Методы и средства

Эрвин был Богом, Эрвин был смыслом, ответом на любой вопрос, Эрвин был всем. Для Леви так было с того дня, когда там, за стеной, на границе безумия, у самого края бездны, командор подхватил, не дал упасть, вырвал из лап отчаянья и боли, подарил надежду и новую жизнь. Неотступной тенью Леви следовал за своим командором. И каждый в отряде знал — близко не подходи. И когда за обедом кто-то из новобранцев позволял себе колкую шутку в адрес Эрвина или с упоением принимался обсуждать достоинства командора — старожилы переглядывались, понимая: из следующей вылазки любители потрепать языком не вернутся. Уж Леви позаботится об этом. Монополия на Эрвина Смита принадлежала Леви целиком и полностью. Единственные люди, для которых Аккерман мог сделать исключение — это Майк, Ханджи и еще пара человек из высшего офицерского состава. Они служили в разведке намного дольше него. Но и тех пробирала дрожь, когда, закончив приватную беседу со Смитом, они ловили на себе тяжелый взгляд исподлобья, не обещавший ничего хорошего. Но командор словно ничего не замечал или принимал как должное. В конце концов — пара неопытных юнцов в обмен на сильнейшего воина человечества — не такая уж высокая цена. Эрвин никому не давал повода рассчитывать на свое особое расположение, и со всеми, включая Леви, он был неизменно вежлив и тверд. Но капитану было достаточно и этого. Как драгоценные камни он собирал те редкие знаки внимания, которыми одаривал его командор, вроде того прекрасного высокогорного чая, который военная полиция поставляла им не первый год. Или, пусть и редких, но таких долгожданных вечерних разговоров тет-а-тет, которые порою длились до рассвета. Леви безумно хотелось верить, что он особенный, избранный, тот, кому позволено чуточку больше, чем всем остальным. Каждый раз, когда командор отправлялся в столицу на очередные переговоры о финансировании разведкорпуса, Леви не находил себе места. Стоило Эрвину пропасть из его поля зрения, как сердце сжимала железная лапа, и тревога ни на миг не покидала капитана. Это тупо болело, и кричало, и рвалось внутри него. Он не просил многого — всего лишь быть рядом. Леви понимал, что это похоже на одержимость, но даже не позволял себе фантазировать и рассчитывать на что-то большее, чем скупая похвала или долгие разговоры о стратегии следующего похода за стены. У Леви не было ни одной низменной и пошлой мысли в сторону командора. Разве можно хотеть Бога? На Эрвина можно было смотреть, молиться, восхищаться им, но только не желать. Леви мрачно наблюдал за тем, как новобранцы разгружают обозы с провиантом. С тех пор, как человечество потеряло стену Мария, с продовольствием во всей стране было туго. Но Эрвину каким-то чудом удавалось находить средства на новые экспедиции даже в такое трудное время. Леви проводил взглядом королевскую полицию, которая привела две дюжины отборных скакунов. Откуда такая роскошь? — И как тебе каждый раз удается заставить этих толстосумов раскошелиться? — восхищался Майк. Эрвин лишь пожал плечами, но Леви уловил мрачную тень, скользнувшую по лицу командора, и неожиданно для себя жестко сказал: — В следующий раз я поеду с тобой. — Зачем? — У меня дела в столице. Составлю тебе компанию. — У тебя? Дела в столице? — недоверчиво покосился Майк, но Леви так на него зыркнул, что тот тотчас же прикусил язык. Эрвин не ответил ничего, втайне надеясь, что капитан передумает или попросту не станет его ждать. Прошел месяц, в последней вылазке они обошлись малыми потерями — погибла всего лишь десятая часть тех, кто выбрался за стены. Впереди маячил очередной королевский совет и очередная поездка в столицу. — Не передумал? — осторожно спросил