Настоящий албанец

Вук смотрел на Смука снизу вверх и ничего не чувствовал. Ничего, кроме отчаянной решимости. Одно движение, две секунды. И всё будет кончено. Не станет ни его, ни этого проклятого албанца. Вук болезненно растянул губы в подобии улыбки, глядя в чёрные глаза врага. Быстрее, одно движение: разжать пальцы, чтобы выпустить гранату. Но Смук оказался расторопнее. Конечно, он ведь был цел и невредим. И почти победил. Раздался выстрел. Вук не ощутил боли. Только отчётливо запомнил, как вдруг стало тихо, безразлично и темно. Он не успел. Для него всё кончилось? Когда Вук вновь открыл глаза, он не сразу понял, где находится. Больше не было ни поля, не выстрелов, ни албанцев, ни удушливого запаха гари. Зато Вук оказался цел: обе ноги, ни крови, ни ран. Он лежал на спине на чём-то непонятном, мягком, будто невесомом. Облако, вдруг подумалось ему. Вук чуть напугано усмехнулся. Ну да, логично, ведь Смук его застрелил. Лежать было удобно, вставать, куда-то идти, что-то выяснять совсем не хотелось. На Вука навалилась усталость, а за ней внезапно последовала злость на самого себя. Мёртв? Как же так? Ведь это он, Вук, должен был пустить албанцу пулю в лоб, а не наоборот. А теперь что? Надеяться на русских? Вук остервенело сжал челюсти и вскочил. Он покачивался, не то из-за того, что действительно стоял на пушистом облаке, не то из-за того, что, как ни странно, ноги было две. В ушах что-то щёлкало. Сначала Вук решил, что это сердце — работает на последнем издыхании и вот-вот остановится, потому что он умер. Но потом Вук узнал звук: щелчки пустого магазина. Внизу, на земле, где по-прежнему ничего не кончилось. Вук поколебался, всматриваясь в далекую, словно ненастоящую землю и сделал шаг с облака. Расшибиться он не боялся: невозможно умереть дважды. Земли он достиг удивительно быстро и мягко, как будто проехался на невидимом лифте. В нескольких метрах от него стояли люди, албанцы, Смук там тоже был и, согнувшись, орудовал ножом. Вук судорожно выдохнул, прекрасно понимая, что вытворял Смук. Он машинально отшатнулся и потёр шею, когда Смук отступил на пару шагов. В одной руке он по-прежнему сжимал нож, а в другой за волосы держал голову Вука. Собственная голова показалась Вуку искусственной, восковой, словно ее отрезали со скульптуры, а не с наверняка ещё теплого тела. Вук видел омерзение на лицах албанцев, слышал их нахальные голоса. И в нём, как в живом, стремительно разрасталась ненависть, которую он не успел выплеснуть. Албанцы во главе со Смуком вскоре ушли. Вук проводил их бессильным взглядом и подбежал к своему осквернённому телу. Берцы тут же вымазались в крови, а в горле застряло нечто среднее между воплем и хохотом. Взгляд зацепился за гранату, которую Вук так и не выпустил из пальцев. Он медленно осел на траву осмотрелся. Берета не было. Стало быть, Смук унёс. Вук ещё немного посмотрел на то, что от него осталось, не нашёл в себе силы прикоснуться к трупу, а затем вскочил и рванул за албанцами. Неровная дорожка кровавых капель ясно давала понять, в каком направлении бежать. Через каких-то пять минут Вук поравнялся со Смуком, теперь они шли буквально нога в ногу. Смук держался напряжённо, от него разило потом и кровью. Вук смотрел то на него, своего главного и пока живого врага, то на собственную безжизненную голову. Он понятия не имел, что делать, но пожирающая изнутри ненависть не давала покоя. Что-то подсказывало Вуку, что глупить — набрасываться на албанца, толкать его или попытаться выхватить у него из-за спины оружие — не стоит, бесполезно, ведь они отныне в разных плоскостях и не смогут пересечься хоть ты тресни. Изредка лишь любопытство просачивалось сквозь серую ненависть, и Вук спрашивал себя, пристально таращась на Смука: чувствует ли тот постороннее присутствие, присутствие призрака? Чувствуют ли остальные? Смук заговорил, не меняя каменного выражения лица. Заговорил громко и