***
Сияние Хранителя Солнца всегда было до ужаса обжигающим, как пламя костра, выходящего из-под контроля. Словно ладоней касались языки бесконтрольного огня, постепенно сжирающего кожу и доводящего до состояния обожжённой плоти. Солнце изучало строение твоего скелета, пересчитывало рёбра, гадая, где нанести наибольшее повреждение, произрастающее из какой-нибудь незначительной трещинки; или, возможно, ударить туда, где косточки самые слабые и хрупкие. Тсуна сделал попытку побороть дрожь от эмоций, которые испытал при чтении очередного отчёта Мукуро, что, не иначе, издевался над его впечатлительной натурой, рассказывая о выполненной работе во всех живописных красках, увиденных им через тело Хром: сам иллюзионист сейчас отдыхал где-то в Греции, наблюдая с укромного местечка за Вонголой. Записи приводили его, Дечимо, в состояние, близкое к обмороку. Спина стала идеально ровной, словно к ней привязали деревянную доску, мешающую сменить положение на куда более удобное: Саваде бы прижать к грудной клетке колени и заплакать, как в старые времена, а также выплеснуть весь скопившийся негатив. Тсунаёши страшно до мурашек по телу, медленно поедающих по крупицам миллиметр за миллиметром его естество. Когда медленной походкой вплыл в кабинет Сасагава-старший, чеканя шаг, Савада уставился в окно, пытаясь выявить грязно-серые пятна на стекле. Не помогало абсолютно ничем. Реохей всегда смотрел ему в глаза, пугая свинцовостью радужки, переходящей в черноту зрачков. Взгляд-рентген, эдакий сканер, обмораживающий с ног до головы. Тсунаёши сорвался на жалкий писк: — К-как прошло задание? — Экстремально хорошо, Савада, — хрипяще ответил Сасагава, пока Десятый бледнел, заметив капли, нет, целые пятна крови на рубашке. Ответ он получил не менее жуткий: — Не переживай, это не моя. Никто не сомневался, что Хранитель не пострадал. По наблюдениям Десятого Вонголы, Дуэт Сасагавы и Хибари-сана был до одури убойным и отвратительно жестоким. Плюсом Облака являлось то, что он предпочитал приходить чистым и бить тонфами. Так хоть ожидаешь его удара железом по лицу или по животу. Реохей может спокойно стоять, а потом ты услышишь треск и почуешь, что нос у тебя съехал вбок; лицо зальёт кровью, а дыхание будет болезненным и откровенно затруднённым. Также кулак легко способен разжаться в ладонь, которая переместится на горло, сжимая пальцами до сине-лиловых пятен по бокам. Тсуна давно понял, что не все друзья ему воистину друзья. Старший брат всегда казался огненным, ослепляющим шаром, вверяющим ему прямо в руки стремление к победе, к жизни и спасению остальных. Странно, что за этим он не разглядел звериного отчаяния: Сасагава так скалился, потому что улыбалась Киоко. К и о к о Яркое светило, настоящее воплощение надежд и побед. Та, ради кого разбивали костяшки в кровь. Та, что заставляла Реохея быть мальчишкой-подростком. Но… Глаза, казалось, обожгло от горьких слёз страха и мольбы. Но их мать со слабым сердцем это не спасло. Дело было даже не в сердце, а в злом роке судьбы, которая подослала меткого киллера. Выстрел из снайперской винтовки в голову — мгновенная смерть, истошный крик замершей дочери и сожжённый в одно мгновение радостный блеск в серых глазах.В радужках тягучая липкая тьма, вырисовывающая чернильными красками одну новую эмоцию за другой.
Шок, гнев, боль.Ненависть, отчаяние, пустота.
… Сердце разбилось о дно бездны кровавыми осколками.
Е с т ь л и у б е з д н ы д н о?
Иначе чернильное светило спалит его дотла в языках своего кислотно-жёлтого пламени.