Эрвин, глядя, как Леви седлает своего коня, — Если тебе нужно что-то передать, я могу… — Я еду с тобой, — отрезал тот. Путь был неблизкий, в дороге вспоминали павших товарищей, обсуждали тактические нюансы, сильные и слабые стороны последних вылазок, словом, все то, о чем обычно говорили за вечерней чашкой чая. Но чем ближе был город, тем мрачнее становился Эрвин, все больше уходил в себя, задумывался и отвечал невпопад. Митра встретила блеском и роскошью. Леви прежде не бывал тут, и глядел во все глаза: на дам в изысканных нарядах, прогуливающихся вдоль зеленых бульваров, на великолепные дворцы, сады с фонтанами и мраморными статуями, на роскошные коляски, запряженные породистыми скакунами. Он скрипнул зубами от досады, вспоминая жизнь в Подземном городе, и Эрвин одарил его понимающим взглядом. — Остановишься в казармах военной полиции? — скорее не спрашивая, а утверждая, поинтересовался Эрвин, — Постоялых дворов тут нет, а гостиницы стоят уйму денег — на солдатское жалованье в Митре не протянуть. Леви неуверенно кивнул, ощущая себя деревенщиной. Столица вызывала отвращение: как все эти люди могли жить так роскошно, кичиться своим богатством, когда там, в стенах Розы, и даже Шины люди голодали, когда за стеной Мария десятки и сотни разведчиков проливали свою кровь, умирали во имя человечества? Это было выше его понимания. Казармы королевской полиции вызывали двоякие чувства: мягкие матрасы, лебяжьи подушки, большие светлые окна. Леви невольно поежился, вспоминая мрачный замок — оплот разведкорпуса. Теперь он понимал кадетов, которые так отчаянно пытались стать лучшими и нацепить на себя заветную форму с единорогом. Эрвину выделили отдельную комнату — как представителю высшего офицерского чина, Леви довольствовался шконкой в комнате на пятерых. С утра командора ждал совет, и в душе капитана теплилась робкая надежда, что хотя бы этот вечер они проведут вместе. Леви осторожно постучался в командорские покои. Эрвин заканчивал туалет: было так непривычно видеть его в штатском — простые светлые брюки, темный пиджак, аккуратно зачесанные назад волосы, которые он, кажется, набриолинил. — Ты… уходишь? — разочарованно выдохнул Леви. — Да, у меня назначена встреча с Господином Аурилло, — бесцветно произнес Эрвин и добавил: — Надеюсь, ты проведешь с пользой дни в столице. Леви проводил командора до кареты, поданной, очевидно, специально для него. На душе скребли кошки — он и себе не смог бы ответить на вопрос, что он здесь делает и на кой черт приперся в Митру. Тревога жгла сердце, и почему-то думалось, что он не может оставить Эрвина. Поймав одного из королевских полицаев, Леви неумело расшаркался: — Не обессудь, приятель, подскажи, где вилла господина Аурилло? Я должен был доставить письмо, но, кажется, просрал вчера бумагу с адресом в каком-то кабаке. Ответом был довольный хохот. Смазливый парнишка хлопнул его по плечу: — Впервые в столице? Виллу Аурилло тут знают все. Три квартала вверх, усадьба с голубой черепицей — ни с чем не спутаешь. И аккуратней с кабаками, так и по миру пойти недолго, — презрительно оглядел он скромный наряд Леви. Лишь подойдя к роскошному саду, капитан понял, почему так потешался над ним наглый полицай: он прежде не видал подобной красоты. Поверить в то, что в этом дворце могут жить обычные смертные, было совершенно невозможно. Мозаичные дорожки, розовые кусты, фонтаны, и где-то в глубине, утонувший в зелени, прекрасный дом с мраморными колоннами. Годы в трущобах не прошли даром, Леви умел становиться тихим, незаметным, как тень. Легко обойдя караульных, дежуривших вдоль кованых ворот, он очутился в саду. Он не знал, куда идти, но сердце вело его, вело к Эрвину. До слуха