чётко, обращаясь к Беку и его группе. Он чувствовал себя победителем и ставил русским условия. А Вук зло сжимал кулаки и с необъяснимой надеждой всматривался в хлипкую коробку с побитыми стёклами. Он не понимал, откуда у этой надежды растут ноги, чего он ждёт, живы ли вообще хоть кто-то, но не мог отвести взгляда. Смук тем временем поднял его отрубленную голову повыше и швырнул на траву. Вуку пришлось сделать усилие, чтобы не взвыть, хотя понимал: можно делать что угодно, его никто не услышит. А сам он вдруг услышал. Сначала беспомощные щелчки — знак, что патронов больше нет. Затем голоса: Бека, Веры, Бармина, хотя до них было далековато. За считанные секунды Вук приблизился к зданию и заглянул в разбитое окно как раз в тот момент, когда вновь заговорила Вера: — Чтобы красивая была. Бек в упор целился ей в грудь. Бармин отвёл взгляд и отвернулся к окну. Если бы мог, он обязательно увидел бы застывшее в леденящем ожидании лицо Вука. Но Вук был всего лишь невидимкой. Он проморгался, дыша через раз, и посмотрел на остальных: едва живого Шатая, Ясну, девочку. А потом опять на Бармина, Бека и Веру. Вук всё понял, но легче от этого не стало. За спиной прогремел голос Смука. Вуку показалось или албанец действительно был растерян? Потянулись секунды ожидания. Вук никак не мог решиться обернуться и посмотреть, что там происходит с албанцами. Он всё глазел на пистолет в руке Бека и ждал. Бармин снова посмотрел словно сквозь него и вдруг воскликнул: — Стой! И только тогда Вук обернулся. Албанцы убегали. Смук потоптался на месте и недовольным шагом пошёл прочь с поля. Вук пошёл следом и расслышал гудение, фырканье, лязг, грохот колонны, что потянулась в стороне. Услышал облегчённый шёпот Бека: — Наши, — и выдохнул. Правда, стало легче. Он не хотел, чтобы русские погибли вот так, от безысходности, загнанные в угол. Но ненависть у него в груди не собиралась утихать, ведь Смук по-прежнему жил и топтал эту землю. Нужно было с ним кончать, но как, когда Вук — никто, дух, болтавшийся между живыми и мёртвыми? Смук уселся в машину. Его бойцы разбежались кто куда. Он отвернулся от руля и пугливо — Вук не сомневался! — уставился на мчавшиеся к аэропорту БТРы, Вук, замерев у машины, видел каждое его движение: как изменилось лицо, как напряглись плечи. Вдруг он почувствовал, что к нему кто-то приближается. Обернулся и вздрогнул. Фадиль. Живой. Он шёл медленно, тяжело, как воскресший мертвец. Да и выглядел так же: пыль, грязь, кровь смешались на нём в мерзкую кашу и покрывали лицо и руки. Полицейская форма была помята и разорвана. Но, несмотря на это, Фадиль шёл твёрдо, насколько позволяло его состояние, и сжимал в руке массивный нож. Он прошёл мимо остолбеневшего Вука, приблизился к машине и ударил. Ровно по прямой, нисколько не дрогнув. Смук как раз вернулся к рулю, и удар пришёлся ему прямо в шею. Вук услышал, как лязгнул металл и захлюпала кровь. Услышал шипящий хрип Смука и с успокоением стал наблюдать за предсмертными попытками албанца избавиться от ножа и руки Фадиля. Безуспешными, скорее рефлекторными, чем осознанными попытками. Через считанные секунды Смук затих и уронил голову на руль. Фадиль не произнёс ни слова. Безразлично и пришибленно посмотрел на труп, забрал берет Вука с приборной панели и побрёл прочь. Вук отчаянно окликнул его, сорвался с места, поравнялся, попытался ухватить за плечо. Но ничего не вышло, он просто бессильно размахивал руками, а Фадиль не чувствовал его присутствия. Через пару минут Вук оставил попытки. Успокоился, испытал незнакомую прежде лёгкость. Он лишь смотрел то на уходящего всё дальше и дальше Фадиля, то на неподвижного Смука. Абсолютно точно мёртвого. Его убил тот, на кого, по правде говоря, Вук надеялся меньше всего. Настоящий албанец. А Вук не мог даже как следует отблагодарить его. Но он осмелился утешить себя: когда-нибудь они обязательно встретятся. Иначе ведь быть не может, да?