты и броситься к двери. Оставалось вытащить тряпку и попытаться позвать хоть кого-то на помощь, а руки тряслись, не слушались , дверь не поддавалась на сопротивления, и сзади две большие ладони угрожающе легли на плечи, резко разворачивая жертву и откидывая к учительскому столу, в самое начало всей этой травмирующей истории. Девушка сильно ударилась головой, отчего в глазах потемнело и нужно было хотя бы просто отдышаться, ноги больше не держали, она забивалась в угол, как птичка, попавшая в силки — всё, это конец: — Да Вы, Елена Николаевна, — смакуя каждую букву этого уже ненавистного имени-отчества, произносил разъярённый ученик, с носа которого стекали алые капли, — самая настоящая мразь, как я погляжу! Я к Вам со снисхождением, ещё нежно пытался, а Вы вот так сбежать от меня? Я не хотел доводить до этого, но мне придётся всё-таки Вас наказать, как следует, — он одним только взглядом убивал всякую возможность выбраться из этого и начать хоть какую-то жизнь, навсегда забыв об этом кошмарном дне и унижении, которое все никак не прекращалось. Руки тянулись к парте, где оставленный после неудачного побега ремень болтался тяжелой пряжкой к низу. Девушка без сил жалась под стол в надежде хоть как-то скрыться, хотя и прекрасно понимала, что ей уже не уберечься, не уклониться. Не уйти. Томительное ожидание развязки этих ужасных, так долго тянущихся минут нарастало с большей силой в голове, и не оставалось места ни рассудку, ни расчётливости. Все мысли были только о том, чтобы её хоть кто-то пристрелил прямо здесь, и она бы больше не мучалась, просто не чувствовала боли. Выйти в окно для неё уже становилось подходящим вариантом убежать от всего, но на это нужны были силы воздеть себя на трясущиеся ноги и время, а у неё уже не было ни того, ни другого. У неё ничего не осталось. Кроме опороченной чести. Воздух рвано выбивался из легких, на губах был соленый металлический привкус, и даже руки уже дрожали под небольшим весом её хрупкого, искорёженного тела, не в силах создавать малейшую опору. Как дьявол смерти, ученик подходил к едва дышащей учительнице, держа в руках кожаный ремень с массивной и грузной железной пряжкой на конце. В его глазах плескалась похоть наравне со всепоглощающей ненавистью, готовой захлестнуть и бесповоротно совершать такие поступки, которые не подлежат прощению, беспрекословно. Наконец он не выдержал и возбужденный видом запуганной и слабой девушки с яростью замахнулся. Издав нечеловеческий рык, он со свистом ударил пряжкой по оголённому, такому нежному животу. В классе раздался надрывный хрип и писк, для крика в связках уже не было места. Боль была похожа на то, будто её жгли калёным железом, оставляя незаживающие ожоги и шрамы. Девушка скрутилась от боли, пытаясь хоть как-то прикрыть место от удара, но это вовсе не помогало. На неё стали градом обрушиваться удар за ударом, то по ногам, то по груди, даже по лицу. У парня окончательно сорвало все тормоза и, только когда он понял, что его преподавательница уже не встаёт, он прекратил, злостно стараясь отдышаться, и подошёл к обессиленному избитому телу. Положив руку в области шеи, для себя заключил: жива, отлично. Значит, придёт через какое-то время в себя и забудет обо всем. Как и все забывали. Как все терпели. Как все вновь и вновь переживали всё это и молчали. Ведь если молчит, ведь если не говорит «нет», значит, это уже и не насилие? Значит, этого хотели оба? Значит, ему суждено остаться безнаказанным? Только кредо самого жестокого и отвратительного человека могло задавать себе такие вопросы и естественно давать на них положительные ответы, оправдываясь своей природой. Увесистая рука провернула в замке ключ на два оборота назад, тем самым выпуская демона из своего короткого пристанища, и он покинул эти стены, что пару минут назад были наполнены несмолкаемыми криками и мольбами о помощи... «Граница»... роковой предел. А что — за ним? Что?

***

— Маринка, привет! Ну как жизнь, как Алиска? — Да ничего вот, скоро поведу в первый класс, уже такая взрослая стала! Я думаю, может, как раз в школу напротив дома отдать её? С уклоном хорошим, знакомые другие отдавали, не жаловались. — Ой, Марин, я бы лучше не советовала. У этой школы такая история тёмная, нехорошая... — Да ладно тебе, Оль, что там могло такого случится? Убили, что ль, кого, юмористка! — По правде говоря, так почти оно и было... — улыбка женщины напротив вдруг резко упала, сменившись гримасой недопонимания и страха. — Оля, ты меня не пугай так. Не шутишь? — Хотелось бы, чтобы все было шуткой, да сама все видела... Пару лет назад пришла сюда работать учительница одна, молоденькая совсем, очень красивая была, только-только вот институт окончила, сразу пошла работать. Директриса тогдашняя ой как за неё держалась, девочка была перспективная, сразу к себе переманила, ценила и обожала её, как дочь родную. Но на её беду в ту пору учился там один мальчик, до чего жестокий, сын первого секретаря, кажется. Ну, понятное дело, избалован был, козырял должностью отцовской, все ему пятерки ставили, боялись очень. А она была принципиальной очень, не хотела прогибаться под эти политические интриги, вся школа одновременно восторгалась ею, но при этом считали безрассудной за спиной... — Ну, что произошло-то? Не томи! — перебила женщина другую, все пытаясь узнать, что же произошло в злополучный день. — Не перебивай, я почти закончила. Ну в общем парня того это до жути взбесило, все учителя ставят пять автоматом, а по литературе стоит жирная двойка, которая портит ему всё. Он уговаривал её, пытался пригрозить, а она ни в какую, нет и всё тут. А он на несчастную девочку-то накинулся, закрыл в кабинете, часа два держал там, насиловал и избивал до потери пульса. — Господи прости, ужас-то какой... — Так это ещё было полбеды. Когда она на работу не приходила неделю, другую, директриса уже было хотела её уволить, а потом она к ней домой наведалась, а учительница лежала мертвенно-бледная, вся в синяках и ранах рваных. Ну потом в слезах рассказала все, директриса сразу сказала ей собраться, держаться, пойти писать заявление на того урода. Его раз отклонили, второй, не выдержали и уже пошли в суд. А девочка-то узнала, что забеременела от него же, у неё новая истерика по этому поводу началась. Дошли они всё-таки до суда, долго ждали вердикта... — И что? И его посадили? — ...оправдали его, оформили подписку о невыезде на полгода, год условно, и ничего. Девочка уже потом просто не выдержала и... в окошко шагнула, с ребеночком ещё не родившимся вместе. А директриса, как узнала обо всем этом, — инфаркт, и за своей девочкой отправилась. Вот тебе и арифметика, одна жизнь никчёмного жестокого мальчишки и три невинные жизни взамен... — Да как же так! Они там все слепые были?! Ну нельзя же вот так было его оправдать! Господи, как это... как это больно..! Больно, печально, ужасно... — ошарашенная всей этой историей женщина не могла поверить в то, что это происходило прямо здесь, на чьих-то глазах, что это не страшная выдумка извращённой фантазии, а такая пугающая правда, которая способна сбивать с толку. Выдержав паузу, женщина задала волнующий её вопрос своей подруге, — а где он сейчас..? — А вон он, красуется, — женщина указала рукой за спину стоящей напротив на огромный баннер, — вишь, какой красавец. Кандидат в госдуму..!