долетали обрывки фраз, и, притаившись за густым смородиновым кустом, он смог разглядеть и своего командора, и его собеседника, расположившихся в тени на террасе. — Ты злоупотребляешь моей щедростью. Всего месяц назад я послал твоему легиону двенадцать обозов с провиантом. — Еды не хватает. Я не могу досыта кормить разведку, зная, что в соседних деревнях дети пухнут с голоду. — Ты слишком сентиментален, друг мой. Ведь ты военный и, как никто другой, знаешь — закон жизни суров, и выживает сильнейший. Леви не мог отвести глаз от Эрвина, в очередной раз восхищаясь тем, с каким достоинством он держался рядом с этим неприятным человеком. Перед глазами проплывали воспоминания о телегах, уходящих на юг, внутрь стен. Так вот что это было! Эрвин распорядился раздать еду жителям ближайших деревень. И тут же вспомнил, как те же жители встречали их плевками и пренебрежением всего несколько лет назад, до того как пала стена Мария, как кричали им вслед, что они мусор и бесполезные дармоеды, а Эрвин — демон, что ведет их детей на корм титанам. Леви передернуло. Внимательно изучал он Аурилло: нестарый, но уже обрюзгший коротышка — не выше самого Аккермана, с бесцветными выпуклыми глазами и короткими темными волосами, разделенными прямым пробором. Упакованный в элегантный фрак, он походил на дорого одетую жабу. Солнце клонилось к закату, отбрасывая последние лучи, а беседа все продолжалась: они говорили о политике, музыке и искусстве, словом, о всем том, что Леви было неведомо. — Холодает, — поежился Аурилло, — Ты ведь останешься на ужин? — Я так и не получил ответа на свой вопрос о снабжении разведкорпуса. Ближайшая экспедиция под угрозой, если я не смогу найти финансирование. — Ты снова о своей разведке! — раздраженно бросил Аурилло, — Впрочем… все в твоих руках. И что-то в голосе этого человека показалось Леви странным, его манера обращаться к Эрвину неприятно резануло по его, Леви, самолюбию. Он уже был готов оставить и этот сад, и этот дом, вновь, как и всегда, доверившись своему командору и любому его решению, но что-то останавливало. Стемнело, Эрвин и Аурилло переместились в дом, но сквозь высокие панорамные окна Леви мог видеть роскошно обставленную столовую, дубовый стол и вышколенных официантов, разносящих изысканные закуски. Он не знал, чего ждет, не слышал, о чем говорили внутри, но понимал, что уйдет отсюда, лишь когда уйдет Эрвин. Чуйка подсказывала: что-то не так, но что — понять не мог. Тихая ночь опустилась влажной прохладой. И прислуга убирала со стола, гасила в столовой свет, а Эрвин все не появлялся. Леви зябко поежился в своем укрытии, пытаясь угадать, что могло так задержать молодого командора. Вдруг его внимание привлек тревожный свет канделябра на втором этаже — в господских покоях. Интуиция повела Леви. Бесшумно, как кошка, скользнул он к стене и, ловко цепляясь за выступы в кладке, проворно взобрался к балкону и подтянулся на руках. Тяжелые парчовые шторы завешивали окна, оставляя лишь крошечный просвет, и, затаив дыхание, Леви подобрался ближе и заглянул внутрь. То, что он увидел, повергало в шок. Леви почувствовал, как земля тает под ногами, а сам он словно летит в гигантскую пропасть, сердце бешено колотилось где-то в горле, а в ушах стоял белый шум. Он знал, что должен что-то сделать, но не мог пошевелиться. Перед глазами стояло распростертое на кровати тело, сплошь покрытое синяками и кровоподтеками — он не мог не узнать командора, хоть и не видел его лица. Осторожно Леви подцепил оконную раму, и до его слуха донеслись влажные причмокивания, а после звук звонкой пощечины и тихое, но твердое: — Пожалуйста, не трогай лицо. — Тогда старайся лучше, и спрячь нахрен зубы. Леви чувствовал, как его трясет от ярости, первой мыслью было ворваться внутрь и придушить эту отвратительную жабу голыми руками. Как смела эта мразь так обращаться с ним, с его Эрвином? У Леви было чувство, что на его глазах оскверняют святыню, побелевшими пальцами вцепился он в подоконник, не зная, что делать дальше. Подул ветер, потревожив тюль и открывая обзор. Аурилло прошлепал босыми ногами к будуару — нагим он выглядел еще более отвратительно: толстое, обрюзгшее тело, покрытое мелкими кучерявыми волосками, лоснилось от пота. Он вытащил из ящика какой-то продолговатый предмет, плотоядно облизнулся и произнес: — Я сегодня добрый, даже масла для тебя не пожалею. На колени. С отрешенным лицом Эрвин перевернулся, принимая унизительную позу, призывно выпячивая зад. Грубо, без подготовки, одним махом Аурилло забил игрушку в анус, заставив Эрвина содрогнуться и зайтись глухим стоном, сквозь стиснутые зубы. — Что ты воешь? Не корчи из себя целку, мы только начали. Леви разглядел в руках аристократа плеть — дорогую, изысканной выделки, таких он прежде не видал. Слух резанул рассекающий воздух свист, захлест и приглушенный вскрик. Эрвин тихо вздрагивал, вцепившись зубами в запястье, покорно принимая удары. Аурилло распалялся все больше, замахивался все шире, оставляя на белоснежной коже красные отметины и рассечки, которые набухали рубиновой кровью и, мешаясь с потом, она катилась по обнаженной спине. Аурилло быстро выдохся, тяжело дыша, он схватил с тумбочки графин и принялся жадно пить. Выудив из воды несколько подтаявших кубиков льда, он бросил их на обнаженную спину командора, от неожиданности тот дернулся, пытаясь перевернуться. — Не рыпайся, — Аурилло наклонился и впился зубами в плечо, оставляя красные следы, — Сейчас будет самое вкусное. Леви слышал, как деревянная игрушка с глухим стуком упала на пол, а эта отвратительная, лоснящаяся жаба вскарабкалась на Эрвина. Пошлые хлюпающие звуки наполнили комнату. Сильное, красивое, мускулистое тело командора контрастировало с обрюзгшей, заплывшей жиром тушей аристократа, и Леви чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. — Чтобы сказали твои солдаты, узнав, что их командор — жалкая шлюшка, что отдается за еду? — задыхаясь, спрашивал Аурилло, втрахивая Эрвина в матрас. Внезапно он замер, шаря рукой под подушкой — Я понял, чего мне не хватает. В руке блеснул нож, и сердце Леви забилось, как бешеное. — Ты ведь так любишь эти свои крылья свободы, — острие поползло по обнаженной спине, алыми полосами вычерчивая символ разведкорпуса. Кровь действовала на Аурилло лучше любого афродизиака, жадно втянув носом воздух, он толкнулся последний раз и кончил, визгливо подвывая. Эрвин завалился на бок, бессмысленным взглядом уставившись в пустоту, а мясистая рука с короткими толстыми пальцами продолжала лапать его: — Мне не нравится, что ты такой безучастный. Ты получишь снабжение для своей разведки, но в следующий раз… тебе придется лучше постараться. Эрвин попытался приподняться, но внезапно его взгляд упал на окно, и сквозь колышущиеся занавески он успел разглядеть тонкий силуэт — он узнал бы Леви из тысячи. Капитан отшатнулся, едва не полетев через перила. Одним прыжком он спрыгнул на землю, перемахнул через забор, и побежал прочь от проклятого дома с голубой черепицей. Леви трясло от гнева, ярости и бессилия — он ничего не сделал, просто стоял и смотрел. Он плутал по улочкам Митры, и столица, благоухающая жасмином и розами, воняла ему хуже сточной канавы. За всей этой роскошью и богатством он видел лишь гниение и трупные пятна. Леви не помнил, как вернулся в казармы, помнил лишь, как его тошнило, выворачивало наизнанку в каком-то проулке, а во рту стоял привкус кислоты и желчи. С утра был королевский совет — ни единого шанса увидеться со Смитом. Леви снова и снова прокручивал в голове прошедшую ночь, все больше убеждаясь в своем решении. Разум был холоден и чист, руки больше не дрожали — он вновь контролировал ситуацию и теперь точно знал, что делать. Опасная бритва в сапоге — эхо криминального прошлого, натянутый на глаза капюшон, ни одна живая душа не должна увидеть или узнать его. Двигаясь, как тень, пробрался он в покои влиятельного аристократа и тихо навис над ним — мерно похрапывающим в своей огромной постели. Лезвие замерло в миллиметре от яремной вены — одно движение, и эта свинья зальет тут все своей кровью. Леви положил вторую руку на горло Аурилло и несильно сдавил. Глаза аристократа удивленно распахнулись, он дернулся, коротко взвизгнул и затих, ощущая стальную хватку опытного воина. — Послушай, мразь, — глухо произнес капитан, сильнее стискивая горло, — Ты хочешь жить? Аурилло отчаянно закивал, пытаясь что-то сказать, но мог лишь сдавленно сипеть. — Заткнись. Мне не нужны твои деньги, я не грабитель. Ты оставишь Эрвина Смита в покое. И каждый раз, по одному его требованию, будешь выделять деньги на экспедиции. А иначе… — лезвие скользнуло вдоль шеи, вспарывая кожу, — И ты никому не скажешь о моем визите. Твоя элитная охрана не смогла остановить меня в этот раз, не сможет и в следующий. Ты понял меня? Хозяин роскошной виллы послушно закивал, едва не всхлипывая и причитая: — Я понял, я все понял. — А это, чтобы лучше запомнилось, — кулак Леви с силой впечатался в искаженное ужасом лицо аристократа. И прежде, чем Аурилло успел что либо понять, Леви растворился в ночных сумерках. Леви хотелось скорее вернуться в штаб разведкорпуса. В Митре он ощущал себя запертым в клетке вместе с хищниками и падальщиками. Он понял, что безумно соскучился по вылазкам, по миру, где высокие стены не мешают разглядеть линию горизонта, где можно хоть на мгновение ощутить себя свободным. А еще страшно хотелось увести отсюда Эрвина, подальше от всех этих похотливых, прогнивших насквозь тварей. Капитан сидел на подоконнике, когда карета привезла Эрвина после совета. Леви смотрел во все глаза, пытаясь уловить хотя бы тень минувшей ночи, но тот держался прямо и горделиво, как и всегда. “Ему, должно быть, сейчас очень больно” — думал Леви, провожая взглядом своего командира. Эрвин поднялся на второй этаж, и Леви легко спрыгнул с подоконника, преграждая ему путь. — Леви? — Я знаю, как ты добываешь деньги для разведки. Ни единый мускул не дрогнул на лице командора. Он по-прежнему смотрел уверенно и прямо, лишь легкая бледность выдавала волнение. — Тебя это не касается, — жестко отрезал Эрвин. — Он больше не тронет тебя, — серые глаза сверкали яростью, — Я позаботился об этом. — Что ты наделал? Ты… убил его? — Нет. Я просто поговорил с ним. Разведкорпус будет получать субсидии. Ежемесячно, в тех же объемах. А если нет… то я поговорю с ним вновь. Эрвин стоял, пораженный этим откровением, не зная, что сказать. А Леви продолжал: — Больше никто и никогда не посмеет до тебя дотронуться. Я обещаю. Капитан шагнул ближе и сделал то, на что прежде никогда не решался: ласково отвел упавшую прядь со лба командора и как-то порывисто и судорожно обнял, стараясь не сделать больно. И внезапно почувствовал, как сильные руки оплетают его в ответном объятии. И это было… все. Мир задрожал и замер на мгновение. Леви стоял, прижимаясь к командору всем телом, вдыхая аромат самого важного человека на свете, с отчаянной решимостью понимая: он больше никому его не отдаст. Никто больше не посмеет притронуться к его Богу, не посмеет осквернить его, уж Леви об этом сумеет позаботиться.